Владимир Широков - Время Освенцим
После каждого в их списке – нарастающий интервал молчания.
Здесь и мое имя. Здесь оно не стало моим. Отсюда оно не сложилось. Отсюда я остался неназванным.
* * *
Сначала мы сортируем настоящее -
нумеруем – чтобы практически ориентироваться в нем.
Для этого придумано летоисчисление. Затем, когда время переходит в категорию прошлого, наполняется содержанием и затвердевает, оно становится знаком, приобретает имя. Рождается история. Год первого ядерного взрыва, год первого полета человека в космос. Хрононимы – именные знаки прошлого. Помпеи, Хиросима, Освенцим – география времени, города истории.
Прежде мы проживали настоящее, понимая его.
По истечении, правильно прожитое и израсходованное, оно становилось ясной определенностью, послушно занимало свое место, укладывалось в соответствующей нише, цепи, вписывалось в скрижали. Физика благополучно усыхала в слово.
Теперь же настоящее, ставшее прошлым, по-прежнему непонятно, неустойчиво. Оно бродит, взаимодействует, смешивается, движется вместе с нами, не отставая. Оно по-прежнему непредсказуемо, смутно. Оно не согласно с придуманными ему именами. Оно разрушает их значения. Оно категорически против всей присвоенной ему природы.
Мы не знаем, где прошлое в очередной раз взбесится и даст просадку. Мы не можем из него выбраться. Мы не в силах предотвратить эти приступы и обмороки, научиться правильно, адекватно себя вести. Блуждающий эпицентр, зыбун, трясина.
Как понять время, у которого нет выраженных, постоянных признаков, которое лжет – теперь уже на каждом шагу? Новое и старое, новаторское и традиционное, необычное и надоевшее. Мы живем в нарушенной синхронии, в разладе, в разности скоростей соотносящихся, связанных, параллельных или последовательных процессов, в несовпадающих, непоспевающих, не соответствующих друг другу восприятии и осмыслении, причинах и следствиях. Никак не можем дожить в том, что хронологически давно уже пройдено. Никак не можем освоиться в месте, которое топчем – объятые и утянутые холостыми оборотами времени. А неисчислимые события настоящего, не вмешиваясь в судьбы, не задевая никого, то отскакивают от нас, то проскакивают мимо. И мы под диктовку этого непонятого, обманутого хода безудержно раздуваем их значения или, наоборот, безжалостно нивелируем. Нет объективности, нет законченности, нет правды.
Законы физики сильнее человеческих.
Но, оказывается, и их можно преступить. И тогда судит сама природа. А природа не разделяет индивидуальности, не играет по ролевым правилам и не признает страдательного залога. У нее виноваты все.
* * *
Столица соблазнов и азарта,
комбинат адреналина – Красный город.
Кубометры человеческих желаний. Паломничество, туризм. Газированные напитки, бисквит. Искатели острых ощущений истории. Контактные игры со временем. Конструирование событийности, провокации. Кунсткамера, досто-примечательность, чудо света, аттракцион. Индивидуальные карты предпочтений. Способы третьей степени человечности. Сыпной тиф, стерилизация, эмболия, гипотермия. Высшие пробы карболовой кислоты, лучшие формулы фенола и хлороформа, люкс-ампулы люминала. Глинозем, нефтепродукты, пудра. Сценарии, прейскуранты, меню. Воссоздание экстремальной реальности. Монтаж судьбы. Экскурсионные маршруты, информационные стенды, указатели. Колесо обозрения – барак-парфенон – дизель-сауна – иллюзион-печь. Паркетный цемент, ландшафтный дизайн, гипнотехника, акустические эффекты, климатическая поддержка. Гарантированное ощущение обреченности, безысходности. Процедурный сервис, квалифицированный сепсис. Введение в обморок, бред, агонию, кому. Сорта, качество, цвет, форма, размеры, сроки действия, руководства по эксплуатации – флегмон, экзем, бельм, грыж, гнид. Сертификаты на освоение оплаченного количества смерти. Патенты на приобретение статуса жертвы – поющей лошади, болотного человека, человека-протуберанца. Индульгенции. Частная собственность. Выбор и заказ номеров – 74233.
Обслуживающий персонал.
Обладатели бесценного опыта. Специалисты нарасхват. Врачи-рецидивисты, отъявленные хирурги, закоренелые инфекционисты. Почтенные изверги. Инструкторы, инспекторы, эксперты, магистры, бакалавры. Натуралисты, селекционеры, контролеры семени – улыбающиеся, обходительные, образованные, вечные. Заслуженные граждане мира, почетные капюшоны. Старожилы в законе. Выстроенные в ритмичные стаи, косяки. С засученными рукавами, обнаженными внутренностями и мыслями. В торжественном окружении лент, праздничных символов, флагов, гирлянд. Умиротворенные в гимнах и трубных звуках уличного органа. Огнетворцы, вивисекторы, биофобы.
