Десять поколений - Арфуди Белла
Ава медленно допивала свой чай. Ее узловатые пальцы крепко держали блюдце, пока мысли лихорадочно искали покой. Отчего будущее так мучительно старается спрятаться от нее? Турецкая ханум явно привирала, Ава чувствовала это всем нутром. Будучи дочерью переселенца, на себе испытавшая муки жизни на чужбине, она отчаянно пыталась защитить от этой участи свое потомство. Для того ли она вскармливала сыновей, чтобы они бежали, как их дед?
С того момента, когда губы старшего сына коснулись ее груди в поисках пищи и успокоения, Ава ни секунды больше не думала о себе. Все было для него – для сына. Затем для них – для всех ее троих сыновей. После – для внуков и правнуков, слившихся для нее в единое потомство.
Каждые роды были для нее мукой. Ава боялась смерти и того, что ее дети останутся без матери. Но те страдания она никогда не отдала бы кому-то еще. То была ее ноша и ее счастье. До появления первого ребенка она еще могла проклинать жизнь и печалиться оттого, что грамоте ее учили по остаточному принципу. Мол, что-то да запомнит из разговоров братьев. Внутренняя тяга к знаниям, словно божественный зов, побуждала Аву ухватывать эти крупицы и выращивать из них семена. После рождения ее старшего сына семена проросли в колосья. Ава теперь знала, что сделает все для лучшей жизни этого розовощекого младенца, чего бы это ей ни стоило. Время стенать о несправедливости этого мира к женщине сменилось эпохой борьбы. После смерти мужа эта борьба лишь усилилась в бесконечной череде споров с его родными из-за доставшейся ей небольшой ковровой мастерской. Они, недовольные тем, что прибыльное дело уплывает из рук, всячески старались задеть Аву и высказать сомнения в способности женщины управлять таким тяжелым и непростым делом. Однако Ава, которой тогда только исполнилось двадцать, показала свой жесткий характер и объединила свою крохотную мастерскую с еще одной такой же, но принадлежавшей армянской вдове. Через двадцать лет они уже управляли крупной мануфактурой, выполнявшей заказы всех местных чиновников и представителей знати.
– Да и не пристало нам, женщинам, такие вещи обсуждать. – Мать Несрин считала подобные разговоры слишком утомительными для себя и не понимала, зачем Ава-ханум мучает гостью, вместо того чтобы просто наслаждаться чудесным днем в окружении семьи. Даром что у нее родился праправнук. – Мы в них ничего не понимаем.
Ава поджала тонкие губы, сплошь покрытые вертикальными морщинками, похожими на стебли цветов.
– Пожалуй, многие в Европе с вами не согласились бы. Там женщины давно борются за свои права.
– Ох, ну до чего безумны эти европейцы! – Мать Несрин шумно выдохнула, воздевая глаза к небу, словно просила Ходэ указать жительницам европейских стран на их глупость. – Зачем женщине ходить на какие-то выборы и работать? Это же уму непостижимо! Работают только несчастные, оставшиеся без мужской защиты. Кто в здравом уме самовольно берет на себя тяготы забот о семье?
Неловкая тишина, возникшая после этих слов, прервалась плачем младенца. Выдохнув с облегчением, Несрин решила немедленно воспользоваться этим случаем, чтобы уйти в свою комнату. Разговоры слишком ее утомляли из-за бессонных ночей, последовавших за рождением сына.
– Иди, – отпустила ее Ава. – Тебе нужно больше времени проводить с ребенком, а не с такими старухами, как мы. Это ты еще успеешь.
Поцеловав руку Авы-ханум и приложив ее ко лбу для выражения почтения, Несрин направилась к выходу из комнаты. По пути она метнула предупреждающий взгляд в сторону матери в надежде на то, что она перестанет перечить Аве-ханум.
– Речь, конечно, не идет о вас, Ава-ханум, – решила загладить свою резкость мать Несрин. – Вы многоуважаемая ханум нашего города, и каждый знает, как тяжело вам пришлось после смерти дорогого супруга. Я ни в коем случае не умаляю ваших заслуг и не сомневаюсь в вашей способности вести дела наравне с мужчинами.
