Мария Панкевич - ЖЫвотные в моей Ж
Обзор книги Мария Панкевич - ЖЫвотные в моей Ж
Мария Панкевич
«ЖЫвотные в моей Ж»
Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Благодарю», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!
ЖЫвотные в моей Ж
Наверное, ни у одного ребенка не было столько зверят, сколько у меня. Правда, либо их жизнь обрывалась трагически, либо они исчезали из жизни моей.
Дело в том, что каждое лето мы с родителями уезжали на дачу. Животных можно было заводить только там, а в город везти — нельзя. За три месяца каникул я к живым друзьям привязывалась. Расставания были трагичными, но неизбежными. Зато каждое лето у меня были новые котята и щенята — «маленькие, как ты любишь! А когда вырастают, как и дети — такие же противные! Орут, размножаться им надо…»
Попугайчик Кеша улетел из клетки в синее небо к щебетанию птичек. Его принесли истерзанным собакой, я боялась подойти к нему, он был похож на страшное чучело. Вылечить его не удалось. Гошу, купленного взамен, я не любила — вроде бы, он тоже улетел.
Кэрри загубила старая дура-соседка баба Поля, которая, несмотря на мои мольбы и слезы, запихивала в клюв вороненка дождевых червей («Я всю жизнь с птицей!»). Ночи были жаркими. Утром труп Кэрри вонял так, что мамаша побрезговала подходить к ящику и заставила выкинуть ворону в помойку нас с братом. Мы плакали, когда несли ящик к мусорке.
Белого крольчонка, которого я очень любила, мать отдала бабе Поле. Следующим летом мне сообщили, что он убежал.
Как-то родители пустили пожить на зиму квартирантку — москвичку, которая торговала бананами на рынке. Она уверила, что животных любит и охотно приглядит за нашими. Когда же мы вернулись летом обратно на дачу, поняли — женщина не лукавила. Во двор было не зайти — столько там было собак и котов разных пород, окрасов и размеров!
Родители отвели нас к соседке и стали разгонять орду, но животные уходить не собирались. Маленькие скулили и мявкали. Те, что покрупнее, рычали и перепрыгивали обратно через забор, а коты вновь проникали в дом через форточки. Один щенок родился прямо за холодильником! Хозяйки же зверинца нигде не было.
Оказывается, кроме зверей наша квартирантка любила крепко выпить и послушать жалобные песни. Не выдержав этой вакханалии, соседи вызвали милицию.
Когда участковый пришел, женщина дверь ему не открыла, но попросила немного подождать. Вскипятив чайник, она вылила его из форточки за шиворот стражу закона. После этого приехало подкрепление. Больше квартирантку никто никогда не видел, а вот звери плодились в геометрической прогрессии и захватили дом.
Почему-то родители всех животных оставили. Мать стала варить им каши, а пахан — материть и пытаться дрессировать. Кормежка осуществлялась один раз в сутки, вечером — вероятно, чтобы они не съели ночью нас. Для этого посередине двора ставилась наша старая железная детская ванночка, которую тут же окружали чавкающие морды. Это было поучительнее «Дискавери». Трупы котят, которые иногда оставались после кормежки (собаки перекусывали им горла, чуть что не так), нужно было выкидывать в речку-говнотечку («Ради вас их оставили, сами и убирайте!»); это было грустно.
Как-то нас отправили за козьим молоком, но бабы Нади дома не оказалось, и мы вернулись чуть раньше. Каков же был наш ужас, когда мы увидели у забора большую машину, людей в масках и защитной одежде — и довольного пахана!
Большую часть котов уже погрузили в машину. «Где они, где, верните!» — рыдала я. «Шапки их них сошьют теперь!» — юморил отец. Собак же ловить живодеры отказались, потому что боялись укусов и травм. Так мы остались с мелкой бешеной рыжей шавкой Джиной, ее матерью (черной вертихвосткой Келли) и огромным псом по кличке Маньяк. Щенят мы с братом отбили, пообещав раздать людям.
Собаки не просто жили у нас во дворе, а разгуливали по всему городу — иначе бы они просто подохли с голоду. Маньяка как-то я встретила на базаре. Пса обнимал какой-то алкаш, более того — вливал ему в пасть водку. «Моня! А ну домой!» — кинулась я к ним. «Не тронь мою Джессику!» — ответил пьяница. Мама объяснила, что все должны быть свободны — и если нравится Маньяку бегать на рынок, пусть; а нравится синеболу имя «Джессика» — тоже нехай. Это был важный урок. С тех пор я не ограничиваю никого ни в чем и только наблюдаю, пока не надоест.
Очередным летом случилось чудо — нам через забор подбросили белую ангорскую котеечку, прелесть какую хорошенькую, и мне разрешили ее забрать с собой в город! Я была так невелика и глупа, что окрестила ее Снежинкой.
