Эмэ Бээкман - Возможность выбора
— Расскажи сказку!
Вид у Лауры стал совершенно несчастным. Ее морщинистое лицо задергалось, она не осмелилась признаться, что не знает на память ни одной сказки. Более виноватого, чем Лаура, было трудно себе представить. Но ревностная Лаура поспешила загладить свою вину. Она отправилась по магазинам и накупила необходимой литературы. Эбэ выздоровела, история со сказками забылась, и никто бы никогда не узнал, что у Лауры припасены на всякий случай книги, если бы к Малле как-то а воскресенье не приехала в гости дочка. Девочка училась в школе-интернате в другом городе, все очень обрадовались ей, а сияющая Лаура приволокла целую кипу детских книжек.
Рабыня требовала за свою преданность умеренную плату: ее божество должно было изредка разрешать ей посидеть рядом. Для Эбэ такие сеансы были мукой. Она жаловалась, что ее тошнит от восторженно-покорного взгляда Лауры. Хотя окончательно отвергнуть Лауру было трудно.
Эбэ не имела обыкновения давать Лауре отчет, с кем и куда она ходит. Иной раз поздним вечером, когда Эбэ долго не возвращалась, Лаура не находила себе места от беспокойства. Однажды Эбэ наткнулась на нее в два часа ночи на лестнице. Лаура никак не могла лечь спать, не убедившись, что Эбэ вернулась домой жива и здорова. Эбэ в тот раз страшно разозлилась и заорала на всю лестницу:
— Убирайся, шпионка несчастная, видеть не могу твою…
Что слишком, то слишком. Наутро Эбэ чувствовала себя весьма скверно, теперь пришел ее черед сокрушаться. Она никак не могла придумать, как ей попросить у Лауры прощения. Но все разрешилось проще, чем можно было предположить. Оказалось, что у Лауры день рождения. И Эбэ помчалась в город за подарком.
Лаура чуть с ума не сошла от радости. Она не уставала рассказывать всем встречным и поперечным в коридоре и на кухне, что Эбэ подарила ей целый букет цветов.
Лаура не скрывала своей давнишней мечты: ей хотелось жить в одной комнате с Эбэ. Позднее Малле, Сайма и Эбэ рассказали, какого труда им стоило сохранить пустующую койку до прихода в общежитие Орви. Они из кожи вон лезли перед старухой Эрле, дарили ей подарки и упрашивали не поднимать шума из-за незанятой кровати. А Лауре они наврали, что место, освободившееся после их бывшей соседки, вышедшей замуж, уже отдано новой жилице, которая задерживается только потому, что в данный момент отдыхает в санатории.
Малле, Сайма и Эбэ в паническом ужасе умчались бы на край света, если бы Лаура переселилась в их комнату. Соседки по комнате неплохо уживались друг с другом. Это гарантировало каждой из них относительную свободу, и нельзя было допустить, чтобы Лаура ее отняла.
Ссоры в общежитии были нередки. В некоторых комнатах жильцы находились между собой в смертельной вражде. Случалось, они неделями не перекинутся добрым словом. Попробуй-ка в таком случае кого-нибудь привести или просто почувствовать себя привольно! А в комнате, где жила Орви, она ни разу не слышала ругани, никто ни на кого не кляузничал и вообще не рыл никому ямы. У всех у них были схожие взгляды и общие интересы, они были одного возраста и понимали друг друга с полуслова.
Думая о Лауре, Орви оперлась о спинку стула, она вдруг почувствовала, что ее пальцы коснулись бахромы шали. Хотелось лечь, Орви потянулась и прошлась взад-вперед по комнате. Она взяла с Сайминой кровати подушечки, которые с помощью резинки надевались на уши. Эти «наушники» Сайма как-то, рассердившись, придумала сама.
Раздражающие звуки и шум моментально исчезли за ватной стеной.
У Саймы был самый долгий стаж жизни в общежитии. Она никогда и не жила дома. Дом малютки, детский дом, общежитие ремесленного училища, общежитие строителей.
Можно было бы подумать, что из всех четырех она наиболее закаленный человек. Но именно Сайма была крайне чувствительна к шуму. Временами Орви и Сайма иронизировали, что одна из них хромает на нос, а другая на уши. Сайма работала на кране, она жаловалась, что весь этот скрип, скрежет, грохот и треск пронизывают ее до мозга костей. Иногда, вернувшись после долгого рабочего дня домой, Сайма валилась в постель, закидывала ноги на спинку кровати и тихо стонала — она говорила, что от шума у нее ломит ноги.
