Михаил Веллер - Живы будем – не помрем
Обзор книги Михаил Веллер - Живы будем – не помрем
Михаил Веллер
Живы будем – не помрем
Живы будем – не помрем
– Корпуса первых английских торпедных катеров были никак не стальные, а из красного дерева, – сказал Звягин, обернувшись с переднего сиденья в салон. «Скорая» бортовой номер 21032 свернула с Литейного и затормозила у ресторанчика, где в тихие дневные часы обедают при случае бригады, обслуживающие вызовы неподалеку.
Заняв столик, – врач, два фельдшера, шофер, – заказали, что побыстрее. «Скорую» здесь обслуживали в темпе, слегка гордясь финансово маловыгодными клиентами: престиж борцов со смертью, отчаянно мчащихся с сиреной и мигалками по осевой, все-таки иногда срабатывает.
– А моторы на катерах стояли бензиновые, авиационные, – продолжал Звягин просвещать свою команду, прихлебывая молоко. Его лекции на неожиданнейшие темы давно вошли в притчу.
Подошел человек:
– Леня! Все катаешься!
– Сколько лет, зим, весен! – Звягин от удовольствия сощурился. – А ты все киснешь в своей онкологии?
Онколог вздохнул и махнул рукой.
– Что хмурый?
– Э… Сейчас перед уходом мальчишку смотрел. Двадцать шесть лет… Сплошные метастазы. Жалко пацана. Еще несколько месяцев… Двадцать лет привыкаю, а все не привыкну как-то.
Как ни привычна подобная ситуация врачам, повисла секундная пауза. Эта пауза, также привычная, обозначает собой утешение, скорбь, примирение с собственным бессилием.
Звягин помрачнел. Сосредоточился. Пробарабанил пальцами.
Пауза неловко затягивалась, меняя тональность и настроение.
– Двадцать шесть? Рановато ему… Рано.
Фельдшерица виновато пояснила:
– Мы сегодня больную не довезли… – Фраза подразумевала: «Вот Папа Док и нервничает, переживает…»
– Хотите опротестовать приговор, Леонид Борисович? – небрежно осведомился Гриша, лохматый, очкастый, вечный студент, вечный фельдшер «скорой», внемлющий Звягину с преданностью щенка. Прозвучало неуместно – льстивой подначкой, которая попахивает безграничной верой в кумира.
Звягин зло зыркнул, скривил рот:
– Подъем! Поели – нечего рассиживаться, едем на станцию.
Дежурство длилось своим чередом: автослучай на Охте, электрошок на Ждановском… Вечером Джахадзе, вчерашний именинник, выставил торт; пили чай с тортом.
Осадок от встречи не исчезал.
Звягин спустился в диспетчерскую, позвонил онкологу. Перекинулись словами. Спросил и о том больном, так просто… Неженат, один у родителей, работал программистом, – обычный парень…
– Он знает диагноз?
– Сразу все почувствовал, понял. Я же знаю, говорит, что у меня рак; и все отговорки его только убедили в этом.
– Боится?
– Очень. На этой почве ведь часто происходит нервный срыв; он в сильнейшем стрессе, подавлен, угнетен… довольно обычно, к сожалению.
– Радиоизотопы, гистология?.. Ошибка возможна?
Он поднялся в комнату отдыха, недовольный собой.
Смутные обрывки мыслей роились в голове.
– Десять тридцать два, на выезд! Огнестрельное… – прожурчал динамик голосом диспетчерши Валечки.
Сменившись с дежурства, Звягин не лег спать. Расхаживал по пустой с утра квартире, посасывал ледяное молоко через соломинку, сопел мрачно и сосредоточенно… – Ерунда, – объявил сам себе хмуро… – И чего меня заело? Ну есть же такие заболевания: клинический прогноз – неблагоприятен… При чем тут я, и что я, собственно, могу сделать, и что это вообще на меня нашло? Дичь какая-то…
Достал из холодильника еще бутылку молока. Посмотрел на себя в зеркало: резче выступившие после ночи морщинки у глаз (поспать почти не удалось), на висках уже седины полно.
– Давно никуда не встревал? – брюзгливо спросил он свое отражение. – Спокойная жизнь надоела? Пей свое молоко и иди спать, старый хвастун… Как говорится, дай мне силы бороться с тем, с чем можно бороться, дай мне терпение смириться с тем, с чем нельзя бороться, и дай мне ума отличить одно от другого…
Разделся и влез под одеяло. Повертелся, устраиваясь. Затих.
Свербило. Не шел из головы тот, двадцатишестилетний…
Крякнул, встал и пошел в ванную бриться. Жене оставил записку.
Прогулка излюбленным маршрутом по гулким гранитам набережных успокаивала: Фонтанка, Михайловский замок, Лебяжья канавка (Летний сад закрыт на просушку)… Мысль одна всплывала в сознании, как перископ отчаянной подлодки.
