Николай Веревочкин - Белая дыра
В этом золоте соломы и равноправном ночлеге людей и животных было бы библейское очарование. Но смущал терпкий запах.
Прокл, стараясь не дышать слишком глубоко, переводя взгляд с животных на людей, сбивчиво объяснил, как шел к Неждановке да сбился с дороги, но, к счастью, услышал крик петуха.
— Неждановка? Поди, Ржановка? — переспросила Нюрка и махнула полной рукой. — Эк, куда тебя занесло. Совсем в другой стороне.
— Да вот хотел путь сократить и лесом дорогу срезать, — повинился Прокл.
— Последнее дело ночью в лесу с дороги сходить, — согласился мужик, не выпуская из рук топора. — Слышь, Нюр, в Неждановку он шел…
— А это, значит, не Неждановка? — тупо переспросил Прокл.
— Место наше без названия. Лесхозные мы. Только живем малость на отшибе. Как из хаты выйдешь — по левую руку центральная усадьба. Километра три будет, не больше, — разъяснила женщина.
— Да куда ему до центральной ночью-то по лесу, — засомневался Дмитрий, почесывая топорищем спину, — обязательно с яра навернется или в бору заплутается. Того и гляди — крысобаки сожрут.
— Куда ж нам его положить, — задумалась Нюрка и, приподнявшись на локоть, оглядела перенаселенное жилье, — разве что к деду на печь?
— Еще чего! — оскорбился невидимый дед с печи и поинтересовался, не сдержав любопытства и опаски. — Это что у тебя из мешка торчит — ружье не ружье, удочка не удочка?
— Металлодетектор, — объяснил Прокл, ничего не объяснив и оставив деда в еще большем сомнении, попятился к двери: — Да вы не беспокойтесь. Я, с вашего разрешения, во дворе заночую, в телеге.
— В телеге он заночует, — заворчал ехидный дед. — А как дождь пойдет?
В ту же секунду сварочное сияние ослепительно осветило дом изнутри, и его трухлявые стены содрогнулись от треска и грохота. В краткое это сияние увидел Прокл через правое плечо лик старого Пана и желтоглазую, седобородую козу аристократической внешности, возлежавших на печи, как на троне, и подумал с внезапной робостью, что старые люди и старые животные отчего-то похожи на инопланетян.
— Близко шарахнуло, — со сдержанным уважением к природной стихии сказал озабоченно Дмитрий, — кабы лес не зажгло — так посуху и жарит.
— Не знаю что и придумать, — игриво зашуршала соломой Нюрка, — разве что с собой положить?
— А для какой такой надобности у тебя инструмент? — перебил ее бдительный дед.
Дмитрий приставил к стене топор и хмуро посоветовал:
— Полезай на чердак. Какая-никакая — крыша.
— Тоже сказал — на чердак, — пожалела незваного гостя Нюрка, — на чем он там спать будет, в пылище-то на сквозняке?
— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — заспешил прочь Прокл, — у меня спальник есть.
И выскочил вон из зловонного ковчега на свежий воздух.
Чердак встретил Прокла петушиным возмущением. Он представлял собой пещеру сталактитов и сталагмитов из куриного гуано. Для Прокла слово это всегда отдавало ароматом и романтикой теплых морей. В воображении возникали белокрылые птицы, крики которых волновали душу. Но на этот раз запах открыл для Прокла кровную связь гуано с очень родным и прозаическим словом, которое до некоторых пор не встречалось в художественной литературе, но было любимо и часто употребляемо в народе. Чтобы обезопасить себя от соприкосновения с гуано, особенно свежепадающим, Прокл затащил на чердак несколько охапок соломы. Едва он зарылся в ней с головой, как на этот затерянный мир обрушился ливень. Струи, однако, не барабанили по крыше, а глухо шлепали. «Как по земле, — подумал Прокл, — должно быть, крыша из дерна». Звук был приятный, успокаивающий. Не дослушав до конца очередной раскат грома, Прокл заснул.
Со скрипом распахнулась дверца чердака, и сноп теплого света согрел лицо Прокла.
— Эй, приблуда нездешняя, проснулся ли?
Прохладная тень с золотыми космами и крутыми рогами перекрыла солнце.
— Вставай, самого себя проспишь.
Прокл никак не мог понять — проснулся он или спит? Если спит, то почему так ясно видит в проеме чердачной двери козла, а если не спит, отчего этот чертоподобный козел говорит человеческим голосом?
Прокл сосредоточился, сфокусировал взгляд на говорящем козле и сориентировался во времени и пространстве. В некотором смущении разглядывал он бесцеремонное животное, считая ниже своего достоинства отвечать хамовитой твари.
— Что он там, умер, что ли?
