Лола Елистратова - Бог ищет тебя
Открыть окошко, свеситься вниз со второго этажа:
– Ну что тебе?
– Дай мне ручку, Мелизанда. Только твою маленькую ручку.
С вышины собора смотрят, шепчутся темные ангелы.
– Только твою маленькую ручку к моим губам…
3
НОЧНОЙ ГАСПАР
Однажды в жизни наступает такой момент, когда перестаешь понимать, чего хочешь. Не понимаешь, куда идешь и зачем. Законы логики больше не действуют; создается томительная атмосфера, непрерывная приглушенность, парящая над всем происходящим.
Лиза медленно закрыла окно.
Обернулась.
Вчерашняя гостья сидела в кресле, но ее красочное оперение было сложено. Блестящие синие глаза, сверкавшие с перьев накануне, прикрыты тяжелым страусиным пухом, остановлены в неживом оцепенении. В полутьме белело только женское лицо: бриллианты в ушах и накрашенный рот.
– Ну что, моя маленькая Мелизанда, – сказала она тихо, – вот ты и танцуешь.
Лиза улыбнулась.
– Ты быстро делаешь успехи. Ты уже поняла, как становятся шпионками. А ведь совсем недавно тебе казалось, что это не имеет к тебе ни малейшего отношения.
– Но… я… с какой стати? – попыталась защититься младшая. – Почему вдруг я шпионка?
– Обманываешь меня, себя обманываешь, – старшая говорила ровным, монотонным голосом. Драматизм напряженности достигался без подчеркнутого нагнетания эмоций, оставаясь в рамках медлительного, ничем не нарушаемого движения. – Разве не об этом ты подумала час назад?
– О чем – об этом?
– О том, как станцуешь новый танец. Как ты получишь нужные документы: выпросишь, выкрадешь, раздобудешь. Разве не так?
– Да бог с тобой, – отмахнулась Лиза. – Это же причинит огромный вред Диме.
– А нам наплевать на Диму.
– Ты думаешь, я должна помочь Андрею? Но он меня об этом вовсе не просил. Хуже того, он просто взбесится, если я принесу ему эти документы. Ты видела, какой он ревнивый? Да он с ума сойдет…
– А нам и на него наплевать.
– Так зачем же тогда?
– А попробовать коготки, – ответила Мата, и в сложенном павлиньем хвосте на секунду вспыхнуло что-то алое. – Ты же хочешь, я знаю, что ты хочешь. Я же говорила, что после танца ты попросишь голову Иоанна Крестителя на серебряном блюде.
– Ты думаешь? – нерешительно спросила Лиза.
– Я уверена в этом, Саломея.
– Ну, может быть… Заодно и денежные проблемы уладятся, и потом, хотя бы раз я почувствую свою нужность, полезность. Я сыграю важную роль в развитии дела моего мужа. Это, конечно, было бы приятно…
– Нет, все не то, – возразила старшая, по-прежнему не повышая голоса: только оттенки звучания в пределах узкого диапазона сдержанной динамики. – Обманываешь меня, себя обманываешь.
– Что же тогда?
А вот что: «Шахерезада». Могучий царь Шахрияр уезжает на охоту. Он нежно прощается с любимой женой Зобеидой: она лежит на подушках, томная, темная, блестки, газ и шальвары, она машет царю рукой, утирает слезы платком. Царь уезжает – и резной, ковровый, золоченый гарем в скорби.
Звук охотничьего рога.
Уехал, уехал!
Скорее: открыть запретную дверь, выпустить пылкого черного раба в жемчужном нагруднике. Танцевать с ним посреди сцены, и на возвышении, и под балдахином. Порхать, есть сласти, пить вино: разве одинокий кубок в тиши гарема, среди наскучивших подруг был бы так сладок?
И пусть внезапно вернувшийся царь пронзит молодого раба кинжалом! Даже если самой придется умереть, – ты открыла запретную дверь, Зобеида.
Ты играла.
Мы, красивые, – коварны.
Мы, коварные, – красивы.
Коварство – это смысл красоты. Это ее сок.
– Так что, просто ради удовольствия обмануть всех вокруг?
– Это совсем не просто, маленькая царевна. Ты не знаешь, какая это радость, когда мужчины, серьезные, взрослые, с большими деньгами, с государственными делами, о которых они не считают нужным нам рассказывать, оказываются простачками, дурачками, сами не знают, что болтают, не понимают, что говорят. Вот только правым бедром вверх, и еще раз вверх – и план наступления Нивеля уже лежит у меня на подушке. А потом, хоп! цок-цок каблучками! – и вот она, диспозиция высадки немецких подводных лодок на марокканском берегу.
За однообразным звучанием голоса танцовщицы, неумолимого и ужасающего в своей простоте, вставало зловещее видение первой мировой войны, запах гари и железа, мрачные фантазии о призраках и виселицах.
