Захар Прилепин - Обитель
Выбор его был понятен, однако на данный момент недоступен.
Он так и не пошёл есть — а вдруг Галя появится и уйдёт по своим делам, уедет в Кемь или в Москву, и с концами — эта шарлатанка, этот шкет, эта… У Артёма снова захолонуло сердце, и на мгновение чёрная рассыпчатая, трепещущая многими крыльями стрекоза появилась в глазах.
«Да что ж с тобой такое…» — едва ли не вслух засмеялся он.
По уму, надо было бы давно убраться со двора, но Артём нарочно бродил под окнами ИСО: «…может, заберут, — поёживаясь, думал он. — …Или самому пойти с повинной… Товарищ красноармеец, я съел двух кроликов на вверенном мне объекте, требую отвести меня в кабинет к Галине, она меня накажет».
«Заберут сейчас, да не туда, — узнаешь…» — одёргивал себя Артём в который раз и сам себя не слушался.
На дворе было довольно многолюдно, но все торопились по своим делам, никто не шлялся без смысла и заботы.
Прошли трое красноармейцев, не глядя на Артёма. Он подумал, что и красноармейцы, и блатные всегда казались ему на одно лицо — как китайцы. Блатные: грязные, как обмылки, со сточенными зубами. Красноармейцы: со своими собачьими лицами и вдавленными глазами. Как их было отличить? Проще было одну чайку отличить от другой.
Каждая пролетавшая мимо чайка старалась как можно громче проорать в ухо. С утра они всегда были голодные и злые. Эти твари за последние времена вовсе разучились охотиться, и питались исключительно на помойках или возле кухни. И ещё промышляли воровством или открытым грабежом. Натуральное древнее, до Екатерины ещё, казачество.
Блэк с Мишкой сделали круг за Артёмом, потом отстали: от него пахло солнцем, дураком, желанием: но едой — нет.
«Ой, а я знаю этого человека…» — угадал Артём.
Он приметил Виоляра, бывшего мексиканского консула, про которого рассказывал Василий Петрович. Виоляр поехал к родне своей жены в Тифлис и оттуда, вместе с любимой, угодил на Соловки.
Виоляр тоже никуда не спешил, но чего-то ожидал, находясь в состоянии явственного душевного волнения. Он стоял на углу ближайшего здания, переступая с ноги на ногу и томясь.
«Может, он тоже Галю ждёт?» — посмеялся Артём, тут же ощутив свою шутку как лёгкий удар под дых: нет, это было вовсе не смешно.
«…Сейчас женбарак поведут, дурачина», — пояснил себе он, и в подтверждение догадки появился строй женщин, направлявшихся на общие работы: «…Торф, скорей всего», — прикинул Артём.
В ближнем к Виоляру ряду шла высокая тонкая женщина — вид её был горд и подбородок высок, но глаза источали такую тоску, что сердце защемило.
Поразительно, но женский строй, обычно матерящийся много хуже мужичья, при виде Виоляра стих — кажется, все знали, что у них свидание, и мешать не желали. Они даже чуть тише пошли — все, включая конвоиров.
Виоляр держался за каменный угол, перебирая тонкими пальцами, и улыбался — здесь подошло бы сказать: улыбался изо всех сил. Если бы строй шёл мимо него на минуту больше, лицо Виоляра вдруг лопнуло бы резкой, поперёк, трещиной…
Но едва строй прошёл, Виоляр вдруг собрался и несколько даже облегчённо отправился по своим делам — кажется, он работал где-то при «Розмаге».
Зато Артёму стало ещё муторней.
— Вижу тебя, вижу, — негромко произнёс женский голос у него за спиной. — Стоишь, как глупый. Ты бы ещё рукой мне начал размахивать: «Я тут, эй!».
Голос был очень довольный.
Артём не оглядывался, чтоб не спугнуть это чудо. Внутри у него словно вспорхнула стая мелких птиц.
— В Преображенский собор иди, на самую крышу, где погорелые окна. Скажи, что у тебя наряд там… мусор разгребать. Вот ключ, в кармане у тебя, а то там замок. По крытой галерее иди, а не через роты.
* * *— «Спасайте, не спасайте, ведь жизнь мне не мила, а лучше приведите, в кого я влюблена…» — негромко и лукаво пропела Галя, отряхивая юбку, колени свои.
Она сегодня была — как приручённая.
Артём ни слова не говорил, только смотрел.
Он и подумать не мог, что влюблена она в него — с чего бы это? Но не огорчался: подумаешь, влюблена в кого-то, а поёт всё равно здесь, мне.
…И если бы только пела, люди добрые…
— Тут ведь, не смотри, что всё выгорело, — была церковь, ты понял? — сказала Галя.
Артём кивнул.
— Ты всё понимаешь, — согласилась Галя.
Свет здесь был неявный, пыльный, пахло горелым хламом, и Галя всматривалась в Артёма с таким видом, словно собиралась забрать его отсюда и отнести к себе домой.
На стенах ещё сохранились росписи: то одним, то другим глазом смотрел из разных углов Христос, бороды торчали клоками, розовая пяточка младенца отчётливо была видна.
— Есть люди, у которых мысли — желания, а желания — мысли, — сказала Галя. — А у тебя ни желаний, ни мыслей. Твои мысли — твои поступки. Но и поступки твои все случайные. Тебя несёт ветром по дороге. Ты думаешь, он тебя вынесет — но если он тебя вынесет куда-нибудь не туда?
Артём пожал плечами, чуть улыбаясь.
— Твоё понимание живёт отдельно от тебя, — сказала Галя. — Ты никаких усилий не делаешь и обычно не знаешь о том, что понимаешь. Но если тебя спросить — ты начнёшь отвечать, и вдруг окажется, что ты опять всё понимаешь.
Артём снова улыбнулся — ему было очень приятно всё, что она говорила; только он иногда прислушивался, не полезет ли кто-нибудь на чердак.
— Как же ты такой радостный сюда попал? — спросила Галя даже не его, а себя; поэтому Артём и не отвечал, хотя подумал: «…Сюда много кто попал…». — Тебе бы место… у моря, чтоб ты нырял, а барышни пугались, не утонул ли.
«Вот я тут ныряю», — хотел ответить Артём, но снова не стал.
— Только твоё понимание для твоей радости лишнее, поэтому ты не думаешь ни о чём, — заключила Галя, ещё раз всмотревшись в него. — Я всё никак не решу: объяснить тебе хоть что-нибудь или оставить тебя в твоём чудесном полузабытьи?
Артём, чуть закусив нижнюю губу, смотрел на неё. У Гали по шее стекла капля пота.
Она вдруг зажмурилась и чихнула, и сразу после этого засмеялась.
Артём в который раз прислушался: не идёт ли кто сюда.
— Кровля собора, — сказала Галя, подняв указательный палец вверх, — была шашечная: когда начало гореть, шашки ветром бросало до Святого озера! Верста, наверное! Говорят, было очень красиво… Когда сюда пятьсот лет назад приплыли монахи — тут был зелёный луг. А когда сюда пять лет назад пришли мы — пожарище.
«И они построили храм, а вы — тюрьму», — подумал Артём отстранённо, даже добродушно, безо всякой обиды на свою судьбу.
— А я знаю, что ты подумал, — сказала Галя.
Артём был уверен, что не знает, но всё равно немного испугался: «…Опять сейчас начнётся», — решил неопределённо.