Орви легла и натянула уголок одеяла на колени. Как хорошо, подумала она, что после недавней зарплаты Сайма, рыская по магазинам, раздобыла ей платье из немнущейся ткани. Орви протянула руку и стала мять ткань двумя пальцами — она приятно заскрипела. Досаждали только электрические заряды, возникавшие в ней. Когда она стягивала с себя платье, оно потрескивало так, что становилось страшно. Как-то вечером, когда Орви стала раздеваться, женщины потушили свет. Они утверждали, что Орви полыхает от страсти, они видели своими глазами крошечные голубые молнии.
Орви широко раскрытыми глазами уставилась в потолок. Вдруг ей стало ужасно жаль своих соседок по комнате: подумать только, ведь Сайма даже не знала, кто ее мать. Орви вздохнула. Да и у нее дела не многим лучше, хотя она и может считать, что вместе с Лулль у нее было целых три матери. До сих пор Орви не удавалось выяснить свое настоящее происхождение. Там, во мраке прошедших лет, все запутано и перемешано, по-видимому, уже поздно выяснять истину. Орви родилась после того, как отец ушел на фронт. Нет смысла спрашивать его об этом.
Из раннего детства Орви запомнился один-единственный зимний день. Мама сидела под окном и вязала белую шаль.
Проворно двигались спицы. Орви топала вокруг матери, ее пухлые ладошки то и дело похлопывали мать по коленям. Нетерпеливому ребенку хотелось скорее намотать шаль себе на шею. Шаль спадала из-под спиц на колени матери, вот она уже дошла до подола платья и наконец до икр. Орви не могла дождаться, нетерпение сжигало ее. Рот скривился, она заплакала. Орви спрятала лицо в конец шали, а шаль пахла каким-то незнакомым зверем. Котенок пытался развеять грусть Орви. Большой белый клубок бесшумно катался по полу, а Орви с котенком ловили его. Орви с топотом кидалась за клубком, наступала очередь котенка — он цеплялся когтями за нитки и скользил по полу, когда мама подтягивала клубок к себе.
Белая шаль вскоре дошла до маминых пяток.
А она все вязала и вязала. Казалось, этому не будет конца. За окном сияло голубое небо. Орви судорожно вцепилась в конец шали и заревела. Мама все еще продолжала вязать, хотя в эту шаль можно было уже завернуться целиком с руками, шеей и головой.
Мама связала последний ряд.
Но Орви все еще не получила шали, мама принялась крючком привязывать к шали бахрому. Орви запустила пальцы в бахрому, котенок расчесывал бахрому когтями.
Мир Орви ограничивался белой шалью и котенком. В тот ясный зимний день она еще ничего не знала о войне. То, что иногда по вечерам где-то завывало и они с мамой, собрав вещи, спускались в подвал, казалось вполне обычным. Сколько Орви себя помнила, по вечерам на окна опускали непроницаемые шторы, и ребенка нисколько не интересовало, что происходит по ту сторону черной бумаги.
Было совсем тихо, когда мама привязывала к шали бахрому. Синело небо, за окном переливалась сосулька.
Орви ерзала в ожидании. Вот и готова бахрома. Мама поманила ее рукой. Орви нерешительно подошла. На маминых коленях лежал пушистый белый сугроб. Котенок в предчувствии важного события поднялся, потягиваясь, выгнул спинку и крадучись прошелся по комнате. Сел, сложил аккуратно лапки и посмотрел на маму. Мама подбросила на руках легкую шаль, шаль парила в заполненной голубым светом комнате. Затем мама медленно обернула шаль вокруг Орви. Один раз, второй, третий — длинные концы повисли спереди и сзади. Бахрома щекотала коленки.
Мама слегка оттолкнула Орви от себя и посмотрела на нее, склонив голову набок. Затем снова притянула девочку к себе и поцеловала ее в щеку.
Высвободившись из рук матери, девочка вышла на середину комнаты, взялась руками за подол платья и закружилась. Концы шали поднялись в воздух, завертелся волчком котенок, пытавшийся поймать бахрому. Орви закружилась быстрее, бахрома поднялась еще выше. Котенок подпрыгнул вверх, но его коготки до бахромы не дотянулись.
Сумерки поднялись с земли к небу, наступила ночь, и сон белой шалью окутывал ее все плотнее и плотнее.
Мама подняла Орви с постели, натянула ей на ноги валенки и надела пальто. Белую шаль замотала вокруг шеи. Руки ее двигались быстро, и Орви показалось, что шаль затянута слишком туго.
В подвале Орви снова заснула на том самом чурбане, куда ее посадили. Сон обил чем-то мягким доски за ее спиной. Орви накинула шаль на сказочного пятнистого оленя. Они неслись наперегонки по зеленой поляне неподалеку от источника. Вода с шумом и стоном вытекала из земли. Орви хотелось покинуть поляну, но олень не слушался ее. Не могла же она уйти одна и бросить белую шаль.
Олень пропал. Что-то затрещало и заскрипело. Зеленая поляна заколебалась и ускользнула вдаль.
