Майкл Корда - Богатство
Она стиснула зубы. Утешительные советы, казалось, были специальностью Стерна.
– Я н е сижу прочно. Фактически, я нигде не сижу. Я не могу даже найти себе жилище, если не хочу увидеть свое фото – и адрес – на первой полосе "Нью-Йорк Пост". Роберт, кажется, чувствует, что мы должны сотрудничать, как-то разделить контроль, и, пока желания Артура будут уважаться, я на это согласна. Я не хочу судебной войны, не хочу большой огласки. Поговорите с Кортландом де Виттом, мистер Стерн. Узнайте, что у него на уме. Если нечто такое, что можно обсудить, я готова.
– Это ослабляет нашу позицию. Неизмеримо ослабляет.
– Меня это не волнует. Просто сделайте это. Он, вероятно, сейчас в библиотеке.
– Я думал, э т о библиотека, – сказал Саймон. – Здесь достаточно книг.
– Это кабинет. Здесь есть библиотека, гостиная, столовая, Бог знает, что еще. Где-то есть бальный зал, хотя я его еще не видела.
Она позвонила дворецкому, чтобы тот указал Стерну дорогу.
– Я сделаю, как вы хотите, – сказал он. – Постараюсь выяснить, можем ли мы что-либо обсудить без предубеждения к нашей позиции. Мы исследуем возможности, не более – жестом он изобразил, насколько ненадежны эти возможности, словно бы раскатывал оладьи. На миг он замолчал, возвышаясь над ней, выражение его лица было столь же меланхоличное, как у его тезки Линкольна. – Скажите мне, однако, – произнес он, – вы д о в е р я е т е Роберту? Я должен знать.
Она смотрела на огонь. Обитая панелями комната была темной, но отнюдь не мрачной. Ряды кожаных книжных переплетов поблескивали на полках, картины на стенах были подсвечены.
Довольно странно, но это была одна из тех редких комнат, виденных Алексой, где не было фотографий, ни каких-либо памяток Кира Баннермэна. Взамен здесь был маленький, и не слишком искусный портрет матери Патнэма-старшего, написанный, когда она была еще молода, возможно, до того, как Кир сколотил свое состояние или только начинал его создавать. Ее волосы были туго стянуты на затылке, открывая резкие брови, закрытое черное платье застегнуто еще более глухо, чем требовали обычаи времени, и она не носила никаких украшений. У нее был тот же рот, что у Роберта, и нечто в его выражении, в сочетании с темными глазами под густыми бровями, ясно говорило, что эта женщина легко не сдается, и, что если бы она дожила до старости, то стала бы столь же устрашающей, как Элинор.
– Я так думаю, – сказала Алекса, глядя на портрет. Женщина на нем сумела скрыть от художника большую часть правды о себе, но улыбка на ее губах была двусмысленна, намекала на нечто тайное и весьма сложное. Точно так же, по большей части, улыбался Роберт – улыбкой приятной, но не вполне убедительной, и нелегко поддающейся истолкованию. И все равно, Алекса решила принять его – и его улыбку – как данность. – Я обязана доверять ему. Он – сын Аотура.– Но она не могла забыть того, что видела, или думала, что видела – в Кукольном Доме.
Обед не стал более праздничным от присутствия де Витта, который просто брызгал самодовольством и метал на Стерна с Саймоном свирепые взгляды, хотя, к общему облегчению, Сесилия отсутствовала, сославшись на мигрень. Миссис Баннермэн выразила неодобрение подобному проявлению слабости, запретив дворецкому отнести Сесилии поднос.
– Если у нее мигрень, она, конечно, не будет есть, – удовлетворенно фыркнула она, ясно дав понять, что, как ни велика Кайава, возможно, даже ни одна чашка чая не покинет кухню без ее ведома.
По каким-то причинам, известным только ей, миссис Баннермэен принялась хлопотать над Саймоном, как только он появился перед обедом вместе с Алексой и Линкольном Стерном.
– Вы, должно быть, измучены после столь долгого путешествия, – сказала она, когда он пожал ей руку. Она говорила очень медленно и отчетливо, подчеркивая каждый слог, словно давала урок произношения.
– Ну, не совсем, – смиренно ответил Саймон. – Я отдохнул, и прекрасно себя чувствую.
– Вы молоды. Ваши силы восстанавливаются быстро. Меня бы перемена климата раздражала, но вы, полагаю, к ней привыкнете.
Изумленный, но польщенный столь неожиданной любезностью, Саймон стал озираться в поисках помощи, однако не нашел ее.
– Вообще-то, здесь не такая большая разница, – сказал он.
– Надеюсь, вас удобно устроили, мистер Вольф, – она произносила скорее "Вульф" на немецкий манер, придавая звучанию нечто иностранное и экзотичное. – Если вам что-то понадобится, дайте мне знать, и я объясню слугам.
