Эльмира Нетесова - Тонкий лед
— В бандерши пошла? — ахнул Егор.
— Хуже. Знаете, как во всех городах относятся к пьющим бабам, особенно к старухам? Их презирают, ругают, мелкота обходит, а подростки дразнят. Сам представь, стоит старуха в сугробе по коленки, буквой «зю» согнулась. Ей ветром юбку задрало на голову. Она и так-то пьяная, ни хрена не видит, а тут еще юбка мешает. Ну, и светит всему городу голой задницей, да еще матерится. Идут мимо люди, смеются, мол, опять Уля с утра наклевалась. А она опивков в пивной набралась: кто-то бутылку пива взял и не все одолел, другой глоток вина оставил, может, и водка перепасть. Бабка ничем не брезговала. Как навозная муха возле пивбара паслась. А когда хмель уже через уши капал, уползала к себе. Вот тут и повстречались ей подростки, дразнить стали. Попросили за трояк задницу показать. Ну, и сказали, мол, если не покажешь, сами юбку задерем и всю рассмотрим, и не только рассмотрим, но и попользуем. Бабка тысячи раз такое слышала и пропускала мимо ушей. Знала, что никому не нужна. Но тут — другое дело! Увидела подростков тех и мигом протрезвела: мысль в голову стукнула, как деньги поиметь,— рассмеялся Касьянов.— Знаете, что она отмочила на следующий день? Написала в милицию заявление, будто те ребята ее изнасиловали, но бумагу понесла к родителям. Отец первого был председателем исполкома, второго — директором банка, третьего — директором спиртзавода и последнего — прокурором города. Троим Ульяна показала заявление, в котором потребовала уголовного наказания ребятам.
— А как же экспертиза? Ведь факт изнасилования должны подтверждать врачи! — перебил Егор.
— О том только прокурор знал, другим и в голову не пришло проверить старуху А та вдобавок еще и хныкала, ругалась. Те трое денег ей дали, успокаивали старую, просили прощения за ребят, уговаривали не подавать заявление в милицию, не позорить семьи. Бабке того и нужно, но... подвела жадность Улю. Она потребовала с каждого дополнительно по кругленькой сумме, мол, тогда не пойду к ментам. Ну, родители согласились и велели ей прийти после работы, а сами позвонили прокурору. «Ко мне она не приходила. Если б заявилась, послал бы к врачу на освидетельствование. И только в случае подтверждения говорил бы с нею, но сначала с сыном». «Интересно, фамилия твоего сына стоит в заявлении, а сама не появилась, неспроста!» Мальчишки, услышав о заявлении, рассказали отцам, как все было. Ну, папаши, дождавшись старуху, так и велели той, мол, неси справку. А где ее взять? Вот и наказал прокурор старуху за клевету на подростков и вымогательство денег, отдал бабку под суд. Там учли ее возраст, но решили не оставлять без наказания и дали два года с отбыванием срока в нашей зоне. Так что бабка сидит не без вины. Неудачный бизнес выбрала. Женщины над нею смеются, мол, не было тебе, старая, беды, сама ее нашла. Жила б спокойно и теперь бы по пивнушкам сшибала с прежних хахалей. Теперь вот доживет ли до воли? Ее дело не смотрите, его весь город знает. До воли Ульяне год сидеть. Она и сама никого не винит, кроме как саму себя, не отрицает, что сидит за дело.
— Буду знать,— отозвался Платонов.
— Егор, скажите, почему Вы такой нелюдимый, замкнутый и хмурый? Что точит душу? По прежней зоне скучаете? — рассмеялся Касьянов.
— Ни в коем случае! Там намного сложнее приходилось. Минуты спокойно не посидишь,— ответил Платонов, не задумываясь.
— У Вас есть семья?
— Имеется: теща и дочь.
— А жена? Умерла?
— Нет, ушла от нас. Бросила.
— К другому переметнулась?
— Ну, да,— ответил Егор.
— Давно один живете?
— Порядочно.
— Другую чего не завели?
— Дочку жаль, да и тещу. Чужой человек в семье — это всегда неприятности. А мы живем спокойно и дружно. Зачем мне лишние хлопоты? — отмахнулся Егор.
— Терпеливый Вы человек! А может, ждете, когда жена образумится и вернется в дом?
— Я отвык от нее. Честно говоря, уже и не вспоминаю. Вернись Тамара, я вряд ли разрешил бы остаться у себя. Все, что было к ней, отболело и отгорело. На женщин больше не смотрю: они все примерно одинаковы. Разные у них лишь пороки.
