Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна
– Видимо, у моего папы была какая-то преданная поклонница, – сказала Марина Бородицкая. – На его могиле, когда я прихожу, всегда лежат абсолютно свежие пластмассовые цветы…
Звонит Лёня:
– Записывай, тебе для твоего романа. На Савеловском вокзале на столбе висит объявление: “Нашел в электричке шаманский бубен с колотушкой”. Звоните – и телефон… Представляешь? Какой-то шаман забыл в электричке настоящий шаманский бубен…
Резо Габриадзе был знаком с Лёней, а со мной нет. И я через Лёню передала ему варежки, на которых вывязала ярко: “Здравствуй, Резо!”
Он очень обрадовался и спрашивает:
– А мне что подарить Марине? Что она любит?
– Она любит ВСЁ.
И он передал мне бумажный кулек с песком из пустыни Гоби.
Стали вручать Ревазу Левановичу Государственную премию, пригласили в Кремль. А он позвал Лёню, ну и меня заодно, как свидетелей на свадьбу.
– Только, – говорит, – не опаздывайте! Это очень серьезно! Рихтер опоздал на три минуты – ему не дали.
Я пришла раньше всех, стою – жду Тишкова, январь, снегопад. С Васильевского спуска идут получать Государственную премию Белла Ахмадулина с Борисом Мессерером, сценарист Валерий Приёмыхов, Юрий Коваль привез на машине жену Арсения Тарковского Татьяну Алексеевну… Увидел меня и удивился:
– А ты что тут делаешь?
– Да так, – говорю беззаботно, – сопровождаю Резо Габриадзе получать Государственную премию.
– Ты большой человек! – воскликнул Юрий Осич.
И тут – как снегирь на снегу – в красной кофте из-под расстегнутой дубленки нарисовался Резо. А он-то меня не знает!
Тогда я, ни слова не говоря, заключила его в свои объятия, чтобы не опозориться перед Ковалём.
– …А вы кто? – громко спрашивает Резо.
Торжественная церемония проходила в круглом зале Совета министров. Речь министра печати, министра культуры. Юпитеры, телевидение, аплодисменты, вручение наград. В заключение Резо Габриадзе дал нам понюхать новенькую коробочку с медалью и удостоверением. Она пахла столярным клеем.
– Инвалиды делали, – сказал Лёня.
В Доме творчества “Переделкино” поэт Иван Жданов сидит в холле с веселым молодым провинциалом, взъерошенные оба, с похмелья, на завтрак не пошли.
Я прохожу мимо, а Ваня:
– Поди-ка, поди-ка!
Я подхожу, он спрашивает:
– Кто написал “Трамвай «Желание»”?
– Теннесси Уильямс.
– Уильямс, Уильямс!
– А вы чего на завтрак-то не идете?
– Не хочется, – говорит Ваня. – Иди давай, иди!..
– Слушайте, вы такой мудрый на сцене, вы и в жизни просветленный? – спросила у Евгения Гришковца.
– Нет! Нет! – он ответил. – Вот стою на сцене – вроде бы и мудрость, и понимание, и доброта. А в жизни – скандалю, и кричу, и плачу, и обижаю всех. Эти вещи невзаимопроникаемы. Не смешиваются, и всё. Хоть плачь. Вот такой парадокс.
– Марина вобрала в себя лучших мужчин эпохи! – сказал Юрий Норштейн.
Отец Лев ждет меня около Театра Ермоловой. Там начинается спектакль по пьесе Теннесси Уильямса в переводе Виталия Вульфа. Виталий Яковлевич выходит на улицу раз, другой, меня все нет, папа злится, я опаздываю на полчаса по техническим причинам, короче, наш культпоход не задался. Лев встречает меня разъяренный и произносит в великом гневе – чистым ямбом:
Наш сеттер Лакки среди ночи попросился погулять. А я его научила – ночь, зима, неохота выходить на улицу! – справлять малую нужду на балконе в горшок. Не зажигая света, Лёня вывел его на балкон.
– …Внезапно я увидел, – он рассказывал, потрясенный, – что лунный свет залил полбалкона! Что такое, подумал я? Почему тут отражается луна? И вдруг понял, что Лакки промазал мимо горшка.
– Уж если ты выходишь рано утром – так только на похороны… или на рожденье, – сказал мой сын Сергей.
– Уже, наверно, только на похороны…
– А между прочим, зря!
Александр Тимофеевский, автор многих поэтических книг, невероятно прославившийся песней крокодила Гены “Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам”, пожаловался мне в “Переделкино”:
– Раньше я сочинял стихи только на пути к своим друзьям, которые меня ждали. А теперь этих домов нет – приходится сочинять по пути в магазин. И это получается гораздо хуже…
– В Голицыне, – рассказывает Наталья, жена Тимофеевского, – с Сашей подружился пес Тяпа. И когда Саша направлялся в магазин (“По нашему мужскому делу”, – добавляет Тимофеевский), Тяпа его сопровождал. Как-то они возвращаются – Саша несет свою добычу, а Тяпа схватил с помойки и в зубах несет дохлую ворону. Саша ему: “Тяпа, не позорь меня, я все-таки офицер запаса…”
– А Тяпа мне отвечает, – подхватил Александр Тимофеевский, – “Ты – запаса, и я запасся…”
Приснилось, что заканчиваю вот эту рукопись и рассказываю о ней моему редактору Вере Копыловой, а она мне – с большой грустью:
– Нам сейчас нужны такие книги, где главный герой обязательно должен быть рабочий. У вас – рабочий?
– Ну да, – отвечаю уклончиво, – в какой-то степени…
В юности на практике в газете накатала целый подвал о профессии модельера.
– Такую серьезную статью – и подписывать какой– то школьницей? – засомневался завотделом. – Подпишем: “Слава Зайцев”, если он не против.
– Да что статью! – воскликнул Вячеслав Михайлович, когда я принесла ему свой опус. – Нам надо с тобой такую книгу написать!
“Сегодня назвали детей: Денис, Игорь, Иван, Менахем Мендел, Александр и Сильвестр”.
Тишков собирается куда-то, я говорю:
– Надень кепку! То есть бейсболку. В общем, фуражку.
Лёня:
– …Менахем менделовку!
На фестивале “Таймырский кактус” в Норильске познакомилась с Дорой Шварцберг, скрипачкой, профессором Венского института искусства и музыки.
– Мы жили в Питере, – она рассказала, – а тут начал наступать конец света, муж сказал: “Надо ехать! В движущуюся мишень труднее попасть…”
– Я с детства в дороге. Например, нас часто отправляли играть в тюрьмы, – рассказывала Дора. – Мы играли в колонии – кого там только нет! И проститутки, и воры, и так далее. И вот после концерта ко мне подходит девушка – вся в слезах: “Можно я дотронусь до скрипки? А то я ее только по радио слышала, но никогда не видела…”
Тишков, потрясенный Норильском:
– Да-а, если кто-то недоволен своим уральским городком Нижние Серги, его надо свозить в Норильск в январе на экскурсию…
Борис Минаев зовет в Екатеринбург выступить в Ельцинском центре.
– Тишков ведь уралец, – он объяснил свой выбор. – А ты вообще у нас великая…
– …И ужасная, – быстро добавил Лёня.
“Москвина – это кратчайший путь от серьезного до смешного”.
