Виктор Лихачев - Единственный крест
— Позавчера…
— Господи, неужели важны детали?
— Очень важны.
— Соглашаюсь. Как ты позавчера наводила шмон в моих вещах?
— Фи, Сидорин: шмон. А еще борец за чистоту русского языка.
— Не уводи меня в сторону, не получится. Так ответь мне: как ты думаешь, он сейчас там, лежа в своей кровати, знает об этом…
— Знает.
— Ну?
— И все равно: попробуй скажи — убью! И еще. Если будет ругать тебя, вали все на меня.
— Что валить?
— Все! Ладно, хватит об этом. Скажи, где книга Дорожкиной?
— Знаешь, Алиса, здесь на самом деле все забавно получается…
И Асинкрит рассказал, что перед отъездом в Москву он собрал несколько книг, которые пылились у него и лежали мертвым грузом, решив подарить их местной библиотеке. Книг было немного, и Сидорин решил занести «ценный груз» по пути на вокзал. Но в тот день в библиотеке был выходной. Пришлось вести их сначала в Москву, а затем обратно домой. Асинкрит поднялся и принес из прихожей свою сумку. Минута-другая, и вот уже маленькая зеленая книжка лежит на столе. Он видит, как волнуется Лиза.
— Открывай!
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— Алиса, я не знаю, что имел в виду отец Николай, но сейчас скажу честно: стихи мне не понравились: типично женские стихи.
— Слушай, что-то ты стал нашего брата критиковать…
— Хочешь сказать, вашу сестру?
— Вот именно. Тебе было сказано: открывай наугад.
— Как прикажете. Кстати, ужин был очень вкусный.
— На здоровье. Так ты откроешь?
Сидорин взял книгу, открыл ее. С минуту он молчал, а затем стал читать:
Все беспокойней ночи темные,
Все беспокойней мыслей нить.
Мои года, мне отведенные,
Кому дано остановить?
И от кого зависит это —
Длинна ли жизнь иль коротка?
Означен день полоской света
У жизни нет черновика…
Рассвет, закат. Еще немного,
И вот — окончен путь земной.
К обрыву подойдет дорога,
А дальше? Дальше — путь иной.
Как?! Не увижу птичьи стаи
И в синем небе облака?..
Прошепчет дерево листами:
«У жизни нет черновика…»
Смятенье вдруг охватит душу,
Сожмет и не отпустит страх,
И только выплеснешь наружу
Сквозь зубы стиснутые: «Ах!..»
Ах, если б знать, что так получится,
Иначе б жил, наверняка…
Но скажет черная попутчица:
«У жизни нет черновика…»
Глава сорок третья.
Что такое любовь?
От отца Николая Сидорин пришел задумчивый и даже мрачный. Как ни пытала его Лиза, он упорно отказывался передать свой разговор со старцем.
— А я тебе все рассказала, — делала она очередную попытку, — а ты…
— Прости, душа моя, но мне велено молчать, аки рыбе.
— Но ко мне ведь это не относится?
— Относится в первую очередь. Придет время…
— И что?
— И ты все узнаешь.
Зато в качестве возмещения «морального ущерба», Асинкрит подробнейшим образом рассказал Лизе о своих планах. О том, что выбор его новой «штаб-квартиры» от него не зависит. Завтра-послезавтра он узнает будет ли это Смоленск, Брянск или Калуга. Рассказал о предстоящей через неделю показательной охоте на волков, где он должен быть обязательно.
— И ты не можешь отказаться? — спросила Лиза, зная нелюбовь Сидорина к подобным мероприятиям.
— Меня не поймут, душа моя. Охота будет проходить где-то на рубеже моей прежней территории…
— Хочешь сказать — нынешней?
— Ну да, и той, что скоро станет моим новым рабочим местом. С кем-то попрощаюсь, с кем-то познакомлюсь. Говорят, ожидается приезд всяческих знаменитостей, вроде политиков и артистов, но это можно пережить.
Лиза вздохнула и, пытаясь придать своему взгляду строгость, посмотрела на Сидорина:
— Только обещай мне на охоте не пить…
— Сколько раз я тебе говорил, что на охоте не пьют?
— А что же столько мужиков, собравшихся в одном месте, делают?
— Охотятся. Пьют после охоты. Но я постараюсь оттуда побыстрее смотаться. И вообще, мы сейчас с тобой не о том говорим.
— Да? А мне кажется, ты со мной вообще разговаривать не хочешь. Вхожу в привычку?
— Конечно же, нет, но если мне было сказано…
— Я все поняла, Сидорин, — перебила Асинкрита Лиза, — старец запретил тебе говорить. Но просто о батюшке ты мне можешь что-то сказать?
— Ты же недавно видела его?
Лиза встала.
— Все, я пошла. Посуду вымоешь сам, конспиратор.
Сидорин взял ее за руку.
— Прости. Сядь. Ты права. Просто старец очень…
— Огорчил тебя? — подсказала Толстикова.
— Точнее будет сказать — опечалил. Так опечалил, что о каких-то деталях вспомнить трудно. Но все-таки можно. Прихожу, а он читает. Знаешь, что?
— Судя по твоему загадочному виду, явно не жития святых.
— Точно. «Два капитана» Каверина.
— А может, он смотрел картинки?
— Нет, читал. Сказал мне, что хорошая книга — любви в ней много. Как же, отвечаю, помню. «Бороться и искать, найти и не сдаваться».
Старец, заметил мою улыбку, говорит: «Между прочим, очень мудрая мысль. Люди, действительно борются только тогда, когда что-то ищут, а находят — и сдаются». Как это сдаются, спрашиваю. Он отвечает: «Возьмем, к примеру, тебя. Когда искал любви Лизы, ведь боролся же? А теперь сдался». Кому, интересно, я сдался?
— Спрашиваешь ты, — было видно, что, слушая эти слова, Лиза торжествовала.
— Спрашиваю я, а кто же еще? И как он мне здорово ответил: «Сдался своей собственной победе». Вот так-то. Неужели это правда?
— Не знаю, старцу виднее, — Лиза была сама скромность.
— А потом я спрашиваю, а как, мол, сама Елизавета Михайловна?
— А он что?
— Давно, говорит, капитулировала, полностью и окончательно…
— Врешь!
— …позорно бежав с поля боя!
— Мерзкий ты тип, волчок!
— А мы, серые, все такие.
— Он же другое сказал…
— Другое, — вновь посерьезнел Сидорин. — «Такие, как она, не сдаются», сказал. И добавил: «Кто много терял, тот ценит даже малое». Чувствую, что старец на философский лад настроен, набираюсь наглости и задаю глупейший вопрос.
— Ты спросил, что такое любовь?
Сидорин с удивлением посмотрел на подругу.
— Да. А как ты догадалась?
Лиза улыбнулась:
— Мы с тобой две половинки одного целого… Так что же ответил батюшка?
— А я то думал, что только мне дано удивлять других… Урок мне.
