Ксения Велембовская - Дама с биографией
А Люсе уже и кусок не лез в горло, до того ее переполняло негодование. Просто в голове не укладывалось, как могла Лялька, так долго и безутешно оплакивавшая Нюшу, вывалить перед Марком все грязное белье семьи Артемьевых, а потом еще и согласилась сделать это белье всеобщим достоянием. Ведь тем самым девчонка предавала любимую бабушку. Уж наверное, у Нюши были причины, чтобы, так и не поделившись ни с дочерью, ни с внучкой, унести в могилу тайну своих непростых, скорее всего казавшихся ей стыдными, отношений с Сергеем Михальцевым. Или с кем-то другим. Кто знает?
Конечно, Лялька с ее современными установками: подумаешь, кто-то с кем-то когда-то переспал, ну и что? — и не раз изображавшая на экране матерей-одиночек, не могла воспринимать бабушкину любовную коллизию как нечто особенное, однако это все равно ее не оправдывало. Причина ее предательства могла иметь лишь два объяснения: либо за четыре месяца тесного, изо дня в день общения циничному Марку удалось развратить девчонку окончательно, либо она совсем дошла до ручки от тоски и отсутствия былой московской востребованности. Варианты, честно сказать, были один другого хуже, и перевесило извечное материнское желание оправдать дочку: никакого белья Лялька перед Марком не вываливала! Просто не удержалась и похвасталась собственным дворянским происхождением в ответ на новость об аристократизме папочки, о чем, бахвал и краснобай, он трубит теперь направо и налево.
— Так кого же все-таки ты имел в виду под прабабкой-аристократкой? — непринужденно поинтересовалась Люся, когда, покончив с форелью, Марк сложил на тарелке вилку и нож.
Он удивленно округлил глаза и, разумеется, напомнил о проклятых архивных документах. Попадись они сейчас Люсе в руки, в ту же секунду полетели бы в помойку! Там им самое место!
— На меня, Лю, сходство барышни на фотографии и нашей Лялечки произвело ошеломляющее впечатление. Если ты не возражаешь, то, взяв за основу историю вашей многострадальной семьи, я готов сделать отличный семейный сериал. Возможно, сам напишу сценарий. Отправлю ассистента по питерским архивам, засажу его в Интернет — там, как в Греции, все есть, — и он наберет мне кучу материала об этих Михальских…
— Михальцевых.
— А, неважно! — небрежно отмахнулся он и, с легкостью переделав Михальцевых в Васильцевых, начал излагать примерный план своего сценария.
Даже с учетом того, что для недобитого дворянства советская действительность была совсем не сахар, получалась невообразимая по количеству жестокостей, смертей и вдребезги разбитых сердец трагедь, типичное «мыло», вызывавшее лишь активное неприятие. Еще через минуту, когда Марк подобрался к событиям, непосредственно связанным с ее рождением, Люся почувствовала, что сил у нее больше нет. Хотя толком он ничего не знал (значит, Лялька бабушку не предавала), наворотил он такого, что захотелось немедленно, тотчас же послать его куда подальше!
Чтобы добавить себе решимости, Люся залпом допила шампанское, потом для пущей храбрости вызвала образ Заболоцкой, с жаром распинающей ее за легкомыслие и беспринципность… Однако тем дело и кончилось. Она не вскочила и не ушла, напоследок ядовито бросив через плечо: давай снимай про своих землевладельцев, от нас отстань наконец! Потому что перед глазами возникла Лялька. Исхудавшая от переживаний, серым осенним днем девочка лежала на высокой кровати, носом в стену, и не желала ничего: ни есть, ни пить, ни жить.
Чтоб ты провалился, паразит! — мысленно посулила Люся продолжавшему витийствовать Марку, такому же говенному сценаристу, каким он был артистом, и стала прикидывать, на сколько серий могут потянуть запланированные им страсти-мордасти и, таким образом, из количества перейти в счастливое для Ляльки качество — занятость на ближайшие год или даже два. Навскидку выходило приличненько, серий десять, не меньше, и Люся сосредоточилась на том, как бы выторговать индульгенцию для Нюши… Нет, не выторговать, а потребовать, встать насмерть, сказав: иначе, господин хороший, дело не пойдет!
— Как, зажег? — с самодовольной ухмылкой спросил Марк, изложив свою «задумку» и переходя к чаю, который собственноручно, шикнув на официанта, чтобы не мешал, разлил из белого фаянсового чайника по низким круглым чашкам.
— Замысел, безусловно, креативный, — незаметно для него съязвила Люся. — Но, мне кажется, он может существовать и сам по себе, без нас. Без меня и, главное, без Нюши. Ведь вся эта история с дворянскими предками, согласись, вилами на воде писана. Если Ляля похожа на барышню Михальцеву, то это вовсе не означает, что они и правда в родстве. Этого пока еще никто не доказал.
— А какая, в сущности, разница? — возразил сценарист чуть ли не с обидой (как же! недооценили голубчика!) и надул щеки. — Художник имеет полное право на вымысел. (Эх, будь ее воля, она бы сейчас зыркнула по сторонам и в полнейшем обалдении спросила: а где тут у нас художник?) Легенды и мифы лишь добавляют поэтики в художественное произведение. Однако я больше чем уверен, что ваше родство неоспоримо. Причем дворянские гены, Лю, проявились в первую очередь в тебе. Посмотри на себя в зеркало — какая ты тульская крестьянка? Нюша ведь, кажется, из тех краев?.. Я и раньше подозревал, что в тебе течет голубая кровь, теперь же, когда ты превратилась в такую изящную, утонченную женщину несоветской наружности, сомневаться в этом уже не приходится!
В другое время она непременно повелась бы на столь изысканный комплимент, но сейчас падкое на красивые словечки глупое женское сердце окаменело, как у воина перед битвой с лютым врагом.
— Короче, Марк, я настаиваю…
— Ой, извини, — остановил он, — мне пришла эсэмэска со студии. Одну минуту.
За темным окном застыли в пробке на Тверской тысячи желтых и красных огней. Зрелище было красивым, но безрадостным, порождавшим невеселую аналогию: вот и ее так же придавили с двух сторон, и никуда не денешься!
Пока она наблюдала за вечерним транспортным коллапсом, продюсер, нацепив на нос узкие очки, вслед за полученной эсэмэской просматривал и другие поступившие ему сообщения. В очках, сосредоточенный, он выглядел чрезвычайно деловым и серьезным, и Люся нервно заерзала в кресле: что если она не совсем адекватно оценивает Марка? Вдруг он действительно большой киношный воротила и легко может обойтись и без кино о Михальцевых-Васильцевых? То есть если сейчас сказать ему нет, он лишь с облегчением вздохнет. Типа: баба с возу, кобыле легче. Вообще кто его, черта, знает, может, он и явился сюда за нет, а вовсе не за да? И что тогда делать Ляльке? Поэтому, как только золотистый мобильник снова лег на стол, она проворковала:
