Эльмира Нетесова - Колымское эхо
— Вот и опоздал. Просмотрел сына. Теперь бы вдвоем жили.
— А зачем? Мне и самому неплохо. Не хочу и не люблю жить с оглядкой.
— От кого? От сына?
— А хотя бы и от него. Я с детства никому не доверял. Даже матери.
— Врожденный чекист. Такие никогда не имеют друзей и до старости живут одиноко. Их подчас хоронить некому. Потому что всю жизнь в сиротах, одиночками живут. Ты, пока не поздно, меняйся. Журналисты — совсем другой народ. Если невзлюбят, то тоже навсегда. И никогда не признают.
— Рано меня отпеваешь. Я думаю еще пожить. Да и лет немного.
— Я не отпеваю. Предупреждаю тебя,— насупился Иванов.
— Меня учить не стоит. Староват уже. А для себя выводы делай. Сколько раз на друзьях горел. Счету нет.
— Ты мои ошибки не считай. Они естественные. Да и не жалею о них. Я живу сердцем, немного разумом, но никогда не по расчету, как ты. Если человек ниже рангом или по должности, даже здороваться не будешь, сочтешь для себя унижением. Вот я так не могу. Руку, как сердце, держу открытой. Пусть в ком-то ошибусь, не велика беда. Зато от каждой встречи и знакомства выношу что-то новое.
— Вот и я так,— поддакнула Варька и, выглянув в окно, сказала:
— Опять Аслан приехал. Ну, тот, с Кавказа. То ли азербайджанин, то ли грузин. И вовсе неважно, какой он нации. Здесь он свой. И горе у нас общее. Хороший человек, да только жаль, что на его пути все Бондаревы попадались. Поменьше бы таких встреч. Глядишь, пореже у людей были бы встречи с Колымой.
— Пойду познакомлюсь с ним,— встал Игорь. И его на диво никто не остановил.
Едва Игорь Павлович вышел за дверь, за домом послышался выстрел. Варя пулей выскочила из дома, увидела почти у забора старого человека с ружьем, направленным под крыльцо. Оттуда слышался отчаянный скулеж Султана.
— Дед Федя! Остановись! Не стреляй, а то я тебя загроблю! Это мой пес! Какое право имеешь его стрелять? Или ты ослеп, старая чума? Зачем домашнего пса губишь? Он мой! Не трогай. А то самого уделаю! — кинулась баба на охотника.
— А почему не привязываешь и метки нет у него? Где ошейник? Тогда бы не трогал. Но ведь это не пес! Сущий волк! А этих зверюг надо бить повсюду!
— Дед! Здесь мой дом и хозяйничать тут не позволю никому. Султан у меня в сторожах, мой дружок. Не смей трогать! — орала баба, доставая волчонка. Тот отчаянно кричал, не давался хозяйке в руки, рычал на охотника.
Кое-как Варя успокоила питомца, занесла в дом. Осмотрела. Старик задел лапу, и Султан пытался ее зализать. Но мешала боль. Мужик стоял растерянный.
— Какой черт тебя принес. Почему по чужим подворьям охотишься?
— Я думал, он случайно заскочил.
— Тебя сюда никто не звал.
— Варька, не ори! Три дня назад пацана покусала стая, когда в школу шел. Чуть насмерть не загрызли. Вот и попросили люди отстрелять лишних. Ладно, у меня курицу сожрали и то жаль, а человека и подавно. Коль держишь зверя, не выпускай из хаты. Ведь не только я, любой пристрелит и не чхнет. Это же волк!
— Он никого не тронул и не обидел. Ему дай курицу, не будет знать, что с нею делать. На сплошном хлебе живет. А ты окалечил. За что? — гладила Султана.
— Не вой. Подскажу тебе, как быстро вылечить твоего зверя. Через тройку дней все позабудет, не кричи.
— Старый ты змей!
— Сама не молодка. Лучше бы чаем напоила. До костей продрог. Да вот возьми мазь. От всех порезов мигом лечит.
— Не надо! Своим способом вылечу,— достала из печки теплую золу и, почистив рану, присыпала золою густо. Султан визжал, скулил, он вскоре успокоился, когда Варя положила его на одеяло возле койки. Волчонок поджимал под себя лапу, злобно косился на Федора.
— Ты не злись. Откуда я знал, что ты домашний,— смотрел, как Султан уплетает хлеб.
