Николай Гарин - Таежная богиня
Никита как во сне что-то ел, пил, через силу улыбался, но сил становилось все меньше и меньше, пока бабушка не скомандовала:
— Ладно, все, давайте отдыхать. Я ужасно устала, да и вам пора в кровать, — произнесла она и первой поднялась из-за стола. — Э-э, нет, девонька, ты останься, здесь будешь спать, на моей кровати, а я на лавке лягу, — довольно строго проговорила Маргарита Александровна, видя, как Валерия пошла было за внуком, — я, знаешь ли, старых правил.
Как бы ни был утомлен Никита, сон не шел. Лежа на старом, с иссохшей, растрескавшейся кожей диване, он снова и снова восстанавливал в памяти разговор с Захаровым. Часа в два ночи он набросал схему дальнейших действий. Первым делом Никита решил найти художника Фомичева и поговорить с ним. Только вот где его искать?
Неожиданно заскрипела лестница. Никите никак не хотелось именно сейчас видеть Валерию, поэтому он вздохнул с облегчением, когда в проеме показалась голова бабушки. Маргарита Александровна поднялась, отдышалась и, присев рядом с внуком, положила свою сухонькую ладошку на плечо внука.
— Будешь искать отца? — неожиданно проговорила она.
— Буду, — через небольшую паузу твердо, точно клятву, произнес Никита. Бабушка наклонилась и поцеловала его в висок.
Высокую двустворчатую дверь на последнем этаже старого дома на улице Луначарского открыл молодой парень, который представился учеником Фомичева. Парень заявил, что Аркадий Сергеевич сейчас на пленэре в деревне Старая Утка и вернется дней через пять-шесть.
Целую неделю Никита провел в томлении. Пять-шесть дней, через которые якобы должен был вернуться Фомичев, растянулись на две недели.
Наконец могучую дверь мастерской Фомичева открыл маленький, тщедушный, лет под шестьдесят человечек с богатой мимикой и манерными движениями. Это и был сам Аркадий Сергеевич. Его пегие всклокоченные волосы походили на застывший взрыв, а белая борода, напротив, на плоскую штыковую лопату. Между “лопатой” и “взрывом” на маленьком носу плотно засели толстые очки в черной оправе. Длинный, почти до колен, свитер крупной вязки висел на нем, как на гвозде. “Репей в очках”, — подумал Никита.
— Гердов, Гердов, — дважды повторил Репей, закатив после этого сильно увеличенные линзами глаза, — а, Гердов! Ну, что же ты, миленький, сразу-то не сказал, что Гердов?! — Хозяин толкнул тяжелую дверь. — Проходите, милый, проходите. А я думаю, что за Гердов, какой Гердов, а это тот самый Гердов. Как же, как же!.. — Его игривый голос, мимика и суетливость были забавными.
Мастерская показалась Никите не просто большой — огромной. Комната в три высоченных окна скорее походила на спортивный зал, чем на мастерскую. Однако в этом “зале” не сразу можно было найти свободное место. Вдоль стен высились стеллажи с папками, холстами, гипсом, какими-то вазами, кореньями. Посредине комнаты стоял похожий на гильотину огромных размеров пустой мольберт. К стенам, стеллажам, каким-то коробкам и ящикам повсюду были приставлены батареи подрамников, картин, по углам — пучки багетов. Высоченный потолок позволил хозяину смастерить в углу просторную антресоль, где разместилась кухня, или, как назвал ее хозяин, приглашая туда пройти, — капитанский мостик. И действительно, с антресоли пространство мастерской казалось еще больше. На кухне все было обустроено толково. Мебель и оборудование были расположены плотно, компактно, удобно, отчего антресоль дышала уютом.
— Гердов, Гердов, — продолжал повторять и поглаживать руками бороду художник Фомичев, — как же, как же! Как-то я вспоминал Матвея. Вспоминал, царство ему небесное! Ну а ты чем занимаешься, младший Гердов, или еще не определился?
— Да так, пока собираюсь, — угрюмо ответил Никита. Ему вдруг стало обидно за отца, что тот дружил с этаким смешным и странным человеком.
— Ну-с, молодые и красивые, вам предлагается хороший коньяк, холодная водка, пиво или?..
— Да ничего не надо, Аркадий Сергеевич. Я бы хотел посмотреть на работы отца, что у вас хранятся.
Хозяин мастерской замер. Потом глубоко вздохнул и огорошил Никиту:
— И ты за работами Матвея?
— Что значит — и я?! — в свою очередь удивился гость.
Валерия держалась за перила и поглядывала то на одного, то на другого. Никита до этого не говорил о цели их визита.
