Анош Ирани - Песня Кахунши
– Эй, герой! – слышит он голос Сумди. – Чего разлегся?
– У меня с глазами что-то.
– Ага, все в ресницах! Давай поднимайся!
– Я ничего не вижу…
– Нежный ты у нас, – ворчит Сумди, помогая ему встать. – Открой глаза.
– Если бы я мог их открыть, я бы так и сделал, как думаешь?
Сумди грязными пальцами с черными ногтями разжимает веки.
– А, вот в чем дело. Сейчас, погоди. – Сумди дует ему в глаз.
– Что там?
– Песок, что же еще?
Сумди снова дует, но легче не становится.
– Не дергайся. Сейчас ногтем достану.
– Что?!
– У меня на мизинце длинный ноготь. Нарочно отрастил. Знаешь зачем? Чтоб удобней было чесать в…
Он замолкает, но Чамди и так все понял.
– А теперь ты этим ногтем мне в глаз полезешь?
– Шутка! Пошутить нельзя?
Сумди осторожно ведет ногтем по глазу и поддевает песчинку. Чамди ойкает.
– Все. Теперь открывай второй.
Второй глаз Чамди открывает сам. Прошло… Глаза покраснели и слезятся.
– Повезло! – радуется Сумди. – Теперь ты как будто зареванный. Чеши за деньгами! И помни – учитель за тобой наблюдает.
На светофоре загорается красный свет.
Чамди полон решимости доказать, что способен выжить на улице. Он ждет, пока первые ряды машин остановятся, заглядывает в салоны и в одном видит раскрасневшуюся от жары толстуху. Сумди говорил, у толстых тетенек толстые кошельки. Чамди сам себе желает удачи, обаятельно улыбается и подходит к окну. И только тут замечает рядом с толстухой мальчишку, года на два младше, чем он сам.
– Ма, – говорит мальчишка, – смотри, нищий.
Чамди сразу же перестает улыбаться. Он не ожидал столкнуться с ровесником. А главное, мальчишка сразу понял, что Чамди нищий. Может, Чамди и сирота, но он умеет читать и писать, а нищим он стал временно. А вот мальчишка сразу сказал – нищий. Можно подумать, на Чамди спецодежда, как на полицейском или на докторе. Он опускает голову. Наверное, дело в его грязной майке. Мальчишка кричит:
– Смотри, какой он худой!
Чамди боится поднять голову. Он хотел понравиться толстухе, сказать что-нибудь веселое и остроумное. Стать похожим на Сумди.
Он пытается втянуть ребра, хоть и знает, что ничего не получится.
– На-ка, дай ему денежку, – слышит он голос толстухи, и в протянутую руку ложится монетка.
Чамди не знает, сколько ему подали, он глядит себе под ноги. Замечает сломанный ноготь на большом пальце. Это он его о бордюр сломал. Зажав монетку в кулаке, Чамди отходит от машины.
Глава 6
Старик смахивает пыль с витрины часовой мастерской и что-то бурчит. Интересно, может, он бурчит, потому что часы показывают разное время? На прилавке ползают мухи, и старик колотит по ним пыльной тряпкой.
Вдали виднеются небоскребы. Каково это, жить на двадцатом этаже? А приют оттуда видно? На этой улице дома гораздо ниже, этажей в четыре-пять. Наверное, окрестным ребятам совсем негде играть. Зато с балконов можно воздушных змеев запускать.
Солнце палит вовсю, заливая светом оживленную улицу. Перед магазином игрушек выстроились в ряд оранжевые и серебристые машинки, над ними развешаны прозрачные коробки с куклами. В углу пластмассовая бита, совсем маленькая, для детей, а рядом лежит игрушечный пистолет. Чамди пистолетик не нравится, хотя понятно, что из такого никого не убьешь. Хозяин сидит на табуретке, в руках у него заводная кукла о двух головах. Он вытаскивает ключ, и обе головы смешно дергаются. Похоже, хозяин сам с удовольствием играет со своими игрушками, а вот прохожие спешат мимо, и никто ничего не покупает.
Дальше портняжная мастерская, какой-то человек развешивает у входа цветочные гирлянды. Может быть, их та старуха, что сидит возле храма, сплела? Чамди скучает по своим бугенвиллеям. И почему из них гирлянды не плетут? Чамди не видел их всего два дня и уже чувствует, как цвет лепестков ускользает от него. Может, удастся найти какой-нибудь садик и там подзарядиться? Тут он вспоминает про лепестки в кармане, достает их и сжимает в кулаке. Какой-то человек в грязной рубахе потерял сознание и упал прямо на дорожку. По его ногам ползают черные муравьи. Вот было бы здорово, если бы лепестки сделали этот мир прекрасным, таким же, каким был двор в приюте. Нет, ничего не получается. Наверное, сорванные, они уже не действуют. Чамди снова прячет лепестки в карман.
Сумди возвращается и хлопает Чамди по плечу.
– Они все нищие, – говорит Сумди. – Богачи в машинах, они и есть самые настоящие нищие. Четыре часа пахал, а собрал только шестнадцать рупий. Плохой день.
А вот Чамди, наоборот, удивлен, что его новому другу подали так много.
– А ты как? Сколько собрал?
