Канта Ибрагимов - Дом проблем
Ваха думал, что его не выпустят из этой гостиницы. Нет, просто попросили ключ сдать.
Ходил Ваха по центру первоянварской Москвы — пусто, ничего не работает. После обеда он решил, что уже можно побеспокоить Кнышева, позвонил, много раз звонил — не отвечают. А у него что-то очень тревожное на душе, и тогда он набрал прямой номер в президентском дворце в Грозном. К удивлению Мастаева трубку взял помощник:
— Ваха, ты видел Кнышева? К Ельцину, к Ельцину иди. Тут ужас. Бойня. Всю ночь бой. Ты слышишь? — он думал, что это шум на линии, и только сейчас понял — взрывы. В тот же миг связь оборвалась. Более до Грозного он не дозвонился. И у Кнышева телефон не отвечал. Тогда Ваха пошел на Тверскую — охранник подъезда сказал: советник в отъезде.
То же самое было и второго, и третьего. По телевизору все празднуют, и лишь мельком — в Грозном наводится «конституционный порядок». И только четвертого утром Мастаева потревожил звонок:
— Как отметил Новый год? — бодр голос Кнышева. — Я пришлю за тобой помощника.
Оказывается, в двух шагах рабочий кабинет советника президента. Лицо Кнышева обветрено, свежо, видно, где-то на природе отдыхал. А Мастаев о своем:
— Вы были у президента?
— Президент, — тут советник сделал характерный знак — пьет. — У нас две недели праздника.
— Какой праздник?! — возмутился Мастаев. — В Грозном идут бои. А вы?
— Что я? — также закричал советник. — Думаешь, я что решаю?
В это время зазвонил телефон. Такая хорошая связь, что даже Ваха слышит абонента: по акценту — точно чеченец, — что-то торопливо с волнением докладывает.
— Погоди, погоди, — перебивает советник. — Я сейчас перезвоню, — прервав здесь разговор, Кнышев ушел в другой кабинет. А Мастаев не удержался, подошел к рабочему столу: ворох документов, и тут он видит свои два письма, на них сверху скрепкой прошиты листки с почерком Кнышева:
«31.12.1994 г. Шифром. РВС Кавкфронта. Орджоникидзе.
Быстрейшая и полная ликвидация всех банд на Кавказе — дело абсолютной общегосударственной важности. Осведомляйте меня чаще и точнее о положении дела.
Ельцин. (ПСС, том 51, страница 277)»— Не хорошо прочитывать чужие бумаги, — вспугнул Мастаева советник.
— А-а хорошо слова Ленина присваивать Ельцину?
— Ничего нового нет, — как-то игрив голос Кнышева. — Да и зачем что-то выдумывать.
— Вы о «полной ликвидации банд на Кавказе»?
— О «конституционном порядке», — поднял палец Кнышев. — О, давай чаю и сто грамм, — отчего-то хорошее настроение у него. — Никого нет, придется самому за тобой поухаживать.
Хозяин удалился в приемную, а Мастаев вновь к столу, взял листок с мелконабранным текстом: «Хроника событий».
«В новогоднюю ночь российские войска предприняли штурм Грозного. Один полк попал в засаду, был окружен в районе железнодорожного вокзала. Много жертв, много пропало без вести. Данные уточняются.
3.01.95 г. — Авиация нанесла ракетно-бомбовый удар по Грозному, Шали, Урус-Мартану и Атаги.
Зарубежные СМИ сообщают о применении запрещенных игольчатых бомб. В одном Шали погибло боле ста двадцати мирных жителей.»
— Ты опять не в свое дело нос суешь? — появился Кнышев с бутылкой.
— Не «мое дело» — родину бомбят?! В одном Шали столько жертв.
— О-о, сам понимаешь, лес рубят, щепки летят. В чей глаз попадут — неизвестно.
— И в ваш попадут, — крикнул Ваха и даже неожиданно для себя он нанес удар кулаком, а вот ногой, своей убийственно бьющей ногой ударил по стулу так, что стул, будто футбольный мяч, полетел в стенку. А он, хромая, особо не торопясь, думал, вот-вот задержат, покинул административный корпус.
И во Внуково его не задержали, и в Минводах. В объезд, через Дагестан, только через сутки с восточной стороны он вошел в Чечню. Это была война. Масса беженцев, раненых. Ужас, паника и страх в глазах людей. Только теперь он понял, как на него смотрели афганцы, когда он там служил.
Приказ он не исполнил. Однако, считая долгом доложить президенту как есть, Ваха, вопреки здравому смыслу, но исполненный чувства патриотизма, под бомбежками и обстрелами дошел до Грозного и даже к Сунже вышел, напротив дымился весь разбитый президентский дворец.
Здесь молодые парнишки-бойцы, которые эту войну восприняли как войну освободительную, почти что голыми руками держали оборону. Они-то и подсказали Вахе, что президент-генерал уже покинул город и по слухам где-то в пригороде.
Ночуя то там, то здесь, более пяти суток Мастаев, не раз рискуя жизнью, мотался по республике, думая, что вот-вот он выйдет на президента. И более того, узнав, что он разыскивает, его позовут. Поиски были напрасны. Он уже обессилел, как вновь подсказали — иностранные и даже российские корреспонденты, в том числе и некоторые правозащитники по каким-то своим связям спокойно находят президента Чечни и регулярно берут у него интервью.
Вот тут Мастаев немного схитрил, ведь и у него в кармане удостоверение независимого журналиста. И как ни странно, на российском блокпосту ему помогли — посадили в машину с правозащитниками, и через полчаса он был в Шали. Вот где гвардия президента — вооружена, многочисленна и не боится авианалета: то ли такая смелая, то ли знают, что их бомбить не будут.
Вместе с группой, видимо, как было уже договорено, Ваха попал на прием. Генерал и теперь свеж, выбрит, белизной сорочка сияет, он спокоен. Обвиняет Россию во всех грехах, в варварстве. А вот Мастаева даже не выслушал, словно видит впервые или не хочет видеть.
Правозащитники уехали, кортеж президента куда-то к ночи умчался, а Ваху пригласили переночевать сельчане. Какой сон?! Начался артобстрел, потом авианалет. Всю ночь провели в подвале, а хозяин удивлялся:
— На днях президент прямо в центре села, у мечети, митинг проводит. Над селом самолеты, а он даже не шелохнется, отважный, и выдал: «Шалинцы, не бойтесь, пока я здесь — бомбить не будут. Все за оружие! В бой!.. И вправду, как и сегодня, только он уехал, бомбить стали, стрелять, зачем, мол, зачем вы его впустили?.. Вот цирк! А у меня дети, старики: ни дров, ни денег, и мука на исходе.
Мастаев считал, что где-то и он виноват в случившемся, по крайней мере он не смог исполнить свое задание. С таким нехорошим настроением он прибыл в родной Макажой. И почему-то ему казалось, что хотя бы здесь не будет войны, так высоко она не заползет. Да какие преграды для современной авиации: и здесь все время в небе шум самолетов, вертолетов, а вместе с ними с низин очень тревожные вести. И хотя Баппа плакала и отговаривала его, но он не смог на сей раз отсиживаться в горах, не воспринимал теперь отрешенность, он хотел чувствовать себя частицей социума, он не ничто, а личность!
