Сергей Алексеев - Покаяние пророков
Письма не было и у этого…
— Ничего вооружился…
Спустив усатого вниз, Комендант приподнял лопатным черешком половицу над балкой, пропустил под ней наручники и примкнул каждого пленника с обеих сторон. Они сидели на куче картошки, гундосый уже приходил в себя, пытался поднять голову, его товарищ обвисал мешком, из носу капала кровь.
— Отдыхайте пока…
Поднявшись из подпола, он начал было наводить порядок и вдруг почувствовал, как ослабли ноги и затряслись руки.
— Да, плохо дело. Постарел…
Открыл коньяк, выпил полстакана и, прихватив сигареты, вышел на крыльцо. Кругом было тихо, даже конь замолк, и стало слышно, как по оттаявшему косогору бегут ручейки и за рекой булькают тетерева. Он выкурил сигарету, затем с оглядкой прошмыгнул в конюшню и там засунул один пистолет и телефон под плетеные ясли.
— Охраняй.
Жулик успокоился, но сено так и не тронул, стоял с опущенной головой, будто прислушивался к своему внутреннему состоянию. Комендант закидал навозом половицу над лазом и ушел в избу.
Усатый стонал и начинал шевелиться, а гундосый пришел в себя, сидел прямо, держа свободной рукой затылок.
— Что, господа работорговцы, очухались? Отвечать коротко и быстро. Где сейчас Юрий Николаевич?
— Ну ты, козел старый, — простонал гнусавый и засучил ногами. — Наши люди здесь. Они придут…
— Говорить будешь?
— Да пошел ты…
— Ладно, с тобой все ясно. — Комендант кинул картошиной. — А ты, Арканя? Где Космач?
Глаза у Аркани заплывали, нос распух.
— Не знаю… Я давно в лесу…
— А куда Почтаря дели?
— Слушай, батя, тебе все равно хана. — Гундосый попытался достать его ногой. — Давай договоримся! Наши придут, тебя пошинкуют!
— Ну ждите, когда придут. — Кондрат Иванович стал под открытым люком. — Я пошел избу поджигать. Все равно никому не нужна. А есть такое понятие — обратная тяга. Это когда дым идет вниз…
И полез наверх…
Люк он оставил открытым и принялся растапливать печь: дрова сложил клеткой, нарвал бересты, зажег ее возле хайла и кочергой задвинул под поленья.
Трубу же, напротив, не открыл, прихватил коньяк и вышел на крыльцо.
* * *После недельной пурги природа будто прощения просила, дни стояли теплые, на солнцепеке становилось жарковато, и снег почти не таял — испарялся, отчего ноздреватые сугробы напоминали пчелиные соты. Но стоило зайти в тень, как от земли несло холодом и под ногами гремел лед. Это было самое лучшее время, когда так остро чувствовался контраст и особенно хотелось жить. На свете почти не осталось радостей, от которых бы трепетала душа, и вот это весеннее оживление было последним, отчего еще хотелось делать глупости.
Обычно в такую пору Кондрат Иванович вставал затемно, если боялся проспать, ставил будильник, вешал на пояс малую саперную лопатку и топорик, брал кусок хлеба и уходил подальше от глаз, за деревню, где был еще один зарастающий выпас, примыкавший к реке. Сначала он просто бродил по проталинам и пел детские песни, каждый раз напряженно вспоминая слова. Чаще всего какую-нибудь одну строчку:
— Полетели утушки над рекой, над рекой…
А когда всходило солнце и топило снег, он начинал пускать ручейки. Весь косогор был изрезан давно заросшими коровьими тропинками, разбегающимися по полю вкривь и вкось, колеями старых дорог, ямами и ложбинами, — столько преград стояло на пути весенней воды! Он заходил сверху, от леса, и начинал соединять лужицы, копал канавки, протоки и руслица, сводил или разводил ручьи, пока все поле не покрывалось единой сложной сетью.
— Вам течь сюда! — на правах Коменданта приказывал он весенним лывам. — А вас я перекрою и насыплю плотину. Вам следует отстояться несколько дней. Посмотрите, на что вы похожи? Разве можно с такой грязью в чистую реку? Не пущу.
Игра так увлекала, что спохватывался, когда бегущая вода густела и замедляла бег, — вот уже и солнце село! Перемазанный землей, с мокрыми коленками, он возвращался домой или когда темнело, или задами, чтоб никто не видел.
И сейчас надо было уже давно идти на свой заветный косогор, вон какая дружная весна, так через неделю и снег сгонит…
Комендант сидел на крыльце и думал, что больше уже не пойдет делать ручьи, что эта последняя радость омрачена и, пожалуй, отнята навсегда.
Обратная тяга началась через полчаса, в подполе послышался кашель и крики. Он хладнокровно отхлебнул коньяка, но тут же выплюнул. А на этикетке написано — дагестанский, пятилетней выдержки. Хотел выбросить бутылку, однако поставил ее на воротный столб, отсчитал двадцать пять шагов и вытащил трофейный пистолет.
— Будем играть в войну. Прапорщик Гор, на огневой рубеж! Заряжай! Огонь по мере готовности.
Стекло брызнуло сверкающим облаком, выплеснувшийся коньяк взлетел веревкой и обагрил снег.
— Оружие на предохранитель.
Осмотрев результат попадания, Комендант зашел за угол и выдернул тряпичную затычку подпольной отдушины — пленники орали, как отставшие дети.
— Батя! Отец!..
Он распахнул дверь в избу и открыл задвижку. Дым потянуло в трубу, над полом образовался просвет, а из открытого люка взметнулся белый вихристый столб. Не дожидаясь, когда проветрится подпол, он спустился и сел на нижнюю ступень лестницы.
— В живых останется только один из вас. Кто будет говорить коротко, быстро и толково. Второй пойдет в расход. Все понятно?
— Понятно, — за обоих ответил усатый.
— Начнем с простого вопроса, — деловито проговорил Комендант. — Сколько вас тут бродит вокруг деревни?
— Двое, — поспешил гундосый. — Еще двое!
— Четверо, — поправил его напарник. — Четыре человека.
— Это всего четыре, с нами, а так-то еще двое!
— Ладно, — остановил перепалку Комендант. — Едем дальше. Куда дели Почтаря?
У гундосого от дыма пробило нос.
— Спустили под лед возле моста…
— Живого, что ли?
— Да нет…
— За что вы старика-то, сволочи?
— Он с автоматом был…
— Да ведь без автомата уже в лес выйти нельзя! — прорычал Кондрат Иванович, но тут же взял себя в руки. — Ну да, он старый, в рабство не продашь. И выкуп не дадут… Кто его расстреливал? Ты? — Кинул картошиной в гундосого. — Пистолет с глушителем был у тебя. А я выстрелов ночью не слышал.
— Не я… Он. — Показал на усатого. — Дал ему свой…
— Убираете людей, чтоб не мешали? Следующая очередь была моя?
— Мы приказы выполняем, — ушел от прямого ответа гундосый. — Сами ничего…
— Ну и чьи это приказы?
— У нас директор есть… Генерал Ногаец.
