Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
А девчонки?
Здесь не было 2-85.
Новые друзья быстро привыкли слушать мои пересказы фильмов. Они может и догадывались, что столь много неизвестных им картин я не мог просмотреть, но слушали, не перебивая, внимательно.
Вовка Полывянный просил после уроков: "Расскажи кино".
– Проводишь до дома?
– Ага.
От пятой линии до дома идти минут двадцать-тридцать. С учетом основных эпизодов фильма возвращение затягивалось.
О чем я рассказывал Полывянному и другим? О самом главном. О том, как наши ловили шпионов.
– Пах! Он упал… Подоспели наши… И как начали косить из пулемета. А в пулемете сто тысяч патронов.
– Ух ты…! – Полывянный заморгал глазами.
Сто тысяч? Нечаянно я попал в точку. Как раз о таком количестве патронов и мечтал Полывянный.
Подходя к дому, я быстро приканчивал картину – в две секунды убивал всех шпионов и объявлял: "Конец фильма". Застигнутый врасплох внезапным концом, Полывянный спрашивал: "Завтра еще расскажешь?"
Однажды я привел его домой и прочитал наизусть считалку. Считалка была такая: "Одиножды один – шел гражданин. Одиножды два – шла его жена…". И так до десяти. Вова слушал меня и что-то там чертил на бумажке.
На следующий день на уроке пения я раскрыл тетрадь. На промокашке рукой Полывянного было начертано: "Ребенок п…ды лезет". Я закрыл тетрадь и перхватил взгляд соседки по парте. Она выхватила тетрадь.
Я просипел: "Отдай".
– Не отдам.
Клавдия Васильевна подошла к нам, и, продолжая петь, вопросительно посмотрела на мою соседку. Та раскрыла тетрадь.
Учительница качнула головой и, вытягивая "куст ракиты над рекой" забрала промокашку.
На перемене мы остались в классе вдвоем.
– Ты соображаешь, что наделал?
– Это не я.
– Как это не ты? А кто?
– Это Полывянный…Я не знал…
Она выглянула в коридор: "Полывянный, ко мне!"
Вова засопел.
– Это… Это не я.
– Кто же тогда?
– Он. – Полывянный ткнул пальцем в меня.
– Ты… Ты что?! – я разлетелся на осколки. – Ты же написал! Я такое не пишу!
Полывянный поправился.
– Он меня научил. А я…Я писал… Еще он говорил, что у него дома много всяких таких…
Ну, гад. Про такое я ему не говорил
Клавдия Васильевна повернулась ко мне.
– Что теперь скажешь?
– Да не учил я его. Врет он все. Рассказал просто так… а он…
– Что будем с тобой делать?
– Это…Я больше не буду…
– Хватит! Пусть завтра отец придет.
– Клавдия Васильевна, это брат меня научил.
– Какой еще брат?
– Да… Учится у нас…в шестом классе.
– Все равно передай отцу, чтобы завтра пришел.
Отцу я рассказал все, как было. Скрыл только, что повесил считалку на Джона. Папа кивнул головой. Ладно.
– Ваш сын меня убил… – Клавдия Васильевна не жалела красок. -
Что взять с Полывянного? Но сын уважаемых родителей и такое… В голове не укладывается.
Чем это я ее убил? Двоек она мне в дневник наставила не меньше, чем Полывянному.
За считалку папа мне и слова не сказал. Все как будто бы закончилось хорошо. Если бы не давал покоя поклеп на Джона. Попадет ему. Я собирался предупредить брата, но передумал. Побъет как собаку.
Месяца через два я признался.
Он даже не разбалделся.
– А это ты…Что-то такое классная у меня спрашивала. Фуфло все это.
Без телевизора плохо. На Дехканской без него плохо вдвойне. Через несколько домов от нас жили братья Абаевы. В их доме телевизор был.
Я спросил младшего из Абаевых: "Алька, фамилия у тебя вроде казахская, но вы с братом на казахов не похожи. Кто вы?"
– Мы – бухарские евреи.
И такие евреи бывают. Но евреи есть евреи. Все они светлые. А
Абаевы черные как мамлюки. К тому же отец у Альки работал сапожником. А евреи не работают сапожниками.
Я попросился к Абаевым на телевизор.
Отец Альки, угрюмый бидулян смотрел кино, лежа на кровати. Мать в ночной сорочке сидела рядышком.
Жанна Прохоренко попалась на глаза караульному. Владимир Ивашов не знал, что делать и тут из вещмешка выкатилась консервная банка.
Караульного взяли завидки.
– Тушенку жрете…
В этом месте мать братьев Абаевых соскочила с кровати и принялась крутить ручку настройки телевизора. Это она зря. Телевизор и без того хорошо показывал, а она крутит ручку, экран загораживает.
