Курилов Семен - Ханидо и Халерха
Конечно, не каждая зима кончается голодом. Иногда Встречнева луна удивит людей неожиданной радостью. То вдруг рано проснется и начнет ходить подо льдом налим — и мужики с трудом вынимают из прорубей битком набитые рыбой морды. То на берегах озер появятся чуть ли не табуны песцов — их привлечет запах рыбы, в великом множестве выброшенной из воды еще осенью.
Роют зверьки лапами снег и жадно грызут ледяную тухлятину. И тут-то охотники уж постараются переловить их всех до единого; а есть песец — еда будет наверняка. Случается и так, что голода бы не миновать, но нежданно-негаданно к прирученным оленям вдруг прибьется целый табун диких. Тогда начнется дележ — и стойбище спасено.
Надо сказать, что и среди богачей, не знавших обычно счета своим оленям, бывали добрые. Редко, но все же бывали. Иной раз найдет блажь на такого — и начнет он в самые трудные дни дарить голодающим мясо, а то и живых оленей! Кто знает — может, богач этот вдруг не захотел, чтобы тундра обеднела людьми, может, у него человеческая совесть проснулась, а может, он ожидал от бога вознаграждения за доброту…
Что, однако, ни говори, а простой народ Встречневу луну ожидает с тревогой — каждый снег, всю жизнь ожидает ее с тревогой. Даже удачный конец зимы пугает людей: не пришлось бы через год очень многим побывать между средним миром и нижним, а иным и вовсе уйти в тот мир.
С этим тревожным и хлопотным временем много связано в жизни юкагирского стойбища, что кочует по берегам Малого Улуро. Тут с давних пор было примечено, что добрые и печальные, а чаще всего печальные события происходят именно в эту переломную пору.
Смерть жены старика Хулархи в легкую голодовку, восемь снегов назад, не удивила людей: старуха слишком долго и тяжко болела. Но вслед за женой, в том же месяце свалился и сам Хуларха. Больше года он мучился и стонал, путал мир действительный и мир нижний. Потом ему стало немного лучше, но на ноги он так и не встал. У Хулархи не было сына, и, значит, на этом свете догорал его последний костер. Таких людей юкагиры жалеют, как только могут. Но жалеть пришлось не его одного. У старика росла дочь — работящая, тихая, добрая и, на удивление всему стойбищу, очень и очень красивая. И тут было над чем задуматься. С одной стороны, Халерхе все прочили счастливую жизнь. И не только потому, что счастье ей предсказал известный шаман Сайрэ. В стойбище жил ее названый жених Косчэ-Ханидо. А людям рано стало известно, что этого очень смышленого, умного, ловкого парня голова всех юкагирских родов Куриль избрал своим преемником — у Куриля тоже не было сыновей. Люди даже знали, что половина огромного стада головы перейдет в собственность Ханидо. Впрочем, Куриль и на самом деле обо всем этом договорился с Нявалом.
Парня отдали на особое воспитание Пураме. Однако названый жених — это еще не жених. Не все зависит от верности невесты. И люди нет-нет да и вспоминали судьбу красавицы Пайпэткэ. Как ни осуждали они Пайпэткэ в свое время, как ни соглашались с шаманами, а повторения ее жизни никому не желали. И с людской помощью больной старик и его дочь не страшнее других переносили трудные дни.
Даже когда в следующую голодовку умерла самая бодрая из старух — Лэмбукиэ, Хулархе не стало хуже, а дочери его не пришлось глотать разваренные ремни.
От третьей за последние десять лет голодовки стойбище избавил богач Ниникай, чукча, бежавший из Восточной тундры. Прослышав о добром характере Ниникая, сказитель Ланга рискнул поехать к нему. И не ошибся. Ниникай, правда, нехорошо, с непонятной злостью слушал рассказ юкагира о нагрянувшем бедствии. Но Ланга не упал духом, и, когда закончил горький рассказ, Ниникай решительно выдернул из-под мешков аркан. "Иди, выбери самого жирного быка, — сказал он. — Только не лови белого или пестрого… И еще поймай оленя отцу этой красивой девчонки…"
А потом у Ниникая побывало больше половины мужиков стойбища. И никто пустым от него не вернулся. Люди подозревали, конечно, что чукча таким образом пытается закрепиться на новых, чужих местах. Но это уж было его делом, а из стойбищенских людей никто на этот раз не ушел в тот мир.
Но вот три снега назад случилось самое страшное. На оленей напала черная гибель. Зима, как на грех, затянулась, и рыба решила поспать до лучших времен — не пошла ни на какую приманку. Бесполезно было идти к богачам, а к Ниникаю — стыдно. Люди начали пухнуть и болеть. Только Нявал со своим сыном отправился к Тинальгину, жаднейшему богачу, и получили от него помощь. Но ведь Ханидо — будущий богач, равняться на него не было смысла…
В эту голодовку и после нее случилось многое необъяснимого. Семья Нявала, кочевавшая в одиночестве, вдруг покинула родные места и отправилась далеко к побережью моря. По слухам, Нявал решил пожить более добычливой жизнью: там, говорят, много зверья, а людей — мало. Но как только они укочевали, в стойбище появились первые сваты: Халерха к этому времени из красивой девчонки превратилась в невесту-красавицу. Понятно, первым сватам Халерха отказала решительно. Но это ничуть не смутило других — сватовство только усилилось. Время, однако, шло, а ни Ханидо, ни отец его не возвращались…
Все эти события прошлых Встречневых лун, как и другие, не примеченные простыми людьми, вконец перепутались к молодой Встречневой луне 1915 года.
Да так перепутались, что люди уже не знали, о чем следует больше думать — об этих событиях или о судьбе своих желудков.
Из Среднеколымска прямо в стойбище примчался Куриль. Его долго не было здесь — больше луны. Примчался он на себя не похожим — всклокоченным, будто важную и степенную сову до смерти напугали среди белого дня, когда она ничего не видит. Куриль едва заскочил к Пураме и тут же улетел в тундру.
Стало известно немногое. Русский царь наградил голову серебряной деньгой-амулетом — за хорошую службу; исправник приказал всем шаманам не мутить народ и угрожал им; сам Куриль уехал искать Нявала, а зачем он нужен ему — не сказал.
Халерха была девушкой потомственно белокожей. Ее предками были ламуты.
В роду хододил ламутская кровь, однако, настолько объюкагирилась, что люди этого рода, жившие среди индигирских ламутов, лишь понимали местную речь, но разговаривать не умели — языки не поворачивались как надо. Самая чистая белизна кожи да маленький рост — вот и все, что сохранили от ламутов потомки. Халерха не была слишком уж маленькой, но зато кожа ее оказалась такой белой и такой нежной, что юкагирке позавидовали бы и русские женщины.
Белизна аккуратного, кругленького лица Халерхи оживлялась и легким румянцем щек, и угольной чернотой волос, и блеском таких же черных, как и волосы, глаз. А глаза у нее были особенные. В них как будто навсегда замерло детское удивление. На кого Халерха ни смотрела бы — на знакомого с самых пеленок сородича, на сварливую старушонку или на незнакомого парня, — глаза ее словно вмиг замечали что-то особенное, неотразимое в человеке. Она никогда не прятала взгляда, не любопытствовала исподтишка — и потому многим казалась слишком смелой, самоуверенной. Только позже, когда она стала настоящей невестой, ее волнение начало выдавать биение сердца — груди вздрагивали под тугим передником. И как же обидно, как тяжело было выслушивать женихам слова отказа, испытывая на себе этот открытый, полный удивления взгляд, за которым, конечно, таилось смятение чувств белокожей красавицы.
