Елена Лобачева - Хроники Птеродактиля
Саша не оробел. Считай, разговор поддержал:
— Я еще не допущен к тем вселенским высотам, где определяются основы мироздания. Я так, пока — поближе к Земле.
Юрий присвистнул, восхищаясь дерзостью новичка.
Но беседа продолжалась.
— Плохим человеком быть полезнее, чем хорошим, — хитро мигнув, вставил старший из Рюриков.
— Чем же полезнее? — нервно подначил его Юрий.
— А тем, что хороший человек хоть однажды, да споткнется. Или — того хуже: сподличает по малодушию. Будет потом казниться да каяться. А люди-то быстро забывают хорошие дела. Но то, как он оступился однажды, запомнят. И на любую похвалу возразят: «Ты, мол, его не знаешь… мол, было-то с ним вот что». Совсем другое дело с плохим человеком. К плохим делам его уже привыкли. А ведь даже плохой хоть однажды да сделает душе своей в угоду дело доброе. Вот это одно дело и выставит его до конца жизни чуть ли не заступником каким. И на всякое недовольство будет у него козырь: «когда надо, мол, и я хорош…» Ты посмотри вокруг, мил человек, чему больше веры: хорошим делам, или плохим? Укажи-ка вон на идущего по земле и добавь, что он добр, смекалист, покладист, — не сразу поверят тебе, ой не сразу. Присматриваться будут да выведывать, так ли хорош, нет ли у человека каверзы какой за сердцем. А укажи на того же человека, как на вора, да на разбойника, — сразу уверуют. И проверять не станут.
— Почему не дали? Какие еще «сорок дней»? — Борис вышел из себя.
— Пошел бы сам да переворошил все в квартире. Я и так намерзся с этими похоронами. На меня уже смотрели подозрительно, того гляди пристали бы с вопросами.
— Я не могу туда показываться. Знает меня Настасьина подруга. Я с этой Каринкой хоть и завязал, да в памяти еще маячу: слово за слово — и вычислят нас с тобой.
Смерть Василия не планировалась, — попугать, да и только. Что за дурак!.. И где теперь этот портфель болтается?
Как ни крути, все ведет к этой семье.
— Надя, ну что ты не ешь ничего? — Настя по привычке подкладывала Надежде ложку за ложкой.
— Угробить меня хочешь. Вот забавно: твой Василий приснился. И уже второй раз.
Карина уставилась на подруг остекленелыми глазами:
— И мне. Два раза приснился. Первый раз не придала значения, — это сразу после похорон было. А вот два дня назад — как живой, и все Бориса хотел ударить.
— Чего только во сне не увидишь, — Настя покачала головой и задумалась: — А ведь твой Борис с Василием не знакомы. А сон их вместе свел…
Борис отрешенно смотрел на Карину. Ее радостное возбуждение не передавалось ему и не взбадривало. Хотелось покинуть эту нервозную квартиру и никогда в нее не возвращаться.
— Говоришь, у подруги муж умер? Может, познакомишь с подругой, ведь мы не чужие с тобой. Вместе и посочувствуем.
Карина красиво выкладывала куски обжаренной рыбы на овальное блюдо. Рядом с блюдом уже стояла тарелка с отварным картофелем, под мелко нарезанным укропом. От стола шел вкусный запах, квартира сияла чистотой, в кресле сидел Борис. И совсем не хотелось говорить о похоронах, поминках и особенно об ушедших мужьях.
— Слушай, мы так долго не виделись. Зачем нам чьи-то потери?
«Потери — точно сказано, — подумал Борис, — именно потери. Большие потери. Я не допущу этих потерь».
— Ты скрываешь меня от подруг, что ли? — Борис старался изобразить обиду. Пойми, ты мне небезразлична. Хочу знать о тебе все. Видеть твоих близких, встречаться с родными, быть тебе не чужим по-настоящему, — распыляясь все больше, Борис почувствовал вернувшуюся уверенность и приятный запах еды. — Ну что, за стол?
Карина улыбнулась, пододвинула стул и, снова ощутив себя центром семейного очага, принялась накладывать в тарелку Бориса все, на чем только что остановились его глаза.
— Я завтра собираюсь к Насте. Хочешь, вместе пойдем?
— Завтра, так завтра.
— Заходите, заходите! Как же плохо в доме без мужчины. И страшно. А вы — тот самый Борис, из аэропорта?
— Тот самый.
Карине показалось, что Настя не прочь ее Бориса оставить здесь без нее — дежа-вю какое-то, мало ей тогда оказалось Василия. Впрочем, Вася мог и не рассказать Насте про тот детский роман.
Борис переводил глаза с одного места на другое. Квартира небольшая, но ящиков и шкафов много. Здесь без тесного внедрения не обойтись. «Ну что за лох этот Степа, не мог воткнуться сюда посерьезней. Давно бы все выведал или разыскал», — у Бориса снова потускнели глаза. Усталость последних дней сказывалась все сильнее.
