Донна Тартт - Щегол
– Он бы мне сказал, он бы сказал мне, – печально повторяла она в ответ на какие-то расспросы Кортни, только с чего это она вдруг взяла, мрачно думал я, сидя на полу и закрыв глаза руками, что говорить правду – в духе моего отца?
Борис положил руку мне на плечо:
– Она не знает, да?
Я понял, что он про мистера Сильвера.
– Может, надо?..
– Куда он ехал? – допрашивала Ксандра Кортни и Джанет чуть ли не с яростью, будто подозревала, что они что-то от нее скрывают. – Что он там забыл?
Странно было видеть, что Ксандра так и сидела в своей рабочей форме, потому что обычно она стаскивала ее практически на пороге.
– Они с этим мужиком не встретились, как договаривались, – прошептал Борис.
– Знаю.
Возможно, он и намеревался поехать к мистеру Сильверу и все с ним обговорить. Но – уж мы-то с мамой знали, как часто, как неизбежно часто это с ним бывало – он, скорее всего, заехал по дороге в какой-нибудь бар, накатить рюмку-другую, чтобы, как он говорил, успокоить нервишки. И в этот миг – кто знает, о чем он там думал? Ничего такого, чем в сложившихся обстоятельствах можно было бы подбодрить Ксандру, уж он не в первый раз сбегал от обязательств.
Я не плакал. Хоть меня то и дело обдавало холодными волнами паники и неверия, все казалось каким-то совсем нереальным, и я все выглядывал его, снова и снова поражаясь отсутствию его голоса среди прочих, его непринужденного, резонного голоса, каким только аспирин рекламировать (“Каждый второй врач…"), голоса, который было слышно в любом разговоре. Ксандру бросало из крайности в крайность – она то деловито вытирала глаза, раздавала тарелки под пиццу, наливала всем откуда-то появившегося красного, то снова принималась рыдать. Один Попчик был счастлив, у нас так редко в доме бывало столько гостей, что он лез к каждому, и его совершенно не обескураживало то, что все его только отпихивают.
В какой-то осоловелый час, уже глубокой ночью – Ксандра в двадцатый уже раз рыдала на руках у Кортни, господи, господи, он умер, поверить не могу – Борис оттащил меня в сторонку и сказал:
– Поттер, мне пора.
– Нет, не уходи, пожалуйста.
– Котку с ума сойдет. Я уже давно должен был к ней зайти! Она меня не видела типа сорок восемь часов.
– Слушай, скажи ей, если хочет, пусть сюда приходит, скажи ей, что случилось. Но будет совсем тухло, если ты сейчас уйдешь.
Ксандра уже порядком увлеклась горем и гостями, так что Борис смог пробраться к ней в комнату и позвонить оттуда – мы с Борисом там ни разу не были, спальню она постоянно запирала. Минут через десять он слетел вниз по лестнице.
– Котку говорит, чтоб я оставался, – сообщил он, нырнув на пол рядом со мной, – велела передать, что ей очень жаль.
– Ого, – ответил я, чуть не расплакавшись, и принялся тереть лицо руками, чтоб он не заметил, как я удивился и расчувствовался.
– Ну, она же знает, каково это. Ее отец тоже умер.
– Правда?
– Да, несколько лет назад. И тоже разбился на машине. Они, правда, не особо были близки…
– Кто умер? – спросила Джанет, нависнув над нами всклокоченной тенью в шелковой блузке, от которой несло коноплей и косметикой. – Еще кто-то умер?
– Нет, – сухо сказал я.
Джанет мне не нравилась – это была та самая овца, которая вызвалась присматривать за Поппером, а потом насыпала ему кормушку и оставила его взаперти одного.
– Да я не тебя спрашиваю, а его, – сказала она, сделав шаг назад и нацелив мутный взгляд на Бориса. – Кто-то умер? Кто-то из твоих близких?
– Да, кое-кто умер, да.
Она моргнула.
– А ты откуда?
– А что?
– У тебя такой голос странный. Типа как у британцев – а, не. Типа как смесь Британии с Трансильванией.
Борис хохотнул:
– С Трансильванией? – спросил он, оскалив клыки. – Хочешь, укушу?
– Забавные вы ребята, – промямлила она, похлопала Бориса по макушке своим бокалом с вином и побрела прощаться с Лизой и Стюартом, которые как раз собрались уходить.
Ксандра, похоже, съела таблетку. (– А, может, и не одну, – шепнул мне на ухо Борис.) И по всем признакам уже отключалась. Борис – да, говенно было с моей стороны так поступать, но я просто не мог себя заставить – забрал ее сигарету, затушил ее, а потом помог Кортни затащить ее по лестнице в спальню, где Ксандра, оставив дверь открытой, рухнула на неразобранную кровать лицом вниз.
Я стоял в дверях, пока Борис с Кортни стаскивали с нее туфли – интересно было в кои-то веки оказаться в комнате, которую они с отцом вечно запирали. Грязные чашки и забитые пепельницы, стопки журналов “Гламур”, пышное зеленое покрывало на кровати, ноутбук, которым мне нельзя было пользоваться, велотренажер – кто бы мог подумать, что у них тут и велотренажер найдется. Туфли они сняли, но дальше решили ее не раздевать.
– Может, мне заночевать у вас? – тихонько спросила Кортни Бориса.
Борис беззастенчиво зевнул и потянулся. Рубашка у него задралась, а джинсы сползли так низко, что видно было, трусов на нем нет.
– Любезно с твоей стороны, – сказал он. – Но она, похоже, в полной отключке.
– Да мне нетрудно.
Может, я, конечно, накурился – а я накурился, – но она так вплотную к нему подошла, будто хотела с ним замутить или типа того, и это было адски смешно.
Я, должно быть, издал какой-то всхрап или смешок, потому что Кортни обернулась и засекла, как я комично жестикулирую Борису, тычу большим пальцем в дверь – пусть валит отсюда!
– Ты в порядке? – холодно осведомилась она, оглядев меня с ног до головы. Борис тоже ржал, но когда она снова к нему повернулась, успел взять себя в руки, скроил томное, озабоченное лицо, от чего мне сделалось только смешнее.
19Когда все разъехались, Ксандра была в глубокой отключке – спала так крепко, что Борису пришлось вытащить из ее сумочки карманное зеркальце (сумочку мы перетрясли в поисках таблеток и налички) и подержать его у нее под носом, чтоб проверить – дышит ли. В кошельке у нее было двести двадцать девять долларов, и я взял их безо всяких угрызений совести, потому что ей остались кредитки и необналиченный чек на две тысячи двадцать пять долларов.
– Так и знал, что она не Ксандра, – сказал я, бросив Борису ее права: апельсиновое лицо, другая, пышная прическа, имя – Сандра Джей Террелл, без ограничений. – Интересно, это от чего ключи?
Борис, будто старомодный киношный врач, сидел на кровати и, держа пальцы у нее на пульсе, поднес зеркальце к свету.
– Da, da, – пробормотал он и потом добавил что-то еще, чего я не понял.