Мы с кошечкой много играли. Я любила ее купать и сушить феном, она шипела и царапалась, спасая свою шкуру. Еще мы часто слушали кассету Тани Булановой. Под самые любимые песни, вроде «Спи мой мальчик маленький, спи, мой сын», Снежинка отплясывала на задних лапах с моей помощью. Может, из-за Тани, может, из-за меня, кошка выросла злобной и похотливой.
Снежинка обоссала все мои школьные терадки и сумки, в гимназии от меня воняло кошачьей мочой. На улице в мою любимую сумку, Дольче и Габбана с Апрашки, из-за вони вцепилась зубами псина и перепугала до слез. Кошка мне быстро надоела.
Еще мне осточертела пьяная рожа отца — он стал кидаться на мамашу, та дико кричала и замахивалась подсвечником. Мы с братом висли на папкиной футболке и рыдали: «Не тронь маму, не тронь!» «Сученыши!» — сдавался отец и уползал храпеть. «Расти, защищай сестру! — учила братика мама. — Был бы у меня брат — сейчас набил бы козлине морду, а так заступиться некому, что хочет, то и творит!»
Однажды я решила проверить, крепко ли спит бухой пахан и забралась на второй этаж нашей детской кроватки со Снежинкой. Раскачав ее и чуть приподняв, я прошептала: «Прощай, кися моя!» — и изо всех сил кинула ее лапами отцу на лицо. Пока он орал и сдергивал кошку, я улизнула и села с книгой в угол. Пахан выбежал с окровавленной харей из спальни и понесся прямо на улицу, держа воющее животное за холку.
«Где моя кошка?» — спросила я его через пару дней.
«На дачу к друзьям отвез!» — ответил пахан.
«Ага — на дачу, не ври ребенку! — вмешалась мама. — Вынес, небось, к помойке да шмякнул кошечку головой о стенку! Только мозги, небось, и потекли!».
Пахан меня подозревал и допрашивал — где я была, когда прыгнула кошка? Но я молчала, повторить страшную судьбу Снежинки мне не хотелось. Через несколько лет он ушел из семьи к юной любовнице, своей секретарше, и дома стало намного спокойнее.
Раньше сядешь — раньше выйдешь
О том, что эта худенькая малолетка скоро появится в тюрьме, подследственные женщины узнали из новостей. По словам репортёра криминальной хроники, Олеся поразила всех цинизмом. На вопрос, сожалеет ли она о совершенных преступлениях, девушка ответила в телекамеру: «Какая теперь разница… Раньше сядешь — раньше выйдешь!»
«Детей на мобильники кидать! У моего ребенка бы отняли телефон, да еще и с ножом! Я бы эту мразь не судила, а сразу придавила!» — горячилась Тетка. Другие возражали: «Да она сама — ребёнок! Только восемнадцать исполнилось. Тем более — наркоманка!».
Оказавшись в камере, Олеся заявила, что во всем созналась, судится в особом порядке и рассчитывает получить реальный срок — на момент ареста она уже находилась на условном. Она оказалась коммуникабельной и веселой девчонкой. Несмотря на юный возраст, биография Олеси была полна приключений.
Выросла девочка в детском доме. В подростковом возрасте её удочерила порядочная и добрая женщина, хотя Олеська уже обладала всеми вредными привычками, включая зависимость от опиатов.
Новая мама периодически оплачивала Олесе лечение в нарколожках и просила устроиться на работу. Олеся то сбегала от неё к цыганам в табор, то веселилась с мужиками, которые её обеспечивали. К одному из них она даже испытывала некое подобие уважения, но их отношения прервались. Он стал потерпевшим по её первому уголовному делу — шестидесятилетний научный работник, обладатель большой квартиры в центре города.
Однажды Олеся проснулась у него дома. Денег у неё не было совсем. Сожителя тоже не было. Пришлось забрать старый мобильный телефон своего благодетеля и все деньги, найденные в квартире. Этого было мало, поэтому девочка сняла со стены картину «Морской пейзаж» и прихватила её с собой в ломбард. Чтобы спонсор не нервничал, Олеся оставила ему на столе записку: «Мы забрали эту сучку, молись, чтобы она осталась в живых!». К вечеру деньги кончились, Олесе было стыдно перед своим кавалером. Она разбила пивную бутылку у входа в подъезд дома, изрезала себе руки и ноги осколками и окровавленная упала в объятья любимого. Олеся сочинила, что ей удалось вырваться и убежать от похитителей. Но без последствий эта авантюра не осталась: пока ее не было, дедушка уже сбегал в прокуратуру. Возбудили дело о похищении человека.