– Четыре рупии.
– С лицом у тебя беда. Сам ты вроде и тощий, а лицо довольное. Попробуй в следующий раз прикинуться больным. Ничего, двадцать рупий мы собрали, и ладно.
– Значит, можно поесть?..
– Не гони, герой. Не сейчас.
– Почему?
– Сначала покажи деньги.
Чамди очень расстраивается. Неужели Сумди ему не верит? Он вытаскивает из кармана свой заработок: четыре монетки по пятьдесят пайс и две рупии.
Сумди забирает деньги.
– Ладно. Двадцать есть.
– Почему ты мне не веришь?
– Я верю.
– А деньги почему пересчитываешь?
– Потому что они не наши.
– Как это?
– А так. Это деньги Ананда-бхаи.
– Кто такой Ананд-бхаи?
– Наш босс. Все попрошайки в этом районе должны отдавать деньги ему. А он потом немножко нам обратно отдает.
– Это же наши деньги!
– Глянь на мое лицо, – отвечает Сумди. – А?
– Глянь, говорю. Ты все спрашивал, откуда у меня шрам и почему пол-уха как отгрызено.
– я…
Чамди не в силах смотреть ему в глаза. Он разглядывает рубашку Сумди, кремовую, в жирных пятнах.
– Это Ананд-бхаи меня порезал. Расписался, как он говорит. Ножом.
– По лицу?!
– После смерти отца я в иранском ресторане работал. Посуду убирал со столов, полы подметал. Однажды по пути домой меня остановил какой-то человек. Сказал, что он папин друг. Мы пошли дальше, и вдруг он меня ударил. Я от страха даже про свою ногу забыл и рванул от него. Далеко не убежал. Он схватил меня за шиворот, полоснул ножом по лицу и говорит:
– Я Ананд-бхаи, твой отец мне денег должен был, так что ты теперь будешь отрабатывать.
Больно было ужасно, и страшно тоже, но я рассердился и обругал его. Тогда он и половину уха еще отхватил. Теперь понятно, почему эти деньги не наши?
Чамди смотрит в небо. Он так ошибался! Раз небу все равно, что на земле творится, значит, это другое небо, не такое, как у него во дворе.
– Я тогда зарабатывал честным трудом, – сердито продолжает Сумди. – А теперь я жалкий попрошайка. Я ведь уже взрослый, Чамди. А побираются только малыши, прокаженные и калеки. Взрослые ребята продают газеты и журналы или чай разносят.
– А ты почему тогда не работаешь?
– Кто мне работу даст, с моей-то рожей?
Даже ты на меня все время таращишься.
– Извини…
– Да ладно. Мне в любом случае нельзя работать. Наверное, так мне и быть всю жизнь глазами Ананда-бхаи.
– Глазами?
– Шпионить. Я высматриваю. Подслушиваю. Наводки даю.
– Наводки? А это что?
– В нашем городе главное – это информация. Я кручусь у чайных, у ювелирных магазинов, на стоянках такси. Всюду, где народ болтает. Как увижу что интересное, сразу Ананду-бхаи рассказываю. Ладно, скоро сам поймешь.
Сумди позвякивает монетками в кармане:
– Маловато. Вечером опять работать пойдем.
Чамди хочется поговорить про Бомбей. Почему тут нет ни красок, ни песен, почему тут никто не улыбается и никто друг друга не любит? С другой стороны, он ведь еще не видел города. Наверняка скоро выяснится, что Бомбей все-таки похож на город его мечты.
– Ну хоть чуть-чуть, совсем чуть-чуть мы потратить можем? – спрашивает он.
– Ни пайсы! Я должен отдавать Ананду-бхаи не меньше двадцати рупий в день. Кровь из носу. Он без этих денег проживет, конечно, но если не принесу – искалечит. Просто так, для порядка.
– А мою часть можно потратить? Ананд-бхаи ничего обо мне не знает.
– К вечеру узнает.
– Как это?
– Красавчик скажет. Видел безногого с дырой на лбу и шишкой на затылке?
– Ага.
– Это он, Красавчик. Он здесь милостыню просит. И заодно докладывает Ананду-бхаи о новеньких. Про тебя уже все знают, друг мой.
Сумди снова роется в карманах. Щелкает языком, что-то бурчит под нос – похоже, ругается, только Чамди таких слов никогда не слышал. Ну точно как койбои. Нет, все-таки у Сумди сердце чистое, нельзя про него так говорить.
Очень жарко, денег нет, хотя с утра и удалось заработать. Чамди опять страшно хочет есть. Сумди рассеянно тянет руку к губам, будто папиросу держит.
Они минуют ряд велосипедов и магазинчик, где торгуют трубами и сантехникой. Полуголый рабочий положил железяку на наковальню и колотит со всей дури. Вот сапожник уснул на корточках перед мастерской.
Уже видно их дерево. Чамди становится очень стыдно, ведь Амма и Гудди останутся голодными. Впереди ресторанчик восточной кухни. Хозяйка разговаривает по телефону на непонятном, но очень красивом языке. Женщина вроде бы ругает кого-то, но не сердится, скорее даже смеется. Как будто ей приятель шину проколол или развязал ленту в косичке.
