Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Раненый еле слышно прошептал:
– Орлик, скачи…
И Орлик, умный и добрый пограничный конь поскакал на заставу.
В столовую битком набились пацаны с нашего и окрестных дворов.
Пацаны сидели на стульях, диване, на полу и смотрели телевизор.
Я придумал продавать билеты на телевизор. Нехорошо просто так пускать пацанов смотреть телевизор. Пришлось нарезать бумагу и разрисовать входные билеты. Продавал я билеты по рублю. Для друзей заготовил специальные пригласительные билеты и строго предупредил:
"Без пригласительного входа нет!". Выручку забирал Доктор. Это еще ничего. Плохо было то, что он нарушал порядок. К примеру, прибежала
Жумина сестра Ратайка. Держит в руке рубль, а все билеты проданы, да и сесть уже некуда. Говорю ей: "Не пущу. И билетов нет, и места все заняты". Ратайка разревелась.
Из детской вышел Доктор и все поломал: "О, девочка, проходи". И рубль себе в карман.
Скоро однако платное кино закончилось. Папа непонятно для чего отдал наш "Темп-2" в Союз писателей. Позже и вовсе все полетело верх тормашками. Дживаги купили новенький "Темп-3" и стали пускать на телевизор без билетов всех подряд.
Мало того, телевизор стоял уже и в нашей школе.
Старшина Смолярчук бежал по горам за шпионом Белограем. Плот несся по бурлящей Тисе, проскочил под низким мостом. Догонит
Смолярчук Белограя? Старшина погладил овчарку, прошептал ей на ухо что-то, отстегнул поводок.
Я долго ждал этого момента.
– Сейчас он крикнет "фас"! – закричал я.
Школьный актовый зал недовольно уставился на меня. Это еще что за челдобрек мешает смотреть кино?
В июне 59-го дядя Ануарбек закончил учебу в Академии и получил должность секретаря Обкома партии по пропаганде в Алма-Ате. Мы переехали к себе, на Дехканскую.
Пират, как сказали бывшие квартиранты, сбежал от новых хозяев через месяц после нашего переезда в квартиру Какимжановых. Будку
Ситкиного найденыша занимала бестолковая рыжая дворняга.
В своем доме надо было всем заниматься самим. Родители надумали избавиться от печек в комнатах и соорудить отопление от одного источника. Отцу рекомендовали опытного котельщика Ацапкина.
Котельщик сварил змеевик, соединил все тем же автогеном трубы.
Работы оставалось на три дня и Ацапкин взял на пятницу и субботу перерыв. Папа засомневался и позвонил дяде Боре (мамин брат с полгода как перевелся в Алма-Ату). Дядя прислал из Госбанка опытного теплотехника.
Банковский специалист расстроил родителей.
– Где вы откопали этого сварщика? – спросил он и пояснил. – Как только растопите печку – трубы разорвет к чертям собачьим.
Специалист говорил еще что-то про тепловую компенсацию, как во дворе появился Ацапкин. Котельщик выложил на садовый столик газетный кулек с виноградом и стал объяснять, почему он не прищел с утра.
Виноградинки прозрачно светились на солнце, а теплотехник напирал с разоблачениями на Ацапкина.
За те несколько дней, что Ацапкин работал над водяным отоплением, мы сдружились с ним. После работы он садился с нами ужинать, рассказывал о себе, жене, детях. Ацапкин цыган и охотно соглашался с папиным заявлением, что самое главное для человека быть человечным.
Ацапкин, верно, соглашался с отцом из вежливости, думал я, и потому что сам по себе был добрый человек. Вот и сейчас он принес виноград, потому что за несколько дней мы с ним стали близкими людьми. А папа вместо того, чтобы вспомнить недавние слова про человечность вместе с человеком из банка со злостью цеплялся к цыгану из-за ничего не стоящей вещи.
Человек перестарался со сваркой. Ну и что? С кем не бывает? Я не понимал отца. Ему то зачем присоединяться к теплотехнику? Пусть себе наседает на Ацапкина без папы. Он то человек постороннний. Ацапкин же нет. А папа… Можно ли из-за каких-то труб рвать с близким человеком? Я представил как Ацапкин пришел на базар выбирать для нас виноград. Теперь виноград на столе был жалостливо нелеп. Интересно, заберет он после всего виноград с собой?
Виноград Ацапкин оставил, но больше мы его не видели. На следующий день дядя Боря прислал других работников.
Из Чимкента вернулся Доктор. Новый учебный год он начинал уже в политехе. Меня и Джона родители перевели в школу на 5-й линии, Шеф остался доучиваться на старом месте.
Поменял место работы и папа. Его приняли ответорганизатором в
Совет Министров.
Как и нам, родителям понравилось жить в картире с удобствами. Они придумали план, как получить квартиру в центре. Председателем
Совмина был мамин земляк Жумабек Ташенев. Он взял на работу отца с обещанием, что не далее, чем через год мы получим новую квартиру.