— Месяц или два назад, а если точнее, — Репей закатил кверху глаза и схватился за бороду, — перед пленэром, получается, около месяца назад, кто-то уже спрашивал про эти работы. Подождите, подождите... Приходил такой носатый... из этих, ну из солнечных мест. Да, точно, приветливый, солидный и очень интеллигентный. Он сказал, что хочет статью написать о твоем отце, и просил показать работы.
— Какую статью?! — Никита едва присел, но тут же вскочил со стула.
— Статью, чуть ли не в “Декоративное искусство”.
— Ну и что вы ему показали?
— А что казать, если почти все работы твоего отца пропали, сразу после его смерти, — голос хозяина заметно дрогнул, он вжался в самодельное креслице и стал еще меньше и смешнее, — я ума не приложу, зачем и кому нужны были этюды твоего отца. Да-с, милый юноша, этюды пропали, все до единого. Они были совсем сырыми, и над ними надо было работать и работать. Все работы лежали в одной папке. Я все ждал Матвея. Не скрою, ждал и надеялся, что он доработает этюды и напишет свои картины. Выставит и взорвет Союз художников! Да, молодые люди, в этих этюдах была взрывчатка, я ее чувствовал. Они были написаны так, как никто из художников никогда не писал. — Художник Фомичев обмяк, лицо вытянулось, даже его пегие вихры как-то улеглись, и голова стала меньше походить на репей.
— Вы бы знали, что было на них, на этих этюдах! Да я завидовал ему, что теперь скрывать, когда жизнь, считай, прошла. Прошла бездарно, бесцельно и, в общем-то, мимо. — Хозяин мастерской втянул голову в плечи, пальцы сцепил в замок. — Когда появился Матвей, молодой, без художественного образования и с таким напором, таким горением, жаждой новизны, познания, я растерялся. Если честно, то сначала я его не понял. Какие-то плоскости, нагромождения, абстракции... Так не пишут... Я ему говорю, что, мол, зритель не поймет, ну и так далее... А он смеется. Отвечает, что зритель — это вторично.
— Вы сказали — почти все? — осторожно спросил Никита.
— Ну да, все, кроме двух почти законченных работ. Они-то и пропали после визита этого журналиста.
— Опишите мне его, ну, этого, кто приходил, подробнее, пожалуйста, — заторопил Никита художника.
— Зачем описывать, я его хорошо помню и сейчас набросаю.
Через минуту с листа ватмана на Никиту смотрели умные и ироничные глаза... Армянина!
— Как?! Он же сгорел! — вырвалось у Никиты.
— Кто сгорел? Вы, простите, о чем? — переспросил художник. — Вы про Матвея?
— Нет, нет, это мы о своем, — упавшим голосом проговорил Никита и повернулся к Валерии: — Ничего не понимаю!
— Помощник отца сам видел!.. — низким голосом проговорила девушка, сообразив, кого имеет в виду Никита.
— Ладно, Аркадий Сергеевич, спасибо, — сказал Никита и стал спускаться с “капитанского мостика”.
— Подождите, молодые люди, а чай?
— Потом, в следующий раз, — Валерия виновато улыбнулась Репью, — извините, мы очень спешим.
После визита к художнику Фомичеву у Никиты голова совсем пошла кругом. Он думал, что, наверное, вот так люди и сходят с ума. Никита перестал разговаривать и с Валерией, и с бабушкой. Он боялся их вопросов, боялся проговориться, высказать свои мысли. Все это касалось только его.
Через день совершенно неожиданно Маргарита Александровна получила телеграмму из Косого Брода, где жила ее младшая сестра Клавдия Александровна. Бабушку просили срочно приехать, поскольку ее сестре стало значительно хуже.
Никита с Валерией проводили Маргариту Александровну на станцию и посадили в автобус.
— Я с тобой, Ник, — заявила девушка, когда вечером Никита стал подниматься к себе на чердак.
Все это время он старался не смотреть на Валерию, отводил глаза и гнал от себя прочь мысли о возможной близости. Но когда Валерия, кутаясь в одеяло, стала заманивать к себе Никиту, тот не выдержал и, выкрутив лампу, сдался ей в плен.
— Что это? — Никита откинул одеяло и сел на край дивана.
— Ты о чем? — сонно, не открывая глаз, проговорила Валерия и недовольно отвернулась к спинке дивана. — Ложись давай, спи.
— Погоди, кажется, внизу кто-то ходит.
— Что? Кто ходит?! — с Валерии моментально слетел сон, она подскочила и села.
— А вот слушай, — уже шепотом проговорил Никита, — слышишь?
Валерия напряглась, но ничего, кроме стука ходиков, не услышала.
— Нет, ничего не слышу, — так же шепотом, но уже более расслабленно ответила девушка и сладко зевнула. — Ложись давай, никого нет, не выдумывай, я сама дверь на крючок закрывала, — проговорила она и легла.
