Донна Тартт - Щегол
– Прости, мне жаль, что мне не нравится Котку! – совершенно искренне сказал я.
– И мне жаль, – рассудительно сказал Борис. Голос его как будто сразу проникал мне в мозг, минуя уши. – Но ты ей тоже не нравишься. Она тебя считает избалованным. Что ты не пережил и половины того, через что нам с ней пришлось пройти.
Это замечание показалось мне справедливым.
– Справедливо, – сказал я.
Миновал какой-то весомый, подрагивающий промежуток времени: трясущиеся тени, помехи, шипение невидимого проектора. Когда я вытянул руку и посмотрел на нее, оказалось, что вся она пошла пыльными точками, будто засветилась, как кусок испорченной кинопленки.
– Ух ты, я тоже вижу, – сказал Борис, поворачиваясь ко мне – каким-то замедленным движением заводного механизма, четырнадцать кадров в секунду. Лицо у него было белое, как мел, а зрачки – черные, огромные.
– Видишь? – осторожно спросил я.
– Сам знаешь, – он помахал светящейся, черно-белой рукой. – Какое все плоское, будто в кино.
– Но ты…
Так не только я это вижу? И он тоже?
– Конечно, – сказал Борис, который с каждый секундой все меньше и меньше походил на человека, а все больше и больше напоминал кусок засвеченной амальгамной кинопленки годов этак двадцатых, за головой у него из какого-то скрытого источника вырывался свет. – Хотя хочется, конечно, чего-нибудь цветного. Ну, типа “Мэри Поппинс”…
Едва он успел это сказать, как я принялся безудержно хохотать, так сильно, что чуть с качелей не свалился, потому что тут-то и понял, что мы с ним видим одно и то же. Более того: мы сами это и создаем. Что бы нам ни показывал наркотик, мы с ним творили это вместе. Стоило осознать это, и симулятор виртуальной реальности перещелкнулся в цвет. И это с нами обоими случилось одновременно, хлоп! Мы поглядели друг на друга и попросту расхохотались, все было смешно – до истерики, даже карусель нам улыбалась, и в какой-то момент, уже посреди глубокой ночи, когда мы с ним раскачивались на турниках и снопы искр летели у нас изо ртов, мне было откровение, что смех есть свет, а свет есть смех, и что в этом и заключается тайна Вселенной. Много часов подряд мы глядели, как облака перестраиваются в осмысленные узоры, мы катались в пыли, будучи в полной уверенности, что это водоросли(!), лежа пластом, пели Dear Prudence приветливым и понимающим звездам. Ночь была фантастическая – одна из лучших ночей в моей жизни, сказать по правде, даже несмотря на то, что случилось потом.
16Борис заночевал у меня, потому что мой дом был ближе к площадке, а сам Борис был, по любимому его выражению, v gavno – короче, в таком состоянии, что не смог бы доползти домой в темноте. Оказалось, удачно, потому что в три тридцать пополудни, когда нас навестил мистер Сильвер, я был дома не один.
Мы практически не спали, и нас слегка потряхивало, но кругом все по-прежнему казалось самую малость волшебным и полным света. Мы пили апельсиновый сок, смотрели мультики (классная идея, кстати – продлить таким образом угарный техниколорный ночной задел) и – а вот это уже дурная была идея – только что выкурили на двоих второй косяк за день, как в дверь позвонили. Попчик, который и без того был на грани – почуял, что мы серьезно отъехали и брехал на нас, будто мы демоны какие, – сразу зашелся в таком лае, словно только чего-то такого и ждал.
Секунда – и на меня все снова навалилось:
– Ох и ёб… – сказал я.
– Я открою, – тотчас же откликнулся Борис, сунув Попчика под мышку. И пошлепал себе к двери, босой, без рубашки, с совершенно невозмутимым видом. Но такое ощущение, что и секунды не прошло, как он с посеревшим лицом примчался обратно.
Он ни слова не сказал, да и не нужно было. Я встал, натянул кеды, как следует завязал шнурки (привык так делать перед нашими магазинными вылазками, чтобы, если что, бежать было удобнее) и пошел к двери. Там снова стоял мистер Сильвер – в спортивной этой куртке, с гуталиновыми волосами и всем прочим – только на этот раз рядом с ним стоял здоровенный мужик со змеившимися до локтей выцветшими синюшными татуировками и алюминиевой бейсбольной битой в руках.
– А, Теодор! – воскликнул мистер Сильвер. Казалось, он искренне рад меня видеть. – Как делишки?
– Прекрасно, – ответил я, поражаясь тому, какой я вмиг стал неукуренный. – А у вас?
– Не жалуюсь. Ох и здоровый у тебя синяк, дружок.
Я машинально потянулся к щеке.
– Эээ…
– Ты уж не запускай, полечи. Приятель твой говорит, отца нет дома?
– Да, нету.
– А у вас-то обоих все нормально? Ничего сегодня не беспокоит?
– Эээ, да нет, ничего, – ответил я.
Мужик не размахивал битой, даже совсем не пытался выглядеть грозным, но я все равно очень остро ощущал, что он держит ее в руках.
– Потому что, если беспокоит, – сказал мистер Сильвер, – если какие-то у вас проблемы, то я могу помочь вам их решить, вот так.
О чем это он вообще? Я перевел взгляд с него на улицу, на его машину. Даже через затонированные стекла было видно, что там сидят еще какие-то мужики.
Мистер Сильвер вздохнул:
– Рад слышать, Теодор, что нет у вас никаких проблем. Как бы и я хотел сказать то же самое.
– Простите?
– Потому что дело вот в чем, – продолжил он так, будто я ничего и не сказал, – у меня как раз есть одна проблема. Очень большая проблема. Отец твой.
Не зная, что отвечать, я уставился на его ковбойские сапоги. Они были из черной крокодиловой кожи, с наборным каблуком и очень острым носом, а начищены до такого блеска, что напомнили мне девчачьи ковбойские боты, в которых вечно ходила Люси Лобо, чокнутая стилистка с маминой работы.
– Видишь ли, в чем дело, – сказал мистер Сильвер. – У меня расписок твоего отца на пятьдесят кусков. И от этого у меня большие проблемы.
– Он собирает деньги, – неловко промямлил я. – Может, ну, не знаю, вы ему еще немножко времени дадите…
Мистер Сильвер поглядел на меня. Поправил очки.
– Послушай, – благоразумно сказал он. – Папаша твой хочет последнюю рубашку поставить на то, как дебилы вертят сраный мячик – уж прости меня за грубость. Но мне такого парня жалеть сложно. Слова он не держит, три недели по займу просрочил, на звонки мои не отвечает, – он загибал пальцы, – договаривается встретиться со мной нынче после обеда и не приезжает. Знаешь, сколько я сегодня прождал этого дармоеда? Полтора часа! Можно подумать, мне больше заняться нечем, – он склонил голову набок. – Это из-за ребят вроде твоего папы мы с Юрко никак от дел не отойдем. Ты что, думаешь, мне нравится к вам домой ездить? Таскаться в такую даль?