– Думаю, я сам справлюсь, миссис Баннермэн, спасибо вам.
– Какой стыд, чт оздесь, в Америке, никто не знает иностранных языков, в то время, как большинство иностранцев говорит на таком х о р о ш е м английском. Ужасно жаль, а вы как думаете?
– Возможно, – с отчаянием произнес Саймон.
– Вы слишком добры. За обедом садитесь рядом со мной. Если вы чего-то не поймете, вы должны спросить у меня. Алексе бы следовало дать мне знать, и я бы велела повару приготовить для вас что-нибудь особенное, чтобы чувствовали себя как дома. А может быть, на завтра, если вы останетесь..
– Она думает, что я иностранец, – прошептал Саймон на ухо Алексе.
– Не знаю, почему. Я просто сказала, что ты занят в художественном бизнесе.
– Возможно, она считает, что все дилеры от искусства – иностранцы, – сказал Саймон, но прежде, чем он успел развить тему, миссис Баннермэн, разыгрывая безупречную хозяйку, снова подозвала его к себе, дабы подвергнуть его допросу с пристрастием по поводу ценности картин Баннерэнов. Она говорила так медленно и четко, и делала так много пауз, на случай, если понадобится повторение, что казалось, будто она разговаривает с ребенком.
Была ли миссис Баннермэн эксцентрична, или она просто развлекалась за счет Саймона? – спросила себя Алекса. Трудно было определить. Саймон был перед ней в таком страхе, что постепенно покорно начал, ради ее удовольствия, изображать европейца, так, словно он мог каждую минуту поклониться и поцеловать ей руку, или попросить на завтрак холодную ветчину и сыр.
– Я должен с вами поговорить, – сказал Букер.
Алекса повернулась и оказалась с ним лицом к лицу, впервые после ее прибытия.
– Не представляю, чтоб вы могли сказать то, что я хотела бы услышать. Если это очередное извинение, я в нем не нуждаюсь.
– Что ж, я обязан перед вами извиниться, но говорить хотел не об этом.
– К черту ваши извинения, Букер! Вы шныряли по всему Ла Гранжу, шпионя за мной, вы вломились в дом моей матери, а после того, как явились ко мне выказать свое с о ч у в с т в и е, отправились копаться в грязи к Брук Кэбот. Я вам доверяла! Вас следовало бы лишить адвокатских прав!
– Я могу понять ваши чувства.
– Сомневаюсь. Мне теперь ясно, почему Сесилия сбежала в Африку, чтобы не выходить за вас. Я бы на ее месте сбежала на Северный полюс.
– Пожалуйста, выслушайте меня. Я с о г л а с е н с вами. И прошу прощения. Вы должны уехать.
Она уставилась на него.
– Что значит "должна уехать"? О чем вы говорите?
– Просто поверьте мне на слово. Роберт не собирается заключать с вами сделку. Я нутром это чувствую.
– Мистер Стерн говорит мне иное. И главное, Р о б е р т говорит мне иное. В любом случае мне ненавистно слово "сделка". Мы стараемся прийти к соглашению, которое избавило бы обе стороны от дорогостоящего процесса и малоприятной огласки. "Сделка" – слово дешевое и грязное. – Она сделала паузу. – А может, оно просто кажется дешевым и грязным, когда исходит от вас.
– Я понимаю, вам не нравится то, что я сделал. Мне самому это не нравится. Но кто бы сам захотел этим заниматься? Вы задавались этим вопросом?
– Да. Роберт уже принес свои извинения. И также подчеркнул, что вы намного превысили свои полномочия. Он был потрясен тем, что вы приходили к моей матери.
– Потрясен? Вовсе он не был потрясен. Послушайте: возвращайтесь в Нью-Йорк. Пусть здесь останется Стерн. Уезжайте после обеда. Саймон сможет вас отвезти. Или я вас отвезу.
– Не имею ни малейшего намерения уезжать. Думаю, вы просто затеваете интригу, потому что Сесилия вас попросила, а может, потому что вы прирожденный интриган. Или вы рассчитываете получить с этого какую-то личную выгоду.
– Алекса, вы совершаете ошибку.
– Я не помешаю? Какую ошибку? – Роберт возник на достижимом пространстве, как сверкающий крейсер, входящий в порт, минуя меньшие, маломощные суда.
– Мы говорили о талантах мистера Букера, как частного детектива, – сказала Алекса.
Роберт рассмеялся, хотя бросил на Букера взгляд, от которого у несчастного запотели очки.
– Что было, то сплыло. Первое правило политика: забудь о том, что случилось вчера. Букер сказал вам, что мы со Стерном приятно поболтали?
– Нет, не сказал.
– А должен бы. К нам присоединился де Витт, и мы достигли некоторого реального прогресса. Не могу сказать, чтоб от де Витта было много пользы, но когда она от него была? Букер, будь хорошим мальчиком, оставь нас на минутку? Будь любезен.
