Барбара Кингсолвер - Лакуна
В наш последний день он собрался на пляж и попросил меня пойти с ним. Я ничего не имела против того, чтобы посидеть у моря с книжкой. Так бывало не раз. Но стоило нам очутиться на берегу, как мистер Шеперд повел себя странно. Собралась толпа мальчишек, и он по-испански сказал им, что заплатит, если они пойдут смотреть, как он ныряет, — просто чтобы проверить, как долго он сможет оставаться под водой. Мальчишки, казалось, за деньги готовы были даже слушать, как он насвистит мотивчик какого-нибудь диксиленда, если ему заблагорассудится, так что мы все вместе отправились по тропинке через кусты к берегу.
Нырять мистер Шеперд решил в бухточке, закрытой скалами; полоска берега с каждой минутой становилась тоньше: начинался прилив. Время шло к полудню; похоже, мистеру Шеперду не терпелось поскорее зайти в воду. Она пока стояла невысоко, но стремительно прибывала, поглощая маленький пляж. Интересно, сколько, по его мнению, я тут пробуду, подумала я. Не знаю, что сказал мистер Шеперд, прежде чем нырнуть. Не обратила внимания. Пожалуй, я немного сердилась на него. К тому же у меня была с собой книга. Но спустя некоторое время я подняла глаза и не увидела его. Я подождала. Сосчитала до пятидесяти, потом до ста. Я не думала, что он мог куда-то деться из бухты. И тут меня осенило: он утонул. Мальчишки, похоже, тоже поняли это: они смотрели не на воду, а на меня. Наверно, полагали, что дальше дело за мной — расхлебывать кашу.
Закричала ли я? Это на меня не похоже, так что едва ли. Кажется, я встала, бросила книжку и побежала к морю. Помню, как подумала, что не могу зайти в воду, потому что испорчу туфли. Значит, тогда до меня еще не дошло, что случилось кое-что пострашнее промокших туфель. Да и вообще всего, что я знала. Мой муж, Фредди Браун, погиб во время паводка реки Френч Брод в 1916 году, и его смерть разбила мое девичье сердце. Но сейчас дела обстояли куда серьезнее. Сердце мое постарело, и мне было что терять. Тот день не передать словами. Мистер Шеперд нашел бы нужные слова для ощущений, которые я испытывала; мне же оставались только чувства.
Я как могла объяснила мальчишкам, чтобы бежали за подмогой. Из деревни пришли мужчины и обследовали бухту. Среди них был и друг мистера Шеперда, Леандро. Позже подоспела полиция. К ночи, должно быть, на берегу побывала добрая сотня людей. Начался отлив; с каждым часом полоса пляжа становилась шире и могла вместить всех зевак. Тогда так толком и не стемнело: едва село солнце, как взошла большая круглая луна. Думаю, большинству собравшихся было просто любопытно поглазеть на утопленника. Но все разошлись несолоно хлебавши, потому что тела не нашли. Мистер Шеперд исчез.
Тот день я помню отрывками, не целиком. Не могу сказать, как вернулась в отель. Полицейские обыскали комнату мистера Шеперда, рассчитывая обнаружить какую-нибудь записку или другие улики: они полагали, что он покончил с собой. Я понимала, что это не так, и все-таки сомневалась. Стояла в дверях, пока они рылись в наших чемоданах и ящиках столов и думала: «Опять то же самое. Полиция ищет улики и того, кого не найдет». Тут мне бросился в глаза каменный божок, которого мистер Шеперд любил носить в кармане. В комнате было чисто, все вещи убраны, а фигурка стояла на столе и улыбалась мне! Или ревела круглым ртом, похожим на дыру в голове. При виде этого мне тоже захотелось зареветь, хотя это на меня совсем не похоже. Уверена, что божок очутился там неспроста: мистер Шеперд оставил его для меня. Но что он хотел этим сказать, я не знала.
Вернувшись в Америку, я взялась за дело, но получалось у меня не очень хорошо. Я могла думать только об одной вещи зараз, например — встать с кровати. Артур Голд очень мне помогал. Гибель мистера Шеперда его опечалила, но почти не удивила. Оказывается, он написал завещание. Все имущество оставил мне: дом, доходы от продажи книг, если таковые будут. Своих кошек. Денег было немного, но все же больше вдовьей пенсии. Незадолго до нашего путешествия часть средств мистер Шеперд, как ни странно, послал в банк в Мехико, на имя миссис Кало. Мне он об этом не обмолвился, но я решила, что удивляться тут нечему. Этой даме никогда не хватало денег.
К завещанию прилагалось письмо, которое он написал мне. В нем были распоряжения насчет книг и кое-что личное — благодарность за годы, проведенные вместе. Большую часть этого пересказывать здесь нет необходимости. Но две вещи меня потрясли: во-первых, он признался, что у нас была большая любовь. Это его собственные слова. Никто и никогда не был для него более важен. Еще он просил, чтобы я не горевала. Он сожалел лишь о том, что его поступки бросили тень на мою жизнь, и хотел оградить меня от неприятностей. Сказал, что это и есть тот счастливый конец, о котором все мечтали. Эти слова ужасно меня разозлили. Расстаться с жизнью и назвать это счастьем!
