Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий!
– Сеня, вы серьезно? Неужели вы думаете, что в России возможны погромы?
Он не ответил, только пожал плечами, а перед ней на мгновение возникло «волевое» лицо ее собственного папаши с его национальной концепцией в зубах.
Безотчетным движением она протянула руку и погладила Сеню по голове. Он перехватил ее руку и стал целовать ладонь. Она вырвалась.
– Нет, нет, кончено. Уходите!
Сеня умолял, приближался все ближе.
– Я люблю тебя! С первого взгляда полюбил! Оля, пожалуйста…
Простынь, замотанная вокруг тела, не особенно надежная защита. Все же она еще некоторое время пыталась возражать.
– Вздор! Вздор! Прекратите хотя бы это непотребство! Нашли себе любовь! Ха-ха! Не лезьте с поцелуями! Никогда! Никогда!..
Движущийся коридор вокзала TWA в аэропорту JFK. Нескончаемая череда прибывающих пассажиров, разноплеменная толпа. Подплывающие и проходящие мимо лица. Для одних это обычный рутинный прилет в Нью-Йорк, для других исторический момент.
Зоркий зритель издали заметит в тоннеле семейство Басицких, их непривычно напряженные лица. Впереди, разумеется, папа Додик, рядом мама Роза, которая обхватила одной левой рукой обоих подростков Тусика и Мусика, а в правой держит гирлянду итальянских пластиковых сумок. Затем торжественный дед Арон, держащий под руку свою шаткую сестрицу Сонечку. И еще дальше новоиспеченное «семейство»: Сеня и Ольга с Машенькой, которая держит за руки обоих.
Тоннель приближается к концу, появляется стеклянная стена аэровокзала, толпа встречающих, вереница желтых такси за стеклом…
– Что и требовалось доказать, – говорит Додик. – Мы в Америке!
– Тусик, Мусик, не глазейте по сторонам! – закудахтала Роза. – Папа, вы держите Сонечку?
– Сонечка крепче тебя в сто крат, – почему-то тихо резанул в ответ дед Арон, вытащил из кармана орден Отечественной войны II степени и приколол его к кармашку френча а-ля Киров.
– Семен, не потеряй Олю! Где Машенька? – продолжала командовать мама Роза.
Ольга еле сдерживала нервную дрожь. Она боялась смотреть на толпу встречающих, не поднимая головы, тихо и быстро говорила Семену:
– Надеюсь, вы не забыли, как себя вести? Надеюсь, понимаете, что он может быть здесь?
Парень жутко страдал, ему, как видно, никакая Америка не была интересна.
– Почему же опять на «вы»? Разве нельзя по-товарищески?.. – бормотал он.
Машенька тянула Ольгу за руку.
– Мама, мне кажется там Олег! Ой, там папина голова торчит! Сеня, смотри, там мой папа!
Некто в ярчайшем американском пиджаке вдруг рванулся к семейству.
– Welcome to America!
Это, конечно, был Шура Соловейко. Обхватил Додика и тряс.
– Додька! Ты здесь! Глазам своим не верю! Рукам своим не верю! Щипайте меня. Щипайте! Розка! Дедка! Туська! Муська! Сонечка, это сон! Щипайте меня! Сенька, это не ты! Ох, Додька, мы с тобой тут такой возьмем бизнес!
Тут Соловейко заметил Ольгу с Машенькой и несколько сник.
– А это наша невестка, – в простоте душевной пролепетала Роза.
– Скажите, где Олег? – еле выдавила из себя Ольга.
– Не знаю, – развел руками Соловейко. – Дизапирд.
Америка расплылась перед глазами Ольги, прокрутилась несколько раз каруселью и померкла.
Разгар делового дня в down town’е. Сан-Франциско. Слегка знакомая нам молодая дама пилотирует новенький BMW. День яркий и свежий. Машина останавливается на горбатых улицах у светофоров, ветер треплет волосы Anne Stuart, т. е. именно той девушке, которую мы уже видели в роли американской корреспондентки на вернисаже у Лики Димитриади.
В районе Интон Square Анн закатывает свою машину в тоннель подземного parking lot. Аттендант в красном жилете берет у нее ключи и дает талон.
– How long will you stay, lady?
Анн отвечает автоматически.
– One hour, – закидывает сумку на плечо, пройдя несколько шагов, останавливается и оборачивается – что-то привлекло ее внимание в голосе аттенданта.
Он уже поехал вниз на ее BMW, но через минуту снова появился на поверхности за рулем белого «кадиллака», усадил в него дряхлого старикашку в клетчатых штанах и получил tips, несколько монеток. Теперь он идет к вновь прибывшему «корвету», протягивает талон черному плейбою. На секунду останавливается покурить среди группы таких же, как он, аттендантов в красных жилетах.
Анн смотрит на испитое, заросшее щетиной лицо и, не веря своим глазам, узнает в аттенданте знаменитого московского художника Олега Хлебникова.