Через час после того, как Борис проводил Карину, у Насти зазвонил телефон. Уже знакомый голос настойчиво потребовал:
— Трубку не бросать, иначе приду сам. Так что, не нашла никакого портфельчика или свертка? Может, все-таки помочь поискать? — Степан напирал: — Запомни, дура: это — вещь не Василия, а моя. И сороковины к моим вещам не относятся. Всё. Завтра последний срок, иначе сам «наведу беспорядок».
— Карин, Борис у тебя? Ушел? Ты в своем уме, нужно мне твое добро! Я о другом. Опять этот «Степик с похорон» объявился. Угрожает. Я боюсь.
Мобильник заурчал, когда Борис открывал входную дверь. Не веря в удачу Борис попросил Карину еще раз повторить просьбу об «охране» Анастасии, подробно расспрашивая, что за преследователь и с какой стати домогается вещей Василия, да кем таким особенным был этот Василий, да все ли у подруги в порядке с психикой, да, может, лучше врачу, а не ему, Борису, опекать подругу.
Поняв, что Карина удручена свалившейся на нее ответственностью за подругу и не может найти в себе сил уйти на попятную, Борис снисходительно дал себя уговорить.
Спустя сутки Борис знал каждую мелочь в квартире Анастасии. Он мог с закрытыми глазами сказать, в каком шкафу висит одежда, на какой полке лежат вещи, чем любил пользоваться Василий, что носила Анастасия, где спрятаны старые тетрадки Татьяны, куда кладут игрушки ее детей. Вещей было много, и они были разные. Но того, что искал Борис, среди них не было.
Через два дня Степан и Борис, встретившись в сквере на Спартаковской, вычеркнули из поискового списка квартиру Василия и его самого. Взглянув на купол Елоховского собора, не сговариваясь, направились внутрь. Поближе к Богу. Каждый от себя зажег поминальную свечу и, перекрестившись, поставил на канун для Василия. Мысленно попросили у Бога прощения и для Василия, и для себя, посетовав, что не по злому умыслу оборвалась Васина жизнь, что будет уроком их тяга к стяжательству, что все грешны перед Господом, а Он, как и подобает Творцу, милостив и постарается их простить.
Облегчив душу, перекрестившись у двери, и совсем уж собравшись уходить, Степан повернул голову и увидел Надежду.
Надя зашла в храм случайно, помянуть мать — благо что оказалась в тот день недалеко от Елоховской. Ее удивило, что в будний день кроме «хромых и убогих» пришли помолиться двое мужчин, по виду успешных и не бедных. Один из них, тот, что худощавее и угрюмее, показался ей знакомым — точно, на похоронах Василия видела.
«Он смотрит на меня. Видно, тоже узнал. Подойти — не подойти?» — Надя не решалась двинуться с места. Вдруг этот худощавый, дернув напарника за рукав, стремительно направился к выходу.
Вечером, набрав Настин номер, Надя поведала подруге о встрече в храме. К удивлению Нади, Анастасия так сильно заинтересовалась происшедшим, что предложила собраться у нее как можно скорее. Надя чувствовала, что это было не любопытство. «Что-то происходит, — думала Надежда. — Я сама виновата: дела, дела, не до подробных расспросов. А ведь что-то происходит, я чувствую».
Утром, придя на работу, Надя, как обычно, сняла сапоги, сунула ноги в рабочие, растоптанные туфли, сделала шаг и поняла, что туфли свое отслужили, пора выбрасывать. «В чем же мне сегодня работать? — подумала Надя. — Кажется, в кладовке лежат какие-то. Пусть старые, зато целые». Открыв кладовку, Надя включила свет, нашла туфли — ничего, выглядят прилично, и, совсем уж собираясь закрыть кладовку, увидела портфель.
«Унесу-ка я домой этот раритет», — подумала Надя, проводя рукой по портфелю. На пальцах отпечатались серые следы пыли. Надя засмотрелась на грязные ладони и не заметила вошедшую помощницу.
— Надежда Петровна, давно хотела спросить, это чье?
Кукольный ротик скривился в сторону портфеля так брезгливо, что Наде захотелось этот портфель тут же выбросить.
— Ничье, — огрызнулась Надя, — старые бумаги, захвачу домой, — разберусь. А ты — работай. Рабочий день начался.
Надя тщательно вымыла руки. Влажной тряпкой протерла портфель и еще раз вымыла руки. Медленно, стараясь не растерять возникшее вдруг предчувствие, Надя присела и задумалась. Воспоминания повернули ее в сторону того злополучного дня. Что-то не давало ей покоя. Мысленно прокрутив все события утра, когда она наткнулась на портфель, Надя поняла причину беспокойства. Это — тень, мелькнувшая в проеме. Очертания тени были ей знакомы. То есть принадлежали знакомому ей человеку. Кому?
