Геннадий Прашкевич - Пожить в тени баобабов
За каждой безделушкой стоит какая-то своя история.
Уже без страха, будто униженные, но знакомые вещи вернули ей спокойствие, Татьяна глянула на Игорька, остановившегося перед книжными полками.
Ублюдок!
Недомерок!
Даже стоя Игорек оказался на голову ниже ее, хотя ведь носил сапоги с высокими каблуками. Вот лоб высокий, а интеллект хорька. Не может у такого недомерка быть интеллект выше хорькового. Это по глазам видно. Вон как смотрит на книги. Наверное, никогда не держал книг в руках. Наверное, никогда не слышал настоящей музыки, не знает, что такое театр.
Подтверждая ее мысли, Игорек, не торопясь, с удовольствием смахнул с полки на пол целый книжный ряд.
И нисколько не удивился, глянув себе под ноги.
Сергей Третьяков (ну да, очерки о Китае, рычащие лесенки, игра бицепсами), Джеймс Джордж Фрэзер (непременная забава интеллигентов), Андрей Платонов (как же без него? «Коммунизм дело не шуточное, он же светопреставление!»), Амброз Бирс (известно, откровенно дерьмовые переводы), Альбер Камю (в обязательном наборе)…
Типичная псевдоинтеллигентская эклектика.
Впрочем, от журналистки, ведущей криминальную хронику, он ничего другого и не ждал. Читает все, попадет под руку. Считает литературой все, что читает. А читает для того, чтобы знать, а что, собственно, читают умные люди?
Подняв с пола зеленоватый томик Камю, Игорек сразу раскрыл его на знакомой странице.
Как будто неистовый порыв гнева очистил меня от боли, избавил от надежды, и перед этой ночью, полной загадочных знаков и звезд, я впервые раскрываюсь навстречу тихому равнодушию мира. Он так на меня похож, он мне как брат, а от этого я чувствую – я был счастлив, я счастлив и сейчас. Чтобы все завершилось, чтобы не было мне так одиноко, остается только пожелать, чтобы в день моей казни собралось побольше зрителей – и пусть они встретят меня криками ненависти.
– Нашел? – живо заинтересовался Хисаич.
– Еще нет. Но найду, – Игорь равнодушно бросил книгу на пол. Все равно этой тетке Альбер Камю уже не понадобится. И ему этот том не нужен. У него дома, в его уютной двухкомнатной квартирке на Халтурина есть прекрасное французское издание – с комментариями де Рю и с рисунками Ге де Ивлина.
И пусть они встретят меня криками ненависти.
Татьяна опасливо, с каким-то тайным омерзением следила за Игорем.
Когда он взял в руки книгу, в ней проснулась надежда. Когда он швырнул Камю на пол, он показался ей пострашней громилы, опять восседающего на стуле. А с какой брезгливостью этот ублюдок-недомерок касается ее вещей! С какой брезгливостью выбрасывает вещи из шкафа!
– Смотри, Хисаич, – с ухмылкой повернулся Игорек, извлекая из картонной коробки новенькие итальянские сапоги – гордость Татьяны, ни разу еще ненадеванная гордость, только вчера полученная по почте от мужа. – Видишь, размер? В таких можно спрятать даже бутылку.
– Ну? – удивился Хисаич.
– А то!
Игорек с силой рванул сапог, молния развалилась.
– Вот хлипкая работа, Хисаич. Настоящее низкопоклонство перед западом. Ты попробуй разорви так нашу керзуху.
– Я бы разорвал, – без всякого хвастовства откликнулся Хисаич.
– Я не о тебе.
Игорек даже расстроился:
– Типично низкопоклонство. Затоварились, как на складе. Как же, найдешь тут нужное!
– А ты внимательнее ищи. Время еще не позднее.
У Татьяны упало сердце.
Если рассуждать логично, не должны они называть себя по именам. Обычно грабители так не делают. Это нехороший признак. Да и не похожи они на грабителей. Их не вещи интересуют. Те же сапоги можно было сбыть на рынке за хорошую цену, а они их испортили. Зачем им материалы по «Пульсу»? Почему их заинтересовал «Пульс»?
Сердце защемило. Татьяна сказала с отчаянием:
– Я, чтобы купить такие сапоги, пахала два месяца.
– «Пахала»!.. – криво усмехнувшись, передразнил Игорек.
И поправил:
– Ты не пахала. Ты просто совала свой длинный нос куда не надо, а потом болтала своим длинным языком на всю страну.
– Глянь, глянь, Хисаич, какая рубашонка! – Игорек издали показал Хисаичу уютную ночнушку, действительно несколько легкомысленную. Эту ночнушку Татьяне привез из Италии муж. – Глянь, Хисаич, это как бы ее спецовка… В этой спецовке она как бы пашет…
И брезгливо бросил ночнушку на пол:
– К черту, Хисаич! Ничего здесь нет. Тетка права, никакой дурак не станет держать подозрительные документы дома.
– А в спаленке? – подсказал Хисаич. – Ты загляни в спаленку.
