Елена Колядина - Призрачные поезда
Обзор книги Елена Колядина - Призрачные поезда
Елена Колядина, Эдвард Чесноков
Призрачные поезда
Роман для тех, кто хочет победить
I
Всё нереально, кроме нереального, всё бессмысленно, кроме бессмыслицы.
Георгий Иванов, «Распад атома» (1937)Я НАХОДИЛСЯ в метро всего четвёртый или пятый раз в жизни – и ещё побаивался, если нужно было ступить на эскалаторную ленту или вот сойти с неё, как сейчас.
Двумя ступеньками ниже стояла женщина. В конце наклонного хода ступени выровнялись, и это условное «ниже» перешло в такое же условное «впереди».
Вдруг она замерла, остолбенела, точно упёрлась в невидимую преграду, и меня вынесло на неё.
Ребристая лента продолжала двигаться, проскальзывая под подошвой. Левая нога женщины оставалась на зубастом металлическом гребне, где лента ныряет под кожух, – словно что-то удерживало её. Дежурная в стеклянном стакане со страшной неторопливостью потянулась к пульту управления. Полотно двигалось, я пятился на месте. Меня прикладывало к той, к её мягким шелковистым тканям. Отступал и отстранялся, но пути назад не было: между балюстрадами уже скопился путаный клубок толпы.
Эскалатор застопорили. Толпа дёрнулась, вновь обрела стойкость и пошла, отирая и обшаркивая нас, как в продувочной камере для чистки поездов. Наклоняюсь. Да, так и есть: левый каблук попал между клиньями направляющих. Я расстегнул ремешок её туфельки, высвободил ногу с маленькой жесткой пяткой. Смешно ковыляя, она отошла на пару шагов.
Склонился, ухватил туфлю, рванул, обдирая силиконовую набойку. Готово. Неловко подошёл к ней, скорбя о набойке. Она улыбнулась. Поверх кофточки– серебряный кулон в виде полумесяца. В прозрачном кармашке для штрих-кода, удостоверяющего личность, рисунок – серп и молот с надписью: «Штри-хуй, товарищ!» Смелая! В отличие от меня… Протянул обувку. Надевает – поддерживаю за дрожащий локоть.
Сквозь тонкий чулок видно: ногти на пальцах босой ноги покрашены чёрным лаком с широкой красной полосой по краю. Этой женщине, по-видимому, больше двадцати лет, возможно, даже двадцать пять. А впрочем, нет, не уверен, и вовсе не разбираюсь, но в любом случае, самое время уйти.
Она улыбнулась:
– Вам в ту сторону?
– В ту.
– И мне тоже в ту.
Глупо вышло. Убраться, пока не наделал глупостей. Почему такой странный аромат – запах машины, прогорклого масла, – чёрные волосы с блестящей синей окалиной.
Когда встали на платформе, то опять, как в тот раз, показалось, что интервальные часы над рампой тоннеля неверно отчитывали время, однако уже пришёл поезд, и не удалось хорошенько рассмотреть светящиеся цифры.
Состав быстро набрал ход.
В параллельном тоннеле разлетелся рулон жёлтого света, промелькнул освещённый изнутри вагон, в сдвигающихся стеклах отразилось на мгновение мужское литейное лицо с зачёсанными назад волосами, холщовая рубашка с закатанными рукавами и орденом под костяной пуговкой кармана. Грохот, словно бил пневмомолот, сблизился с железными ударами колес и мгновенно стих, будто стальные волны звуков поглотили друг друга. Ты слишком много думаешь о метро, Фимочка, забудь о нём, рядом с тобой женщина.
Можно представиться ей, будто работаю на телевидении, на должности начальствующего; будто мне двадцать один, нет, лучше двадцать три года, – и дальше, в рассеянном свете полусферических ламп с хромированными ободками, ткать вымышленную жизнь по нехитрым лекалам, потом пригласить в электротеатр «Паризьен», где показывают новый фильм Алексея Германа-младшего «Метро-2033».
– А я в Телекоммуникационном холдинге работаю, – сообщила вдруг она, и я мысленно возрадовался, что не успел соврать о том же месте трудоустройства.
Почему мне вообще пришло в голову назвать именно ТКХ? Может, Краснов о нём упоминал и запало в голову?
После того, как она назвала своё имя, я постарался придумать какое-нибудь ухищрение, чтобы заставить повторить ещё раз.
– Ходи же? – переспросил, ничего не придумав.
– Хадижат.
– Мне восемнадцать лет, – сказал я.
Зачем это было говорить?
Приложил внутренне усилие, отводя взор от возмутительной, еле прикрытой роскоши её груди. На стене рядом с картой метро наклеена реклама:
В ЭТОТ МОМЕНТ…
3.786.509 ДУМАЮТ О САМОУБИЙСТВЕ
6.472 НАМЫЛИВАЮТ ВЕРЁВКУ
1 СЧАСТЛИВ, ЧТО ПАДАЕТ ВНИЗ ГОЛОВОЙ
SUICIDE BOX | Выбор индивидуальностей
Одноразовые наборы для безболезненного прерывания жизни. Спрашивайте в наших фирменных интернет-бутиках!
Если Вы потерпите неудачу, используя набор Suicide Box™, мы бесплатно предоставим Вам новый!