А чем мы, собственно, рискуем, спросил он себя, догуляв до Василеостровской стрелки. Что, собственно, терять?..
А почему бы и нет, продолжал он, пройдя через Петропавловку на Кировский. Какие препятствия?.. Никаких.
Мысль разрасталась в идею, и идея эта овладевала им все полнее. Начали вырисовываться детали и складываться в план. Чем дальше, тем реальнее план виделся, – Звягин не заметил, как очутился на Карповке, заштрихованной сереньким дождем.
Домой он вернулся голодным и продрогшим – злым и веселым – как некогда в крутых передрягах боевых операций.
Жена встретила Звягина кухонной возней.
– Гулял? – доброжелательно поинтересовалась она.
– Гулял, – согласился Звягин.
– После суточного дежурства?
– После суточного дежурства.
– А это что? – Жена обличающе указала на молочные бутылки.
– Это бутылки из-под молока, – честно ответил Звягин.
– Сколько?!
– Ну, четыре… Тебе что, жалко?
– Мне тебя жалко, Леня, – в сердцах сказала жена и швырнула передник на стол с посудой. – Что у тебя опять – глаза горят, подбородок выставлен! – что ты опять задумал?
– Очередной подвиг, – закричала из своей комнаты дочка. – А разве лучше, когда папа изучает историю разведения верблюдов или коллекционирует карандаши? – Она всунулась в дверь, состроила гримасу. – Должно быть у мужчины хобби или нет? А быть суперменом и все мочь – разве это не достойное настоящих мужчин хобби?
– Слышала глас подрастающего поколения? – приветствовал поддержку Звягин.
– Мужчине нельзя подрезать крылья!
– Мне нельзя подрезать крылья.
– Дон-Кихот на мою голову… – вздохнула жена. – Ты не видел моих очков? У меня еще полпачки тетрадей не проверено.
Звягин насвистывал «Турецкий марш» и сверял с образцом упражнение по английскому ее пятиклассников (не впервой).
– Это очень важно? – мирно спросила жена из спальни.
Он присел на край постели, погладил ее по щеке, – рассказал.
– Несчастные родители, – тихо сказала она. – И чем ты можешь помочь?.. Утешить их?
Звягин завел будильник и выключил свет.
– Есть одно соображение, – непримиримо произнес в темноту.
Отменно выспавшись, закатил себе часовую разминку, поколотил боксерский мешок и поехал в диспансер. Жизнь была хороша.
– Снимки, анализы, – сказал онколог. – Ты же врач.
– Не-а, – возразил Звягин с усмешкой оживленной и жестокой. – Просто я зарабатываю на жизнь медициной. Ну имею диплом.
– Ты авантюрист, – поморщился онколог.
– А разве это плохо? Мне интересно жить. Дай адрес.
Он позвонил из уличного автомата:
– Квартира Ивченко? Судя по голосу, вы Сашина мать? Лидия Петровна, очень приятно… Если у вас есть время…
Они встретились в маленькой мороженице на Петроградской.
– Зачем вы меня расспрашиваете? – безжизненно спросила пожилая женщина с запудренными следами слез.
Мороженое в вазочке таяло перед ней.
Звягин прошел весь путь пешком и за этот час успел собраться и прийти в форму – был легок, уверен: заряжен.
– Не устраивайте похорон раньше времени, – жестко сказал он. Разломил ложечкой шарик крем-брюле, отправил в рот, при чмокнул. Женщина взглянула с мучительной укоризной и встала.
– Сядьте, – тихо одернул Звягин. – Я – ваш единственный шанс, другого не будет, ясно?
Мысль о шарлатанстве отразилась в ее глазах:
– Вы – экстрасенс?.. Или есть какие-то новые средства, и вы можете их устроить? Что вы хотите?..
– Ешьте мороженое, пока совсем не растаяло, – улыбнулся Звягин. – И возьмите себя в руки. Еще не все потеряно. Еще есть время. Нет, я не экстрасенс, я могу лишь то, что в человеческих силах. А это – почти все, а?
Он не убеждал – он просто и с очевидностью раздвигал границы возможного. Женщина слушала – и происходящее с ней можно было как бы уподобить факирскому трюку со скомканной веревкой, приобретающей прямизну и твердость вертикального шеста.
Она хотела верить. Она боялась верить – боялась пытки надеждой.
– Но это – нереально… – прошептала она.
– Хуже не будет, – отрезал Звягин. – А вот лучше – может.
– А вы сами в это верите?..
– А зачем я здесь торчу? Надеюсь, вы не собираетесь предлагать мне деньги за услуги?
– А почему вы вообще вмеша… принимаете участие в… – Она смешалась. – Почему вы мне позвонили?
– Как вам объяснить, – лениво пожал плечами Звягин. – Жалко стало. Молодой.
– Молодой. Совсем мальчик, – сказала женщина и закинула голову, удерживая на глазах слезы.
Через стол Звягин накрыл ее руку своей твердой ладонью:
