Захар Прилепин - Обитель
Тем более что под окном были кусты — какого беса учёные мужи искали в этих кустах, непонятно.
«…Хоть бы уши обглодал, чекистская сволочь», — подумал Артём и, усмехнувшись, спросил:
— Вы хотите сказать, что я съел двух кроликов? Сырых? Вместе со шкурами? И у второго не доел голову?
— А вы хотите сказать, что это чекисты съели сырых кроликов? — спросил Осип.
Услышав про чекистов, второй учёный, покашливая, удалился. Кроличью голову он унёс, держа за уши.
— Они их не ели, они забрали их с собой, — терпеливо повторил Артём.
— Да, — саркастически скривился Осип. — А одному кролику оторвали голову и выбросили её в окно. Не можете мне описать в подробностях, как это выглядело?
— Я не наблюдал этого, Осип, я не знаю, — сказал Артём, глядя Осипу в глаза и очень жалея о том, что не чувствовал никаких сил к тому, чтоб ударить этого тонкого и саркастичного человека по лицу. Это совсем было бы подло — не Сорокин же, не Ксива с мокрой губой.
— Итак, — сказал Осип с таким видом, будто он стоял на кафедре. — Или вы пишете бумагу в административную часть, или мы сами будем вынуждены её написать.
— Сами, — добродушно предложил Артём. — Только проваливайте отсюда поскорей.
— Что значит «проваливайте»? — вскрикнул Осип. — Это вам тут нечего делать! А мы в город больше не пойдём. Слишком много времени уходит на это.
— В какой «город»? — не понял Артём.
— В монастырь, в кремль — туда, в эту тюрьму, — сказал Осип быстро.
В проёме дверей снова появился учёный муж, на этот раз без кролика, но за его спиной отсвечивал мудрой плешивой головою третий.
— Вы не имеете права, уходите, — ещё раз повторил Артём, понимая, что вот теперь он окончательно глупо выглядит.
Учёные переглянулись и поочерёдно хмыкнули — возникло чувство, что они таким образом общаются друг с другом.
— Смотрите, что у него есть, друзья мои! — сказал один из учёных, указывая пальцем.
Все трое вперились во что-то обескураживающее.
Артём скосился, ожидая увидеть на этот раз наполовину объеденную морскую свинку.
Но нет, то была недопитая бутылка водки.
Учёные в голос засмеялись — только не Осип.
Он вышел, презрительно взмахнув полой своего халата.
Артём, себя не помня, кинулся за ними следом в их учёные покои, схватил первую попавшуюся колбу и запустил ею в стену.
Не сказать, чтобы учёный люд проявил готовность к немедленному поединку, даже своими превосходящими силами. Однако и страха в их глазах не читалось.
— Да он пьяный до сих пор, — сказал один из них.
— Завтра же на вас будет написано подробнейшее заявление, — глухо пообещал Артёму другой, сидевший к нему спиной и даже не обернувшийся.
Артём выбежал на улицу, хотел было немедленно отправиться в кремль — но тут же раздумал: надо же Галю встретить, всё рассказать ей!
«Где она обычно ждёт?» — решал Артём, озираясь; сердце колотилось, губы дрожали — всё было невозможно обидным и нелепым.
Вдруг понял, что надо забраться на крышу — оттуда лучше видно.
Вернулся в здание, сразу отправился на чердак: промелькнула мысль передушить оставшихся кроликов и покидать вниз, учёным на радость…
Гали не было видно нигде.
Удивительно, но ещё пели птицы — в тихом вечернем свете, в нежнейшем тепле подступающей белой соловецкой ночи, — и пение тоже было тихое и тёплое.
Подлетела куда-то совсем близко кукушка и несколько раз гукнула. Артём поискал глазами: ага, прямо на столб во дворе уселась — крупная какая птица! Он первый раз в своей жизни увидел кукушку.
Она тоже заметила Артёма и сразу сорвалась с места, быстро взмахивая большими крыльями.
Оказывается, сверху было видно море.
Море лежало недвижимое, словно неживое. В море виднелись каменистые островки. Артём долго смотрел в даль вод.
Сердце его успокаивалось.
Солнце садилось не вниз, как там, в России — оно словно бы катилось ровно по горизонту и так закатывалось понемногу.
Вид у солнца был такой, словно оно плавится и отекает, как мороженое — и к тому моменту, как уйдёт за горизонт, ничего от него не останется. Завтра встанет — а вместо огромного солнца куцый, еле тёплый шарик, весь всклокоченный от стыда.
Говорят, что солнце здесь всходит и заходит почти на севере. Значит, север — там.
«…А если в келью Филиппа нам пойти? — размышлял Артём, приметив бревенчатую избушку в палисаднике. — Дедушка Филипп, пусти погрешить, мы тихо…»
Комары пропали совсем.
Облака были розовые и фиолетовые и пенились красиво и ароматно, как французское мыло.
Виднелось ещё озеро. На воде время от времени появлялись быстрые круги — наверное, это плавали те самые ондатры, которых завёз Эйхманис.
Если б не круги — озеро показалось бы недвижимым и твёрдым, как из стали. Заходящее солнце лизало эту сталь, как дети железо в морозное своё русское детство — но только к озеру язык не прилипал.
«А меня ж этой работы лишат — чего я тут сторожу? — вдруг напугался Артём. — Учёных, что ли?.. А ещё донос их, ой…»
Надо было, чтобы скорей явилась Галя и разрешила сомнения.
Артём искал глазами то здесь, то там, потом снова затихал, не дыша. Пока он на крыше — ничего не происходит, и не произойдёт. Только кролики внизу колобродят.
Кто-то, услышал Артём, влез на чердак: «…Проверяют, не жру ли, мерцая глазами в полутьме, ещё одного крольчонка…».
Он едва успокаивался, как снова начинало нудно тянуть под сердцем: отчего же ему никак не удаётся прожить в покое хотя бы неделю. Артём представил себя как то ли зверя, то ли человека, ползущего вверх по скале — то один камень обвалится под ногой и ухнет вниз, то другой… То какая-то птица начинает кружить на предмет его печени — и ни рукой от неё не отмахнуться, ни плюнуть в неё…
Так остро всё это почувствовал, что поймал себя на том, что держится руками за крышу изо всех сил.
И хорошо, что держался, — потому что вдруг увидел в лесу человека.
Минуту вглядывался — может, блазнится… Взмахнул рукой, но человек не ответил.
«Галя? Нет? Если Галя — почему с другой стороны от дороги? И в какой-то странной рубахе незнакомой…»
Артём, стараясь не очень шуметь, спустился вниз… Учёные, оказывается, все уже легли спать. Самый беспокойный из них, видимо, только что проверил кроликов и тоже улёгся.
Мимо колодца, через заборчик, забирая выше, Артём пошёл в лес, к тому месту, где видел человека.
«Галя, наверное, а кто же? Даже не буду здороваться, а сразу поцелую её», — решил он.
В лесу было гораздо темнее, чем на крыше, но вроде бы он верно запомнил направление.