– Если могу я, то почему не может другая женщина?
– Ну что вы, Ава-ханум, вы у нас одарены многочисленными талантами, недоступными нам. Стоит ли нам хоть в какой-то мере сравнивать вас с другими женщинами? Это будет несправедливо по отношению к ним.
– Помяните мое слово: то, что вам кажется сейчас безумием – избирательные права и возможность учиться в университете для женщин, – через сто лет будет нормальным для ваших потомков. И уже ваша прапраправнучка совершенно не согласится с вашими словами.
– Не стану с вами спорить, Ава-ханум. Да и кто я такая, чтобы сомневаться в вашей дальновидности? Я лишь подумала, что, может, это и не такое счастье для женщины – получить право работать, словно мужчина.
Ава широким махом руки завершила разговор. Она прокашлялась. Здоровье стало подводить ее все чаще.
– Говорят, в городе поселилась новая модистка?
Несрин укачивала ребенка, стараясь сохранять спокойствие. С недавних пор ей это давалось с большим трудом. Крик младенца сводил ее с ума. Почему никто ей не говорил о том, что материнство – это так тяжело? Все ее подруги, да и мать, только и делали, что рассказывали о том, какое это благословение – иметь детей. Много детей. Как можно больше. Несрин не припоминала, чтобы хоть кто-то из них заикнулся о том, как хочется порой закрыть уши и никогда не отрывать от них ладоней.
Несрин любила сына. По крайней мере, она старалась себе это повторять, когда смотрела в его мирное лицо. Тень от ресниц на его щеках подрагивала и казалась Несрин самым прекрасным, что она видела в этой жизни. Но бывали и темные дни, когда Несрин хотела, чтобы кто-то забрал у нее ребенка и спас ее от накрывающего отчаяния. В такие дни ее грудь ныла от кормления, покрываясь набухшими венами. Синие реки на молочной коже вздувались вместе с внутренним криком Несрин о помощи.
Пытаясь успокоить больше себя, чем ребенка, молодая мать затягивала колыбельную:
Ребенок не засыпал и смотрел на мать крохотными карими глазами. Будто спрашивал, что за страны его ждут, о каких султанах поют. Слишком взрослый взгляд, как уже подметила Ава-ханум. Несрин тоже казалось, что ее ребенок – это взрослый человек в теле младенца, который хотел бы заговорить с ней, да не может. В такие моменты она боялась того, что он замечает волны накрывающего ее бессилия.
– Я люблю тебя, малыш. – Несрин продолжала укачивать ребенка, расхаживая кругами по комнате. – Мне лишь так хочется спать, если бы кто-то знал.
Младенец молча глядел на Несрин. Но сон его так и не касался.
Несрин совершила очередной круг по комнате. Под ногами она чувствовала теплый ворс ковра. Его разноцветные узелки образовывали картину с дивными садами и поющими в них райскими птицами. Ковер – часть ее приданого. Завернутый в тугой рулон, он переселился в дом Авы-ханум вместе с ней, а теперь напоминал о жизни до брака.
Не было ли замужество ошибкой для нее? Может, она пошла против воли Ходэ, когда совершенно непонятным даже ей путем стала невесткой Авы-ханум? Может, Ходэ сделал ее такой невзрачной специально, чтобы лишить хотя бы маленького шанса выйти замуж и стать матерью? Может, он знал, как тяжело ей это будет даваться? Вероятно, ее неприметность была спасением от той жизни, в которой она оказалась.
Тяжелые мысли не покидали Несрин неделями с момента первой брачной ночи, когда Джангир перекатился с нее на свою сторону кровати и практически тут же уснул. Не почувствовавшая ничего Несрин толком даже и не поняла, что произошло. Стала ли она теперь женщиной? Будет ли у нее скоро ребенок? В голове было множество вопросов, которые она не решалась задать мужу.
