Канта Ибрагимов - Дом проблем
— Какие «выборы», какой «парламент»? — ваши марионетки, и «протокол» готов.
— Но-но-но! Иного пути развития нет.
— Вы еще Ленина процитируйте.
— Ты, Мастаев, это брось. Не дури. Любые выборы — лучше бомбежки.
— С этим согласен.
— Тогда вперед! И зарплату получишь.
Более Ваха Кнышева не видел. Правда, советник каждый день из Москвы в Центризбирком звонил, так сказать, регулировал процесс выборов.
Вопреки ожиданиям Мастаева, явка избирателей была потрясающей. Действительно, люди понимали, что «любые выборы — лучше бомбежки». И это самое поразительное, даже российские военнослужащие явились голосовать. И они желали мира в Чечне.
Согласно Конституции Российской Федерации, выборы в парламент Чеченской Республики были на альтернативной основе. Итоговый протокол Мастаева и «заготовка» Кнышева значительно разнятся. Ваха подписал свой, настоящий протокол, отдал в печать. Его срочно вызвали в Москву. И там он узнал, что в Грозном уже опубликовали «итоговый протокол» Кнышева, а его пригласили на пресс-конференцию «по итогам свободных выборов в Чечне».
— Только не будь дураком, — предупредил Кнышев. — Прямой эфир на весь мир, масса иностранных корреспондентов.
— На моей родине, в Чечне, война, — сразу же начал Мастаев. — Каждый день гибнут мирные люди, без вести пропало много тысяч, разрушены города и села. Все разрушено, кроме нефтекомплекса — нефть оттуда забирают российские военные.
В пресс-центре резко отключили свет. Началась небольшая паника.
— Внимание, — выступила какая-то миловидная женщина. — По техническим причинам пресс-конференция переносится на некоторое время. Будьте спокойны, дамы и господа.
Наверное, самым спокойным был в этот момент Мастаев. С чувством некоего достоинства и исполненного долга он вышел из пресс-центра. Уже и в Москве весна набирала силу, чувствовалась какая-то свойственная только апрелю сила новизны, чистоты, силы. Весь вечер беззаботный Ваха ходил по магазинам, покупая игрушки и детскую одежду — завтра он пойдет к сыну.
Усталый да довольный он вечером пришел в гостиницу, и тут телефон:
— Я знал, что ты конченый дурак, но что до такой степени болван, даже не представлял, — чуть ли не шепотом шипит Кнышев. — Мчись домой, — и звонок резко оборвался.
— Да пошел ты, — подумал Мастаев. — Будет меня пугать — я уже не раз пуганый-стреляный. Вот завтра с сыном день погуляю, потом, может, и Марию посчастливится увидеть. После этого конечно же он поедет домой, к маме — вдруг вспомнил он Баппу. И то же чувство, какие-то прощальные флюиды, что обожгли его солнечное сплетение, когда умер его дед Нажа, вновь разгорелись в груди. Он бросил все, даже не рассчитался за гостиницу и помчался посреди ночи в аэропорт.
Ему в дороге везло. В полночь самолет на Минводы. Потом, меняя такси, он с рассветом доехал до Чечни, и далее, на блокпостах, проблем не было. Так, до самого озера Кезеной-Ам. Ему оставалось еще проехать с десяток километров — после авианалета в горах обвал, проезда нет. Он в гору побежал.
Никто ему в пути не повстречался; он по чутью охотник, все знал, рыдал. Крышу и стены буквально сдуло, и лишь черное, лакированное фортепьяно, как не здешняя жизнь, на солнце блестит. И пасека вся разбита, вощины кругом, рой пчел в ужасе людей не понимает. Она не уползла и не убежала, ее швырнуло туда сверхмощной волной. И не зря у нее имя было — Баппа,[152] ее лицо спокойно. Казалось, что она обняла землю и любуется весенне-нежным желтым одуванчиком-цветком.
— Нана!
Часть V
Мать убили. На Родину напали. Столицу и родовое село разбомбили. Ну что еще надо сделать, чтобы чеченец-горец пошел воевать?! Тут вроде выбора нет, да Ваха Мастаев, по воле судьбы пожизненный председатель избиркома, и он, как никто иной, давно знает, что «выборы» — как ширма для обывателя, и никакой демократии, либо свободы слова и при коммунистах не было, и при либералах нет. Из Москвы, а может, и из более далека доставляется «итоговый протокол» голосования, типа некоего алгоритма дальнейшей жизни: за тебя думают, решают, заботятся. А что еще надо простому чеченцу (русскому, татарину и прочему)? — живи, кайфуй, в общем, делай, как все, и не выпендривайся.
Так бы Ваха и сделал — пошел бы в бой. Вот только зря он по жизни Ленина начитался; видать, посему ненужные вопросы задает, дурачком по жизни слывет. А ведь Ленин говорил: «Война! — зри в корень, у кого в этом интерес? У буржуа, у богатеев». А еще Ленин, конечно, об этом прямо не писал, да сквозь строчки явствует, и Ленина в этом обвиняли: весь мир, в первую очередь, соседи, желали, чтобы в России вспыхнула гражданская война. А Германия и Антанта, на которую так надеялись «белые», вооружала и тех, и этих, а в итоге отступили после того, как «красные» в России победили окончательно. Итог этого — слова Троцкого: «Мы разграбили всю Россию, чтобы победить белых». В революции 90-х конца XX века в России ничего нового нет и не может быть, ведь история повторяется. Просто, как некий реванш, по подсказке и при поддержке того же Запада — «грабят всю Россию, чтобы победить «красных». Ну, устраивать бойню на всю Россию опасно — ядерного оружия много, да и смысла нет: локальная война, что нарыв на пальце — жизнь всему организму отравит. А кому выгодно? Смотри ПСС «вечно живого» Ленина; уже канонизирован?!
После таких размышлений надо быть самоубийцей, чтобы пойти воевать почти что голыми руками против современной военной техники. Однако Ваха, похоронив рядом с дедом и мать, уже твердо решил: он будет сражаться за Родину, за свободу. И тут, неизвестно как, ему подбросили письмо. Почерк до боли знаком:
«Тов. Мастаеву В. Г. Уважаемый Ваха Ганаевич! Примите мои искренние соболезнования. Баппа — прекрасная женщина, труженик, истинный пролетариат, Человек с большой буквы. Достойна светлой памяти и памятника.
P.S. Ваха, не дури, веди себя смирно. Как говорится, лес рубят.»— Мерзавец! — Мастаев, скомкав, выбросил послание.
Еще один день он провел в родном селе, пытаясь выяснить, кто доставил письмо, — тщетно. Как говорил дед Нажа, если в селе есть участковый, председатель сельсовета и мулла, то всем все будет известно. Ныне ничего неизвестно, зато процесс регулируется. И поэтому Ваха вооружился старенькой дедовской берданкой, пять патронов картечью — весь арсенал, и пошел в лес искать таких же, как он, — не боевиков, а ополченцев.
Жить, а тем более воевать в горном лесу — нелегко. Только какая-то великая сверхидея может заставить современного человека находиться постоянно в лесу, рискуя даже зажечь огонь, зная, что моментально появится авиация. Эта идея была. И это конечно же не Ленин, про которого Мастаев ни разу в лесу не вспомнил. Зато производная идей Ленина и коммунизма была, ибо он почему-то частенько вспоминал уроки литературы в школе, когда их не раз заставляли писать сочинение, так сказать, на свободную тему: есть ли место подвигу в вашей жизни?