Ивашов бегал по опустевшему перрону. Не успел. Поезд ушел без него, увозя с собой Прохоренко. Все зря. "Алеша…!" – с высокого моста счастливо кричала Жанна Прохоренко.
Надо же. Опять какая-то напасть бросила Алькину мать с кровати к телевизору и вновь она начала крутить ручки. С этим надо кончать.
Словно подслушав мои мысли, с кровати спрыгнул старший Абаев. Он подскочил к жене, заехал ей пинком в зад, и спокойно улегся. Алькина мама сдавленно охнула, присела и нароскаряку засеменила на свое место.
Больше она не мешала смотреть.
Я ждал возвращения папы с родительского собрания. Вроде ничего такого за мной нет, если не считать считалки. Однако двоек я нахватал на два года вперед.
Отец вернулся из школы задумчивый.
– Молодец, балам. – Он поцеловал меня. – Ты отличник.
Отличник? Клавдия Васильевна хватила через край. Я пригнул голову. Что ж, отличник так отличник. Ничего не поделаешь. Я догадался, что для меня самого лучше нигде не трезвонить в кого меня обратила Клавдия Васильевна. Я понял, почему она так сделала и помалкивал.
Родители продавали дом. Исчезновение дома было главным условием получения квартиры. Нуждающихся в жилье было полно. И если бы кто доложил куда следует, как ответорганизатор получает квартиру, имея при этом собственный дом, попало бы и отцу, и Ташеневу. Председатель знал, что дожидаемся квартиры мы не на улице и по любым правилам не имел права давать нам жилье.
Продали дом быстро и коротать до переезда время устроились в коттедже третьего Дома отдыха Совмина. Дом отдыха в черте города, а за забором благодатное раздолье – яблони с грушами, ежевика, речка под боком. Центральное место – беседка с биллиардной. C утра до вечера пропадал в беседке Доктор, приобщился к биллиарду и Ситка. Из постояльцев ближе всех сошелся с Доктором писатель Юрий Д. Вечерами в комнате писателя собиралась шумная компания. Возрастом, увлечениями разные собирались у писателя постояльцы; объединяло их умение пить. С недели две Доктор засиживался у Д. до утра, пока на горизонте не появилась Галя.
Студентка мединститута приехала на воскресенье к подруге и оказалась тем самым человеком, ради которого брат забыл и про писателя, и про всех его друзей.
Шутки Доктора нравились Гале. Она нежно улыбалась, обнажая мелкие бисерные зубы. Что до меня, то когда я думал о ней, то мне хотелось, чтобы именно сейчас открылась дверь и на веранду вошла Галя.
И она неслышно входила, тихонько сидела и всем домашним было хорошо и уютно. Доктор занимал ее непрерывной трескотней, Галя не выдерживала и смеялась взахлеб. Чувствовалось, что нравится ей
Доктор, вся наша семья. Брат переменился, и как будто понимая, что
Галя подарок судьбы, вел себя осмотрительно.
Иногда с Галей беседовал папа. Она рассказала, что приехала на учебу из Кентау, где отец ее руководил горсоветом. Мама однако не обольщалась. Она то ли чувствовала, то ли наперед житейским умом предвосхищала, что сыну ее не дано оценить полной мерой девушку, почему и не строила на счет Гали далеких планов.
Лето 1960-го было долгим летом. Я уже успел отбыть смену в пионерлагере МВД, а лето еще не миновало и срединной отметки. Каждый день у мамы дела. Варила до обеда варенье, после двух начиналось хождение по магазинам в поисках одежды для Доктора. В один из вечеров вернулась на дачу, нагруженная узконосыми туфлями, чехословацким костюмом и шикарнейшим пальто-реглан в придачу.
Дети сотрудников управления делами Совмина купаться ходили на пруд у автобусной остановки "Мост". Возвращался я с купания с Илькой и Адькой Кунанбаевыми. Нам оставалась пройти всего ничего, как у ворот Дома отдыха МВД дорогу нам преградила стайка загорелых пацанов из местных. Командовал ими долговязый лет четырнадцати.
Кругом были люди, но для долговязого и его компашки подмолотить нас в темпе ничего не стоило. Побьют ни за что и уйдут себе спокойно. Мы перетрухали.
Долговязый с подмолотом не торопился и заговорил о тяжело больной матери друга. Получалось при этом, будто в беде друга долговязого виноваты как раз братья Кунанбаевы и я.
– А вы дети шишкарей. – Длинный ткнул пальцем в грудь Ильке.
Старший Кунанбаев побледнел. – По морде не хотите?
Первым сообразил я.
– Вот эти, – я показал пальцем на Ильку и Адьку, – дети управляющего делами.
Илька всполошенно завопил:
– Нет, нет! Это Першин управляющий!
Я возмутился наглостью Ильки.