Я перебралась в его дом, наконец-то распрощавшись с миссис Битл; на этом я подробно останавливаться не буду. В «Рее» я работала по утрам, дни мои были свободны, и я могла наводить порядок в доме и отвечать на письма, которые по-прежнему приходили. Первым делом я написала некролог для городской газеты. Не передать, как тщательно я продумывала каждое слово, сколько оставила недосказанным. Отнесла статью в редакцию, поговорила с репортером. Стоило мне выйти за порог, как он выбросил мою заметку в корзину и накропал собственную. Заслуги мистера Шеперда им были неинтересны: рассказ о них потребовал бы честности. Гораздо проще оказалось перепечатать ходившие о нем слухи.
В 1954 году скончалась подруга мистера Шеперда, миссис Кало. Должно быть, ее родные перевернули дом кверху дном, как обычно бывает, когда разбирают вещи покойного, потому что они прислали чемодан с вещами мистера Шеперда. Одежда молодого человека, давным-давно вышедшая из моды, несколько фотографий; словом, не о чем говорить. Но в чемодане обнаружилось письмо миссис Кало, адресованное мне. Это показалось мне очень странным. Мы виделись всего раз. Однако на конверте значилось мое имя. Получается, это был не просто чемодан с забытыми вещами: она собиралась послать его мне. Планировала сделать это перед смертью.
Письмо оказалось своеобразным. Карандашный эскиз пирамиды в блеклых лилово-коричневых тонах; наверху — желтый глаз с расходящимися в разные стороны линиями, похожими на солнечные лучи. Внутри глаза написано «Соли»; я решила, что имелось в виду солнце. А вверху страницы детским почерком было нацарапано: «Вайолет Браун, ваш американский друг мертв. Здесь кто-то другой». По-английски. Но я не поняла ни слова.
Фотографии я спрятала, а одежду решила отдать Армии Спасения: когда тебе холодно, еще и не такое наденешь. Но сперва вещи надо было постирать, и руки у меня дошли до этого лишь через несколько недель. И только по счастливой случайности я сперва проверила карманы брюк. При мысли о том, что могло быть и по-другому, у меня колотится сердце. Но как вышло, так вышло. Я нашла маленький блокнот.
Я догадалась, что это. Признаюсь честно. Я открыла кожаную обложку, увидела каракули карандашом, прочла жалобы мальчика на мать и так далее. Я плакала так, словно нашла собственного потерянного ребенка. Села на пол в спальне, где разбирала одежду, и прочла дневник до конца. Когда дошла до пещеры, которую мистер Шеперд нашел под водой, мое сердце забилось быстрее. И наблюдения за луной, то, как он учился определять день, когда прилив протолкнет его на другую сторону, не утопив. В этом был весь он. В упорном изучении.
Я прочла дневник от корки до корки. Счастливый конец, как назвал его мистер Шеперд. Значит, вот что он выкинул под самым моим носом, пока я сидела на берегу с книжкой. Заплыл в пещеру, чтобы либо упокоиться на дне с костями прочих утопленников, либо выбраться на ту сторону и войти в жизнь другим человеком, который не умирал.
Пан или пропал, решил он. И я поняла, что он выбрал. Доехал до миссис Кало, она его спрятала и помогла начать все сначала. Она обожала такие приключения. Он перевел деньги в банк. «Здесь кто-то другой», — написала она черным по белому и добавила давно забытое имя, которым когда-то звала его. Это он упросил ее послать весточку, чтобы успокоить меня. В этом я уверена.
Пришлось доставать все его записные книжки и снова читать. Три года назад я проглядела их сквозь слезы и убрала. Забыть обо всем — самое мудрое, что я могла сделать. Теперь же извлекла коробку на свет божий. Весь стол был завален бумагами, как во время оно. С новым дневником вся история приобрела иной смысл. Благодаря этой подводной дырке в скале — лакуне, как называл ее мистер Шеперд. На этот раз, зная, что в конце концов герой останется в живых, я прочла дневники с легким сердцем. Или по крайней мере попытается вырваться, пусть даже ценою жизни. Говорят, чего не знаешь, то не может причинить тебе боль. Не всегда. Зависит от обстоятельств. Я поступила с этими блокнотами так же, как на моем месте мог бы сделать мистер Шеперд. Описала его жизнь, как выбрал он, чтобы другие прочли о ней. Он начал было одну главу, но потом бросил, заявив, что дальше дело не пойдет, потому что не хватает потерянного дневника. Теперь я бы ответила: «Мистер Шеперд, он нашелся, так что история продолжается». Я и сама понимаю, что это вздор. Он хотел спрятать детство и отрочество с глаз долой, забыть о нем. За молчащего говорит Господь, это я слышала не раз. Я боролась с собой, и это далось мне нелегко. Меня до сих пор мучает совесть.