– Ну да, конечно, ты же была шпионкой, – сказала одурманенная Лиза. – Ты шпионила за немцами для французов? Или наоборот – за французами для немцев?
И то, и другое, – ответила Мата, и ее глаза выпустили в темноту струю алых брызг. – Я была двойным агентом. Я рассказывала немцам французские секреты, а французам – немецкие. Мне было наплевать и на тех, и на других. Что мне до них? Я голландская подданная с душой индонезийки.
– А как же ты добывала эти секреты?
– Чаще всего я просто врала, – призналась старшая. – Я сочиняла для них немыслимые истории, а они слушали, кивали, не улыбались. Писали рапорты. Делали доклады.
– И ты всегда врала?
– Нет, – после паузы ответила Мата, – не всегда. Иногда я думаю: что было бы, если бы я не выдала немцам план наступления французских войск в битве при Эне, на «Дамской дороге»? А было страшное сражение, резня, душегубка. Сто двадцать тысяч французских трупов за три дня. Ты думаешь, я виновата в случившемся?
Знаешь, кучка уцелевших солдат укрылась в каменоломнях, и один из них нацарапал на стене: «Бог ищет тебя». Он не знал, что пишет это обо мне, но он писал обо мне.
И с тех пор эта фраза срослась со мной, стала моим посмертным проклятием. Я обречена бродить по земле и говорить беспокойным душам: «Бог ищет тебя».
Бог ищет тебя, Лиза.
В ответ девушка только приложила ладонь к щеке. Ее и пугали, и завораживали звучащие аккорды, заманивающие во тьму диссонансов и призрачных разрешений.
– Зачем же ты делала это? – спросила она.
– Разочарование, – медленно сказала гостья. – Разочарование и досада. Ты танцуешь, а им нет дела до твоих танцев. Они играют в войну. О, Лиза, мужчины очень любят играть в войну! Они палят из пушек и выстраивают ряды солдатиков; они так увлечены, что им нет дела до твоих танцев. И это так обидно. Непереносимо. И ты начинаешь делать вид, что играешь с ними в их игру: принимаешь серьезный вид и делаешь: «тр-р-р-бах-бах!» языком. Самое удивительное в том, что они верят, что ты всерьез, и опять несут деньги. Они всегда несут деньги, принцесса; и называют тебя напыщенным именем «агент Н21», и опять заглядывают тебе в глаза, и просят, просят – найти код для дешифровки радиосообщений, раскрыть тайну секретных чернил. А ты издеваешься над ними: говоришь, что немецкие шпионы везут секретные чернила под ногтями, – и они, что ты думаешь? – будут старательно вычищать немцам ногти на границе. Ты играешь в свою игру и поэтому побеждаешь.
– Но ведь они убили тебя, – ответила Лиза. – Расстреляли.
Темное пламя: интонация ужаса в басу, тревожный взлет пассажей и пронзительное тремоло, гамма Черномора.
– Я совершила ошибку, – сказала Мата Хари. – Я влюбилась. Он был русский. Как ты. Белокурый и стройный, офицер царской армии. Вадим Маслов. Я кормила его икрой и поила шампанским, я платила его карточные долги. Я писала ему письма, несколько писем в день. Он сказал, что женится на мне.
Отчего нам всегда так хочется слышать эту фразу? «Я хочу жениться на тебе». Музыка окончательной победы. Медаль на груди «За мужество».
Он называл меня русским именем Марина. Не Мата – Марина, морская, элегическая печаль Ундины. Мне не следовало соглашаться – надо было хранить свое имя.
Мне не следовало влюбляться в него.
Он предал меня, и я погибла.
В мужчин не следует влюбляться, Лиза. Любить можно только любовь.
Эту мелодию можно было играть на расстроенном фортепьяно в заброшенном доме. Но азарт уже захватил девушку; ее глаза загорелись.
– Что же мне делать? – порывисто спросила она.
– Ты хочешь попробовать?
Голос призрака потерял прежнюю монотонность. Чувство приобретало исступленный характер.
– Да, да, – закивала Лиза. – Но как? Соблазнить его, да? Но сначала поставить условие, чтобы отдал документы?
Ощущать себя героиней шпионского фильма было восхитительно.
– Ха-ха-ха, – залилась смехом Жар-птица. Оперение раскрылось и озарило пурпурным сиянием ночной интерьер. – Наивный ребенок.
– Я могла бы прийти к нему в номер, – уже менее уверенно сказала Лиза. – Но ведь он почему-то об этом не просит… не настаивает. Наоборот, он скорее увиливает…
– Ха-ха-ха, – и полетели огненные брызги.
– Может, он в меня и не влюблен вовсе?
– Ха-ха-ха, – красные крылья тряслись, изнемогая от смеха. – Он? В тебя? Не влюблен?
– Так что, да?
– Конечно да, хотя из этого совсем не следует, что он потащит тебя в номер за пачку документов. Ты хотя бы это понимаешь?