Помогите нам.
Используйте, израсходуйте наши жизни. Возьмите их в бессрочную аренду, прокат, залог. Но спасите жажду противоестественности, утолите алчную противочеловечность. Дайте возможность рассчитаться, чтобы заполнить место, освободившееся в нас, нами, прийти в себя. Не искупить грехи, не испытать сострадание, не оправдаться – а хотя бы выкупить время, чтобы хоть немного прибавилось дефицитное будущее, чтобы хоть на одну человеческую жизнь сделать это время ценнее, содержательнее, перспективнее. Спасите наши преждевременную усталость, бесстрашие, дикость, безразличие. Научите держаться за то, что живет, внимать жизни, сочетаться с нею, бояться непредвиденного конца. Научите бытию в биологическом бесправии. Мы – то, что было бы, если бы не… – попытки, условности, возможности. Носящиеся в невесомости собственной независимости. Сочащиеся сквозь разряженную жизнь. Со смещенными внутренними балансами, сбитыми осями. Эфемериды, призраки.
* * *
Свет и чернота -
огонь и пыль, разводы сияния.
Центростремительное одиночество в параллаксах миров.
Ему снилась музыка. Она шла прямо, сквозь сны, прицельно, массированно, фронтом. “Все верно, это симптом лихорадки. Неизлечимое исследуется, исследованное неизлечимое уничтожается”. То цементируясь, то распадаясь, меняя плотность и формы. Иногда – струями. “Постойте. Я еще не все сказал… Ведь я не технолог… Я всего лишь натуралист…” Иногда – волнами. “У меня были прикладные цели… Да, я терзал жизнь, разбирал ее по частям… Но я искал скрытые источники человеческой радости! Я верил в свое дело! Я не фальсифицировал результаты, я всегда был честен!” Иногда – клубами ветра. “Да, я хотел сделать себе имя, но – не любой ценой; усердием, бескорыстно… Постойте! Я еще не все сказал! я еще не все сказал!…” Иногда – локонами, завитками, перемычками, спиралями. “Я хочу сказать… пока идет этот циклон… пока он здесь не расхозяйничался… ведь я любил эти звуки…” Изредка – блестками, искрами, пламенем. “Я любил Альму Розе… Вы же забыли Альму Розе! она тоже нужна!” Неимоверное эхо литавр в соль миноре. Трубный вал в колосьях утонченно-закрученного металла. Разнородные аккорды объединялись в пучки, разряды, переплетались, возгорались, полыхали,жгли. “Она тоже там была, среди всех. Она владела тем оркестром. Этоона его создала”. Их лезвия, ребра, языки, зубцы, узлы, связки скрещивались, обострялись, ударяли, ранили. “Она владела грезами Шумана…” Было больно, очень больно. “Она вся умерла в нем…” Он пытался увернуться, хотел скрыться, избавиться от этого наследства, собиравшегося в нем. “Послушайте! Вы же столько еще не знаете! Я же не успеваю заглатывать за вами пробелы!… Послушайте: птица, начинающая петь, поет для всех; далекая некрасивая звезда тоже светит для всех; вот их бытийное оправдание…”Всеэтого хотели, но попался именно он. “…А я их делю; я их сортирую на химические элементы, на соединения и примеси; под соло моего ассистента, моей волшебной Альмы!” Вот тебе люди, вот тебе считалочка. На счет 7, 4, 2, 3, 3. Музыка – возможность думать после смерти; думание, отделившееся от жизни; незаконченная, незатвердевшая, продолжающаяся мысль. Отводящая в обрыв. Вот тебе люди, вот тебе! “Послушайте. Я – Иосиф. Мои калории закончились раньше, чем назначенный труд. Я – Морис, выселенец по происхождению; у завистницы Альмы не нашлось для меня инструмента. Я – Хельга: не оправдала доверие медицины, развила побочные процессы, не уберегла, не выхолила доставленную мне болезнь. Послушайте. Мы шли. Мы двигались. Мы слушали. Мы помнили. Мы были. В порядке очереди. Нам давали музыку, когда мы шли. Мы продолжаем. Мы уложились в график, внашиминуты фокстрота и польки. Мы не воспользовались временем других. Мы не подвели. И не выдали. Мы все сделали, как положено – в порядке той очереди, всеобщей, всемировой. А если все шло по графику – значит, был порядок; значит, все было правильно, по закону, в согласии с мирозданием… Послушайте – наше умершее, наше исчезнувшее, наше ненаходящееся, непребывающее. Послушайте нашу нескончаемую способность вступать в реакцию, отдавать свободные электроны, выделять тепло, взаимодействовать,шуроватьим друг в друге. Послушайте наше отсутствие, наше ничто, настоящее вне нас, сущее после нас – наше одно на всех, которым мы – в вас, навсегда”.