— Я тоже двоих таких вырастил. Теперь к дому стаи не подходят. А то раньше от них спасенья не было. Нынче внуков в школу провожают, обижать никому не дают. Но, невестку не любят. Брешется она на них. А волки свару не любят. У себя в логове за это наказывают. Грызут за бока, как только начинают подрастать. А и слушают только мужиков. Как тебе удалось приручить— не знаю.
— А куда ему было деваться? Окрест мужиков нет, пришлось признать,— поставила чай перед человеком.
— Дочка письмо прислала недавно. На материк зовет. Купили дом. Значит, понадобились хозяева. Сами с мужиком целыми днями на работе. А дом один оставлять нельзя. Город — не деревня, всюду догляд нужен. Но, честно говоря, покидать нашенские места неохота. Привыкли мы к ним, сжились. Там все чужое.
— В своей деревне чужое? — встрял Иванов.
— Оно своим давно было. Нынче никого в живых нету. А в городе несвычные. Где ягоду, грибы, рыбу взять? Мы мало чего в сельпо берем. Вона с неделю взад оленя приволок. Теперь мяса надолго хватит. Бабка котлетами забаловала. Внук уже волчат ими угощает. Играет с ними, как с родными братами. Друг через друга сигают. До самой ночи балуют. А вот к охоте не могу приучить. Жалостливый растет, как девчонка.
— Значит, добрый будет.
— Каким будет, только Бог знает. Вон старуха Миколаевна, попросила снег с крыши скинуть, от трубы, так не полез. Послал ее в задницу и все на том.
— А чего так-то? Почему не уважил старую,— удивилась Варя.
— Ежа просила, чтоб жир с него вытопить. А его внук поймал, чтоб мышей в доме переловил. Миколаевна убить ежа порешила. Внук и озлился. Всякому свое дорого. Не дал дружка в обиду. Оно и верно, мал звереныш, а полезный. В неделю справился с мышами, всех сожрал. На молоке так растолстел, скоро как бабка будет.
— Ну, а на материк к своим поедете?
— Не знаю! Старуха хочет, а я нет. У ней маленький городишко. А у меня целая Колыма. Она мне своя. Случается, за день по три зайца приношу. Мои без мяса не сидят. Даже внук на материк не хочет. Он тут научился на лыжах ходить, не боится холода. Привезли его к нам задохликом, нынче такой мальчонка вымахал, рослый, крепкий, настоящий колымчанин. А и в доме все есть. Харчей полно, любые. Не бедствуем. Хоть и без детей, сами живем. Все дети и городах. Специалистами поделались. Чего им тут надо? А и мы с бабкой без них обходимся. Ничего не просим и не жалуемся на них. Да и, слава Богу, все дети путние удались. Всего хватает. Вот только что порозь живем.
— Ай, дед, это не беда. Пусть к нам в гости приезжают, хоть отдохнут от души от своих городских забот.
— Не смогут. Сына с работы не отпустят. Он уже просился. Да заменить некем, так и сидит в своем городе, как лишай. А ведь и охотник, и рыбак заядлый. Жаль его, такой мужик киснет! Ну, что там у него? Водка да бабы! Чистого воздуха глотка нет, не то, что у нас на Колыме!
— Дед, а как ты на Колыме оказался? Сам приехал или под конвоем пригнали? — поинтересовался Иванов.
— Кто ж сюда своей волей объявляется с деревни? Так вот и я! Председателю колхоза в морду навалял. Он меня вместе с мужиками на ферму послал, на субботник. Велел там все вычистить под метелку, чтоб в домашних тапках можно пройти. А тут аккурат Пасха. Об чем до того думали? Все загодя надо справлять, а не на праздник. Я и сказал про то. Председатель озлился. Назвал контрой, негодяем. И это при всех уважение отнял. Ну, побил ему морду. Да видать шибко достал, довел меня бугай. Вот так и получил восемь лет как враг народа. Отсидел шесть лет, трассу строил. Но на седьмой реабилитировали. А мне куда деваться. Я уже тут привык. Дом построил, детей вырастил, заработки у меня пошли неплохие. А на материке кому нужен? На их трудодни не прожить. Так вот и остался. Не я один. Меньше председателей — легче жить. Устроился в госпромхоз. Ходил на волка, на медведя. Постепенно сами на ноги встали. Так вот и привыкли. На материке фискалов и стукачей полно. Тут никого. Одно зверье во всей округе и сам себе хозяин повсюду. Ну, зэки с трассы поуехали, а мы остались в коренных. Уж сколько лет минуло, все в своем доме живем и никуда не двигаемся с места.