— Неужели не нравится ни одна из сотрудниц отдела?— удивился Федор Дмитриевич.
— Я их не вижу, не интересуют.
— Что ж, может, Вы и счастливы в своем горе,— покачал головой человек.— Может. Махнем на рыбалку вместе?
— А кто еще будет?
— Кроме нас, Соколов. Он иногда берет с собой пару ребят, чтоб уху сварили на всех. Сам не любит рыбу чистить, зато как рассказчику — цены нет.
— Александр Иванович согласится на мое присутствие? Он меня никогда не звал...
— Я знаю. В данном случае я зову. Соколов — мой друг, но не указ.
— С радостью поеду, когда скажете,— отозвался Егор.
— Договорились. Как только определимся с Сашей, Вас предупрежу.
— Как я понимаю, наша компания будет мужской?— спросил Егор.
— Ирина привезет нас на рыбалку, а потом уедет. Вернется, когда скажем. Так всегда было. Других женщин не берем. Рыбалка — занятие мужское, да и посторонние уши нам ни к чему. Мало ли о чем зайдет разговор в своем кругу...
Егор кивнул согласно.
Может, он и забыл бы о том приглашении, ведь прошла неделя. Платонов готовился к приезду следователя прокуратуры, отбирал дела, по которым люди отбывали наказание, как казалось Егору, без вины. Вдруг Платонова позвали к телефону.
— Егор, Вы поедите на рыбалку? Ведь завтра выходной.
— Конечно! Устал от рутины.
— Тогда закругляйтесь. Чтоб через полчаса были во дворе. Переоденетесь в городе и бегом в машину. Забираем Соколова с его «соколятами» и айда на море! Там сквозняком всю плесень с мозгов сдует,— торопил Федор Дмитриевич Платонова.
На место они приехали незадолго до заката солнца. Соколов и Касьянов вскоре наловили рыбы на хорошую уху. Двое ребят, которых взял с собой Александр Иванович, чистили красноперок, щук, налимов.
— Егор, Вы когда-нибудь рыбачили? — спросил Касьянов.
— Нет! Даже не видел.
— Сходи-ка с Сашей. Он тебя многому научит, авось пригодится,— предложил Федор Дмитриевич.
— Переобуйся в сапоги. Куда в ботинках собрался? В воду сетку забросим,— предупредил Егора.
Платонов натянул сапоги, поспешил следом за Соколовым.
Солнце уже наполовину скрылось за морем и осветило золотом широкую полосу воды. Над нею оголтело носились чайки. Море было удивительно спокойным. Егор невольно залюбовался им, сам не замечал, как жадно дышал морской свежестью, прохладой.
— Пошли, времени маловато. Налюбуешься, когда луна встанет. Еще красивее будет! — позвал Соколов и пошел вперед размашистым шагом.— Егор, помнишь, я говорил тебе о Федоре перед тем, как тебе в его зону перейти. Я не мог умолчать, что он безногий, ходит на протезах. Старается вида не подать, что тяжело. Крепится. Ну, а для чего мы имеемся? Слышь иль нет? Береги этого человека! За него я с тебя спрошу. Помогай. Федор — мужик что надо! Таких теперь не рожают бабы, потому что мужчин настоящих почти не осталось. Смотри, вон косяк кеты пошел из моря в реку. Видишь, рыба идет плотно. Давай, смотри, что надо делать,— Соколов вскочил в реку, кинулся к косяку, пробивавшемуся через отмель на глубокую воду.
Человек ухватил рыбу покрупнее, ударил ее об валун головой, потом еще. Егор сделал то же самое.
— Хватит этого, больше не бери на уху. Оставшуюся куда денем? Пусть живет и плодится,— сложили рыбу в мешок.
— А зачем мы сетку брали с собой? — удивился Егор.
Сейчас еще рано. Кета не идет сплошными косяками. Приходится ждать, уходит время. Потому одиночек сеткой ловим. Нам только на уху. Понял? Никогда не бери лишнего. За это накажут,— предупредил Соколов вполголоса.
Александр Иванович, улыбаясь, подошел к костру, над которым уже закипал чугун:
— Значит, тройчатку сообразим? Рыбу из мешка возьмите. Мы с Егором за дровами сходим.— Уходя в лесок, объяснял, какие дрова нужны для костра.— Не бери елку. Вообще все смолистые оставляй. Они стреляют искрами — спасения нет. Сколько одежды прожгли, без счета. Вот ольха — то самое, особенно перестойная. Горит ровно, спокойно, без искр и треска. Жар от нее хороший. А какая вкусная уха на ольховых дровах получается!