Перед ней возникает на миг возбужденная атмосфера того вечера, на котором они познакомились, и холсты «Долгожданных животных», и насмешливое лицо тогдашнего Олега.
Она нерешительно приблизилась и произнесла по-русски:
– Олег, что вы здесь делаете?
Он посмотрел несколько диковато, но улыбнулся:
– Parking cars…
Ей показалось, что он даже не осознал, что с ним говорят по-русски.
– Don’t you recognize me? – спросила она.
– Well you are woman… – он усмехнулся, – …more preciously, you are young woman…
Она была почти напугана – кажется, он под сильным драгом.
– I am Anne Stuard.
Он весело почти юношески рассмеялся.
– I thought you are Pamela Clark!
Заглянул ей в лицо.
– What’s the matter with you? Wоnna fuck?
В лице ее появилась решимость.
– Yes! Let’s go!
Он хлопнул себя по бедрам, крикнул другу-китайцу:
– Chung, I’m splitting! – как будто не в первый раз приходилось ему покидать parking с молодыми леди типа Anne Stuart.
Они ехали по фривэю. Окна в BMW были открыты, и ветер трепал волосы Анн.
Олег откинул голову на спинку кресла и заговорил наконец по-русски.
– Вот теперь я вас узнал. Смешно, но тогда у Лики я именно так вас себе представил – за рулем и ветер треплет волосы…
Она чуть не плакала от жалости.
– Олег, что случилось с вами?
Он закрыл глаза.
– Да ничего особенного. Просто выпал в осадок.
Машина въехала в переулок, один из тех американских alley с пожарными лестницами и мусорными баками, где любое сердце охватывает тоска.
Это в районе Heights Ashberry, где когда-то зародилось движение хиппи, а сейчас осталась одна лишь желтая тоска и худосочие.
Длинноволосый старик спал на земле у спуска в бейсмент, где помещалась «квартира». Черный трансвестит стоял с остекленевшими глазами напротив у стены. Его сзади обнимал и, кажется, слегка мастурбировал пьяный индеец. Здесь шумно жила большая мексиканская семья – женщины стирали, дети катались на роликах, мужчины играли в карты…
– Ну вот, видите, здесь я живу, – сказал Олег. – До свидания. Встретимся в другой раз. Обещаю побриться.
Анн настойчиво проследовала вперед.
– Нет-нет, я хочу посмотреть, как вы живете!
Старик, лежащий у входа, открыл один глаз и пробормотал:
– Congratulations, Olek! You got a girl!
Олег сунул ему за пазуху несколько долларов.
Сквозь тусклое окошко в комнате Олега была видна задница старика. Посредине комнаты на штативе стоял начатый и брошенный холст с засохшими красками – свидетельство того, что вначале Олег еще пытался бороться.
Они сидели у колченогого стола и смотрели друг на друга. На столе стояла галлонная бутыль дешевого вина. Олег, ковыряя пальцем в жестяной коробочке:
– Хотите «смок»? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой, налила себе вина. На лице ее все еще было выражение какой-то решимости, что вкупе с замечательным румянцем и чистотой глаз очень ей «шло».
Он стал скручивать сигарету, бормотал:
– Это, вы же знаете, вполне невинная вещь… Это же все курят…
АНН.
Олег, но это все ужасно!
Он затянулся марихуаной и сразу повеселел:
– Ровно ничего ужасного, сударыня.
АНН.
Вы талантливый художник! И вы все бросили! Живете в slums… Нет, я этого не допущу! Это правильно по-русски – не допущу!
Он улыбнулся мягко и положил свою руку на ее ладонь:
– Кажется, спасти меня решили, сударыня?
АНН.
Да.
Он засмеялся, налил себе вина, потом, будто вся мерзость его вдруг отпустила, вытащил из угла дряхлую гитару и запел уже известную нам песню.
…ОВИР нас не разгонит ни навеки, ни на час,
А если, вдруг случится, затоскуешь.
С тобой я повстречаюсь на Бульваре Монпарнас,
А ты ко мне вернешься на Тверскую…
В окошке появились стоптанные башмаки старика… Видимо, вдохновленный Олеговыми долларами, он собрался в поход.
Башмаки исчезли. На их место прибежал и растянулся в солнечном пятне пузатенький щенок.
Ночью оказалось, что луна все же проникает в жилище Олега и даже освещает кусок стола и подушки на тахте, а следовательно, и лица двух лежащих рядом людей.
Анн смотрела на Олега с влюбленно-заботливым выражением.
С улицы доносился голос бухого старика:
Mankind I love you
While you are sleepy…
I’m like a frog
Who’s singing and leaping…
В окошке появилась бутыль и драный сапог.
– Слышишь? – сказал Олег. – Это Грегори. Он поэт.
Анн положила ему голову на грудь.
– Это, конечно, очень романтично, но завтра ты переедешь ко мне на Belveder Island.