И только тут Прокл с облегчением сообразил, что скрипучий голос не имеет прямого отношения к старому козлу, а доносится снизу.
Это его и порадовало и слегка разочаровало. Не каждому доводится завести знакомство с говорящим козлом.
— Эй, собирайся, не томи коня. До центральной усадьбы еду, к ржановскому свертку подброшу.
Через пять минут Прокл лежал в телеге, увозящей его от дома над обрывом, где в странном равноправии сосуществовали люди и животные. Белоствольные, прямые и высокие, как корабельные сосны, березы убегали назад узкой расщелиной от мрачноватого дома-баржи.
— Откуда будешь? — спросил возница, косясь через плечо на заинтересовавший его металлоискатель. Был старик козлобород, сутул, космат и жгучеглаз. Что-то среднее между лешим, козлом и Иваном Грозным.
— Издалека, — ответил Прокл туманно и угрюмо.
Старик ответом удовлетворился, но любопытство его было бездонно:
— А в Ржановке тебе чего надо?
— Ничего мне в Ржановке не надо. Я в Неждановку иду.
— Так и нет такой деревни.
— Как это нет, когда есть, — с долей высокомерия ответил Прокл, доставая из нагрудного кармана куртки аккуратно сложенную карту. — Вот смотри, дед, это — город Тещинск, вот — Новостаровка, где-то здесь должна быть Самановка, а в двадцати верстах от нее — Неждановка. Вот она, видишь?
Полуобернувшись, возница долго рассматривал карту, морща лоб и оттопыривая губы, отчего борода вставала торчком.
— Так и Самановки нет, — сказал он наконец, снисходительно хмыкнув.
— Как то есть нет, когда я сам видел, — удивился Прокл.
— Ты, должно быть, Замановку видел, — поправил его дед. — Замановка у нас есть, а Самановки отродясь не бывало.
Нахмурившись, Прокл провел пальцем по карте, шепча названия населенных пунктов.
— Замановка здеся, — ткнул старик кнутом в сено далеко за границей карты. — Должно быть ехал ты в автобусе да проспал свою Самановку.
Прокл сердито посмотрел на деда, но промолчал.
— Вот она дорога на Ржановку, — указал возница на просеку, из которой так вкусно и тепло пахнуло земляникой, что у Прокла потекли слюнки.
— Зачем мне ваша Ржановка?
— Тп-р-ру! — остановил дед кобылу. — Совсем ты меня запутал. Как ты намедни сказал инструмент-то называется?
— Металлоискатель.
Дед посмотрел на Прокла тяжелым царским взглядом и спросил шепотом:
— Много, поди, золотишка-то в твоей Неждановке позакопано?
Прокл пренебрежительно пожал плечами и ответил, насторожившись, неопределенно:
— Кому и навоз золото, а кому и золото навоз…
— …седни нету, завтра — воз, — охотно подхватил дед.
Посмотрел он пронзительно и махнул в противоположную от ржановской просеки сторону:
— Пройдешь березняк и за старыми посадками свернешь направо. Сардоникова дача называется. Иди, никуда не сворачивая, вдоль канавы. Как покажутся сосны — забирай налево. Пройдешь голый лес — увидишь аулище. Сельцо брошенное. Холмики, конопля да крапива. Увидишь колодец — воду не пей. Плохая вода. Обойдешь аулище слева, иди вдоль пасынков. Столбы-то, вишь, добрые люди к рукам прибрали, а пасынки и остались. Выйдешь на дорогу — поворачивай направо — и иди по ней до самой твоей Ждановки.
— Неждановки, — поправил Прокл.
— Тьфу ты! — осерчал дед. — Ждановка, Неждановка — какая разница. Кто тебя там ждет. Все одно не дойдешь — заплутаешься. Чего испужался-то?
Прокл ничего не ответил. Один палец прижал к губам, а другим указал на зверя, перебегающего дорогу.
Прищурился дед на неведомую зверюгу и успокоил:
— Должно быть, крысобака.
— Не понял.
— Чего не понять: голова с хвостом крысиные, а тулово собачье. Может, по-ученому и не так, а мы его зовем крысобакой.
— Неприятное зрелище.
— Чего ж приятного. Пакостный зверь.
— Откуда взялось это чудо?
— Да откуда ему взяться, как не с Ольховой дачи, — сказал дед с мрачным осуждением. — Одна радость — самцов среди них нет, а на такую красавицу какой пес позарится.
— Отчего же самцов нет?
— Так уж у них там, в Ольховой, заведено, — объяснил дед. — Да ты ступай, не бойся. Человек любой твари подлее, кто ж его тронет. Окромя человека.
Старик посмотрел на него по-петушиному, свысока и боком. Косой, скользящий луч просветил на долю секунды пегую прядь, и Прокл увидел маленький, как у молоденького бычка, рожок.