Спустя полгода после перехода в Совмин отца приняли и в Союз писателей. Известие о зачислении отца в писатели мы, браться перенесли равнодушно. Союз писателей далеко не Совет Министров. Хоть мы и понимали незначительность должности ответорганизатора, но
Совмин есть Совмин.
Дом наш стоял на углу. Впритык с нами, с улицы Кирова жила одинокая старушка. Коварная бабушка-немка. Я залез на забор и поедал с веток, завалившегося с ее двора дерева, черешню. Бабулька выросла передо мной со своей стороны забора.
– Что тайком ягоду рвешь? Ты же не вор. Заходи ко мне и ешь, сколько влезет.
В самом деле, я еще не вор и обрадованный побежал к старушке. Во дворе она меня поджидала с прутом.
Родины, что соседствовали с другой стороны, занимались непонятно чем. Большой сад, огромный дом, высокий забор, широкие ворота. К ним я зашел, когда умер старший Родин.
Во дворе переговаривались старушки. Пришел с матерью и Валька
Молчанов.
– Что в дом не заходишь? – спросил Валька.
– А можно?
– Можно. Заходи.
В тесной, с низким потолком, комнате стоял странный запах.
Покойник ли источал его, или кто-то что-то там нахимичил, но запах был такой, что надо было срочно возвращаться на воздух.
Старик Родин лежал в гробу с мраморным лицом. На лбу белая повязка. Для чего она? И вообще для чего я сюда пришел?
Во дворе Вальки не было. Он стоял за воротами с пацанами и предупредил:
– К вам кто-то приехал.
У дома стояла "Волга" из Госбанка. Приехал дядя Боря.
Дядя привез сестру Шарбану.
Все собрались во дворе. Тетушка держала за руку папу и приговаривала: "Кудай блед". Дядя Боря молча смотрел по сторонам.
С крыльца ругалась на Шарбану матушка. С бегающими новогодней гирляндой, глазами, тетушка торопливо оправдывалась. Шарбану со свистом и ревом вбирала в себя воздух, без умолку тараторила, плакала навзрыд. Шкодно у нее получалось. Дядя Боря подошел к маме.
С другой стороны встал папа. Они уговаривали матушку простить
Шарбану. Мама не унималась. Дядя Боря махнул рукой и отошел. Папа твердил: "Болды, болды…".
Поносила матушка сестру за какую-то неблагодарность и обзывала ее: "Кара бет! Коргенсиз!". Тетушка всплескивала руками, сквозь слезы смеялась от маминой непонятливости и никак не могла втолковать, как глубоко неправа старшая сестра.
Вдруг она затихла и поманила меня к себе. Сняла с запястья часы и, вложив мне в ладонь подарок, свернула мои пальцы в кулак: "Это тебе на память обо мне". И трубно заревела: "У-а-а-у…!" Я испугался. Она, что, собралась умирать? Но часики были аккуратные, миниатюрные, змеился сверкающей цепочкой браслет.
Оплакивать тетушку некогда. Я вылетел со двора.
Валька Молчанов с пацанами еще не ушли и крутились у ворот Родиных.
– Гляньте, что у меня…
– Ни фига себе! – протянул Молчанов. – Дай позырить… Да они же золотые! Смотри, и проба есть.
– А ты как думал?
– Чьи?
– Мои.
– Твои?! – Валька криво усмехнулся. – Знаем, какие твои… У мамаши спер.
– Сдурел? – обиделся я. – Тетя подарила…Законно.
– Законно? А что ж она дамские подарила?
– Ну… – я задумался, – Других с собой не было.
Я пошел к себе. Дядя Боря и папа продолжали успокаивать маму.
Первый вал прошел. Матушка еще отплевывалась, но ворчала уже больше по инерции. Тетушка смеялась и что-то рассказывала отцу. Папа хитро улыбался. Дядя Боря растоптал недокуренную сигарету и повернулся ко мне. Посмотрев пристально в глаза, вдруг резко и зло спросил:
– Где часы?
– Вот они, – я вытащил из бриджей часики.
– Дай сюда! – он продолжал смотреть на меня так, будто я и в самом деле стянул их у тетушки.
Новая школа нагоняла тоску и воспоминания об оставленном классе.
Учительница Клавдия Васильевна разговаривала с отцом почтительно.
Папа смотрел на огромную училку снизу вверх и не находил в ней ничего такого, за что можно было бы не любить ходить каждое утро в новую школу.
Клавдия Васильевна щедро ставила мне двойки. Двойки можно пережить. Труднее вынести другое. В новой школе ребята были не те. В оставленном мной первом "В" пацаны все знали, все понимали. С ними было легко. Здесь же пацаны восторженно-смурные.