Компания Suicide Box реализует широкий комплекс благотворительных программ, направленных на улучшение жизненных условий творческой молодёжи.
www.suici.de
Я обратил внимание, что Хадижат очень красива, хотя никогда не заглядываю соседкам в лица, поскольку тогда они могут заподозрить, будто я испытываю касательно них определённого свойства интерес, что совсем не так (ну да, вру). Шоколадная родинка, глаза, как чёрная вьюга, и волосы чёрные, ниспадают в ледяную вскипающую полынью, и линия губ очерчена нежнейшим пухом, который, как я подумал, создаст волнительное чувствование во время прикосновения. «Волнительное чувствование». Хм. Опять красивости, Фимочка. Порадовался, что не успел наплести ей, будто мне двадцать шесть и топ-менеджер, иначе Хадижат могла проникнуться интересом ко мне, а ведь это не входило в твои планы, да, Фимочка? Ты думаешь, я забыл, Фимочка, ты думаешь, я не помню? Ошибаешься, мне прекрасно известно, как ты лежал в жёлтом кресле накрытый скатертью, и отключили горячую воду, и после холодненькой заболело ухо. Да, это было в нашем уездном городе, там была парикмахерская «Филадельфия» на улице Ленина, в которой меня перед выпускным балом обрабатывала молоденькая брадобрейша. Она всё время хихикала, а я назло всем возмечтал заявиться бритым на выпускной бал, но когда уселся, когда смешливая цирюльница спросила: «Что делать будем?» – то я не сумел решиться, в горле натянулось и лопнуло, и, жалкий, пробормотал что-то про модельную стрижку, после чего замолк, замер, заперся. Приёмник бормотал о новой миротворческой операции, пока уборщица не переключила на волну «Радио-Шансон», а когда моя брадобрейша перешла к чёлке, то мне ещё пришлось съехать вниз в кресле, чтобы сподручнее… – конечно, Фимочка, помню, какой ты высокий, а она, девчоночка, низенькая была; и вот её тело оказалось перед моим лицом, и я чувствовал теплоту, исходившую от её молочных желез, – это была физиологическая реакция на внешние раздражители, нет, я не виноват, у тебя нет никакого права упрекать меня. И самое позорное было то, что она почувствовала, принялась нарочно затягивать, всем телом выгибаться: не то чтобы я в семнадцать с половиной лет, с личиком, изрытым фурункулами, заинтересовал её, – нет, она просто хотела выяснить пределы своей власти. Видит бог, я пытался не выдавать себя, мёртво вперился в одну точку, сидел неподвижно; однако мельчайшие признаки, беззаконные в своей ничтожности: лёгкое изменение цвета лица, неестественная напряжённость, – с головой выдали Фимочку. Но я был близок к победе, я долго сопротивлялся животной сущности, и если бы брадобрейша отошла хоть секундой раньше, то я был бы спасён, разум восторжествовал бы. И после, когда школьная директриса говорила на выпускном балу, в городской филармонии, приятственные слова, вручала бесценные грамоты и регалии мне, – я думал, я размышлял до помутнения рассудка, как предотвратить то, что было уже явлено единожды, как заткнуть брешь этой слабости? Может быть, было просто достаточно закрыть глаза?
Надо бы что-то говорить. Но что? Все мысли в голове превратились в серые волчьи хвосты. Вообще-то я «начитанный», читать начал в три с половиной года, и хорошо помню первую книжку, в которой ужасно боялся горящих в темноте глаз волчищь, готовых съесть то ли зайца, то ли солдатского сына. Но о чём я могу рассказать ей? Пересказывать книжки? Или о том, что мне хорошо известно, – так, по крайней мере, советуют; хотя – зачем вообще что-либо изрекать, пыжиться, производить впечатление, – уж лучше молчать, выглядеть безопасным дураком.
– Ты знаешь легенду о призрачном поезде? – прокричал я, перекрывая удары кувалд о рельсы, в ухо Хадижат.
– Нет, – довольно равнодушно ответила она.
Я принялся пересказывать, как однажды, 15-го мая 1935 года, от станции «Площадь Дзержинского» отошёл состав, пассажирами которого были учёные, деятели искусства, молодые командиры Красной Армии, ударники труда, политработники новейших призывов, – люди кристально честные, желавшие счастья Родине, – люди, которым надлежало восстановить Российскую Империю в прежнем державном блеске; среди них были и дореволюционные специалисты, питомцы классической гимназии, создававшие одушевлённую связь поколений; но на следующую станцию, на станцию «Кировская», литерный состав так и не прибыл. Чем ближе приближался он к Чистым Прудам, тем медленнее для него текло время, – так вверх подброшенный мяч замедляет и замедляет скорость, пока наконец, в один краткий и бесконечно протяжённый миг, не застынет неподвижно перед возвратным падением, – а пассажиры ничего не чувствовали, только, может быть, шумело в ушах да смутные картины былей и небылей, воспоминания о будущем, тревожили мысли, как отголосок забытых снов. И на том самом месте, где стоишь сейчас ты, сквозь твой призрачный поезд ежесекундно проносятся тысячи людей, странствующих в обычном времени по призрачному метро, и они оставляют какой-то след в твоей душе – человеческий ветер. И настанет день, когда состав придёт к станции назначения, а для его пассажиров пройдёт не более двух минут; эти посланцы советского прошлого, гениальные учёные, трудолюбивые инженеры, изощрённые контрразведчики займут ключевые посты в науке, экономике, армии – и в кратчайшие сроки водворят основы государственного порядка, установят диктатуру законности. Но они явятся только тогда, когда каждый из нас осознает заблуждения минувших поколений и искупит грехи их, а искупление должно свершиться через страдания.