Игорька передернуло:
– Меня даже здесь тошнит. А в спальне…
– А меня? – в отчаянье спросила Татьяна. – Меня здесь не тошнит? Разбросали, натоптали. Кто здесь наведет порядок? Кто заплатит за испорченные сапоги?
Игорек усмехнулся:
– Не мы. Это точно.
Он видел, как Хисаич медленно встал со стула и сзади медленно протянул длинные руки к повернувшейся к Игорьку Татьяне.
– Ишь, тетку нашли! – совсем уже в отчаянье оскорбилась Татьяна, сама не понимая того, что несет. В ней теперь говорили только страх и беспомощность. – Ишь, тетку, видите ли, нашли!
От страха у нее заплетался язык, но остановиться она уже не могла:
– Мне теперь после вас возиться тут всю ночь!..
И замерла, снова в испуге прижав руки к груди.
В прихожей громко звякнул звонок.
– Муж! – шепотом выговорила Татьяна. – Это муж! Это муж вернулся!
А сама подумала: какой муж! Это же глупый Санька!.. Он что-то понял, потому и приехал… Это мой влюбленный дурачок Санька Филиппов! Это он, конечно! Он ей поможет. Эти громилы испугаются и сбегут. А она уже сегодня покажет Саньке, как следует по-настоящему прыгать с форточки на люстру, а с люстры на него, на ее спасителя!
Но вслух, почему-то шепотом, она повторила:
– Муж!
– Заткнись, – тоже шепотом ответил ей Игорек. – Знаем мы, где твой муж. Пискнешь, глотку порву. Как тот сапог.
Татьяна круглыми глазами уставилась на Игорька.
Не сделав ни одного лишнего движения, Игорек любовно извлек из-под длинного плаща пистолет.
Наверное, пистолет.
Несмотря на работу в «Криминальной хронике», Татьяна мало смыслила в оружии, только помнила, что у револьвера, кажется, должен быть барабан. У оружия, которое извлек Игорек, барабана не было. Отсюда и вывод.
– Ни звука, тетка, – предупредил и Хисаич, останавливаясь за ее спиной.
Звонок, как ни странно, верещал теперь ни на секунду не умолкая, будто его заклинило. Неизвестный за дверью никак не хотел уходить, наполняя сердце Татьяны то отчаянием, то надеждой.
Санька это! – шептала она про себя. Это Санька Филиппов, влюбленный дурачок… Догадался!.. Он сейчас поднимет на ноги весь дом!
Татьяна знала, как трудно такой старый дореволюционный дом с толстыми каменными стенами поднять на ноги каким-то там дверным звонком, но что-то заставляло ее верить в это, заставляло надеяться.
Держа пистолет в правой опущенной к полу руке, Игорек бесшумно скользнул к двери.
Оружие изменило его.
С оружием в руках Игорек выглядел уверенным человеком. Он как бы даже подрос внезапно, по крайней мере, не выглядел недомерком.
Отвечая на кивок Игорька, громоздкий Хисаич из-за спины Татьяны негромко сказал:
– Иди, тетка, к двери.
– Зачем? – заворожено спросила Татьяна.
– Чего зачем? – удивился Хисаич. – Откроешь.
И даже подтолкнул Татьяну длинной сильной рукой:
– Ни хрюку, значит, ни грюку. Сперва спроси, кто там. А потом открой. Если, конечно, там один человек.
– А если не один?
– Там посмотрим…
Хисаич произнес все это ровно, без особых эмоций. Он не злился, не напрягался, как Игорек. Он, похоже, действительно чувствовал себя абсолютно спокойным. Именно спокойствие Хисаича больше всего пугало Татьяну. Пугало до дрожи, до безумного холодка в груди.
Прижав пистолет к груди, теперь стволом вверх, Игорек на один шаг отступил от двери.
Хорошо, что там не муж, вдруг беспомощно подумала Татьяна. И ужасно, ужасно, ужасно жаль, если там этот глупый Санька… Вот сейчас, наверное, и начнется стрельба… Уж стрельбу-то в доме услышат…
Какая стрельба?
Кто услышит?
Она давно могла завизжать, заорать, спасая Саньку Филиппова от верной смерти, но она молчала, как трусливая мышь. Не то что кричать, она шевельнуться боялась. Кто бы там сейчас ни стоял за дверью, понимала она, этого человека сейчас, наверное, застрелят.
– Я боюсь, – слабо выдохнула Татьяна.
– Видишь мои кулаки? – Хисаич из-за ее спины выдвинул и показал ей желтые страшные кулаки, от которых сильно пахло табаком. – Хоть раз пискнешь, сразу сломаю шею.
– Как куренку, – подумав, назидательно добавил он. – Я тебе шею некрасиво сломаю, на тебя потом противно будет смотреть…
Он не закончил.
Дверь, под все так и не прекратившийся вопль звонка, как от взрыва, влетела в прихожую, сорванная с петель каким-то чудовищным ударом снаружи.
Дверь вышибли столь мощно и стремительно, что, влетев в прихожую, она попросту сбила с ног Игорька. Пистолет Игорька отбросило под ноги Татьяне. Взвизгнув от страха, она носком тапочка запнула пистолет его под диван.
