Марк Барроуклифф - Говорящая собака
Кот запустил руки в кучу лежавших перед ним разноцветных кружочков, извлек оттуда фишек примерно на миллион и стал с выразительным шумом трясти их, зажав между ладонями.
Затем он преспокойно ссыпал фишки обратно в кучу и сбросил карты.
Кровь хлынула мне в лицо и затем отхлынула обратно, так что я едва удержал голову над столом. Похоже, я начинал сдавать.
Кот заметил мое смятение и, будучи Котом, решил усилить его, бросив карты передо мной и показав свои три десятки. Фантастический набор, хотя против моего он ничего не значил.
Коп тоже мог собрать флэш, правда, не такой, как у меня, и тоже отказался делать ставку.
Имея на руках такие карты, можно поставить на кон последнее, включая фамильное серебро, — но никто этого не сделал? Почему?
Опять я почти ничего не выиграл, причем на лучшем раскладе в жизни. Это было необъяснимо! Но хуже всего, что на лицах двух своих главных оппонентов я заметил ухмылки, по которым можно было заключить, что они-то как раз могут все объяснить.
Что это — камеры наблюдения, с помощью которых они заглядывали в мои карты? Или же у них были какие-то другие методы вроде моей собаки? Но если бы они точно знали, что у меня на руках, они действовали бы иначе, не стали бы все время сбрасывать карты. Похоже, им были известны не только мои карты, но и мои мысли. А это уже было досадно, ведь я считал чтение мыслей своей прерогативой.
— Ты же выиграл! — ликовал пес, не соизмеряя размер ставки и выигрышной комбинации.
— Чему ты радуешься?
— Ну как же — мы выиграли. А ты разве не рад?
— Ничуть.
Последовала новая раздача, и я с удивлением обнаружил, что в моей жизни, похоже, наступила полоса сплошного везения.
Не стану погружаться в детали, но у меня в руках очутились две девятки плюс одна на столе. Три карты одного достоинства. Опять.
— Сейчас мы их прищучим, — возликовал пес, чьи оценки основывались на моей реакции, а не на картах. Я ощутил какое-то дуновение слева от своего лица. Я огляделся по сторонам, потом опустил взгляд вниз и увидел Пучка, который, не в силах сдержать радости, махал хвостом во все стороны. Хвост вертелся точно пропеллер.
И вновь руки замерли над горой фишек. В этот раз Кот даже не смотрел в мою сторону. Он просто сбросил карты. То же самое сделали и все остальные.
— Не везет? — осклабился Кот и снова стал противно щелкать языком.
— Везет, везет, везет! — заладил пес, искательно заглядывая мне в глаза.
В этот момент я обратил внимание, что Кот смотрит на Пучка. Причем не просто на Пучка, а на его хвост. Пес вилял хвостом во все стороны, образуя в воздухе целый вихрь в предчувствии скорого возвращения домой, когда мы наконец отыграемся.
Я все понял. Мы засветились окончательно и бесповоротно. С Пучком больше играть нельзя.
— В чем дело? — спросил он, внезапно помрачнев от моих мыслей. — Чем ты так опечален? Мы же идем домой? О, нет! — заскулил он, и уши его поникли.
Кот засмеялся и покачал головой. То, что было нашей единственной надеждой, теперь выдавало нас со всеми потрохами.
38 КОНЕЦ ИГРЫ
Теперь мы очутились на игровом поле, которое мне нравилось меньше всего, — уровень первый.
Я пытался запихнуть пса под кресло, но всякий раз, когда я получал плохую раздачу и падал духом, он начинал поскуливать, и всякий раз, когда у меня были отличные карты, от которых дух захватывало, он бился в истерическом припадке радости.
Мы сжились, срослись друг с другом, он стал громкоговорителем, мегафоном моих эмоций, сообщавшим, что творится у меня на душе и в моих картах всем присутствующим за столом.
Причем его было не остановить, он буквально закладывал меня на моих глазах.
В результате я час за часом терял деньги, какая бы карта ни шла, причем без всякой надежды отыграться.
К следующему перерыву, в полночь, я уже был в проигрыше, не в таком уж большом, но и не в маленьком.
— Путь твой близится к концу, бродяга? — спросил Кот, очевидно задетый тем, что я назвал его Тиддлсом, то есть пьяницей, и нагнулся погладить пса.
— Кто у нас хороший мальчик? — язвительно спросил он. — Давай-давай, виляй своим хвостиком, нам это очень нравится.
Встав из-за стола, он уперся в меня взглядом:
— Чертов вуду.
Это было все, что он сказал, прежде чем удалиться.
— Что-то он мне не нравится, — заметил пес. — И воняет от него…
Я оставил как-то большую стопку виниловых папок в машине, и Пучок потом месяц жаловался на смрад в машине, хотя лично я ничего не чувствовал.
Майлс был тут как тут.
— Что происходит, приятель? — Я обратил внимание, что в расслабленном состоянии у него был барский, итонский акцент, когда же Майлс был возбужден, из него так и выпирал австралиец.
— У нас проблема. Кажется, пора смываться.
— В тюрьму? — жизнерадостно сообщил он.
— Не хотелось бы.
— Вот то-то и оно.
— В чем дело?
— Дело в собаке.
— С ним что-то не так?
— Вы что, не видите? — прошипел я. — Он выдает меня с головой. Всякий раз, как я получаю на руки хорошую комбинацию, он виляет хвостом, как чокнутый, и наоборот — скулит, когда у меня лысые фишки.
— Мы пропали!
— А я лично нет, — подал голос пес. — Особенно если вы не лишите меня этого сандвича с лососиной.
Майлс задумался. Не знаю, представляете ли вы, что такое задумчивый адвокат, пропустивший несколько рюмок: поскольку он не играл, иного развлечения ему не оставалось.
— А ты не можешь не вилять хвостом? — обратился он к псу.
— Или хотя бы не проявлять такой дикой радости, когда у меня хорошие карты? — дополнил я.
Пес помахал хвостом.
— Не могу, — вздохнул он. — Иначе что это за радость? Когда я испытываю положительные эмоции, то всегда виляю хвостом и дышу вот так, высунув язык. Это неотъемлемая часть счастья. Это не выражение эмоции, это эмоция как таковая. Единственный способ удержать меня от виляния хвостом — это сделать несчастным.
— Чушь собачья, — заключил я. — Значит, если я повиляю твоим хвостом, то ты станешь счастливым, что ли? — Я взял его за хвост и помотал из стороны в сторону.
— Думаю, этого будет достаточно, — отозвался пес, судя по всему весьма довольный собой.
— А что ж ты такой самодовольный теперь?
— Потому что вы повиляли хвостом в тоне самодовольства. И теперь я ощущаю самодовольство. Вот если бы вы виляли чуть-чуть побыстрее, это была уже готовность служить. — И он вяло замахал хвостом — в точности как при нашей первой встрече.
— Но ты же не хочешь, чтобы я проигрался в пух и прах из-за твоего хвоста? — взъерепенился я.
