Мари-Луиза Омон - Дорога. Губка
Мари-Луиза Омон - Дорога. Губка краткое содержание
Мари-Луиза Омон
Судьба личности в романах Мари-Луизы Омон
Мари-Луиза Омон переводится на русский язык впервые.
Уроженка Бельгии, в середине 50-х годов она приехала во Францию и поселилась в одном из парижских пригородов. Она начинала с журналистики. Интересуясь проблемами педагогики, Мари-Луиза Омон занялась исследованием роли и места телевидения в системе школьного воспитания и вела соответствующую рубрику в журнале «Эдюкасьон». Журналистике Омон посвятила двадцать лет жизни.
Только пройдя школу журналистской работы, она решила попробовать свои силы в литературе. В 1974 г. вышел в свет ее первый роман — «Как, или День госпожи Плин». Пресса не обратила на него внимания, и М.-Л. Омон продолжала оставаться скромной, мало кому известной журналисткой, но своих литературных занятий не бросила. В 1976 г. она опубликовала второй роман — «Дорога», который имел успех и получил литературную премию «Фемина». В прессе замелькали статьи об Омон, ее фотографии, интервью. Тогда-то и вспомнили о «Дне госпожи Плин». В том, что успех «Дороги» не был случайным, убеждает следующая книга Омон — роман «Губка» (1980), в котором ощущается и тесная связь с написанным ранее, и явное движение писательницы вперед.
В одном из интервью Омон как-то заметила, что у нее есть два любимых автора: Герберт Маршалл Мак-Люэн и Марсель Пруст. Заявление несколько вызывающее, даже парадоксальное, настолько они несхожи: мастер элитарной прозы, которая рассчитана на вдумчивое, неторопливое восприятие, позволяющее оценить сложную игру ассоциаций и филигранно отделанные детали, — и один из создателей теории массовой коммуникации, заменяющей, по мнению Мак-Люэна, традиционные формы искусства и приобщающей к нему миллионы. Но Омон вряд ли хотела эпатировать читателя — это не согласуется ни с ее книгами, ни с выступлениями в прессе. Думаю, что, назвав два этих имени, она лишь обозначила сферы своих интересов. Тот факт, что среди романистов она выбрала Марселя Пруста, конечно, неслучаен, ибо некоторые черты прустовской манеры, как убедится читатель, она попыталась усвоить. Впрочем, из этого отнюдь не следует, будто перед нами Марсель Пруст наших дней и что у Омон не было других учителей.
Когда Мари-Луизу Омон заметили и отметили, о ней заговорили в первую очередь как о бытописательнице, умело воссоздающей течение будничной, монотонной жизни современного человека. Ей воздавали должное за то, что благодаря ей обрели голос тысячи безвестных, безгласных женщин. Критики даже высказывали предположение, что лет через пятьдесят роман «Дорога» будет восприниматься как документальный очерк наших нравов. Нашлись и такие, кто вообще отрицал за этой книгой право называться романом и не выводил ее значения за рамки свидетельства, отчета о жизни, так хорошо известной многим современным французам и француженкам.
Хотя в прозе Омон, особенно в первых двух ее романах, описание банальной повседневности занимает как будто главенствующее место, это отнюдь не является единственной целью писательницы и не ограничивает смысла этих произведений. На материале, хорошо ей известном и детально проработанном, Мари-Луиза Омон ставит и решает серьезные проблемы человеческой личности и человеческого бытия, и именно эта глубина и широта поставленных ею вопросов поднимает романы Омон над хроникой повседневности и превращает журналиста в писателя.
Роман «Как, или День госпожи Плин» теперь, так сказать в ретроспективе, воспринимается как подготовительная работа к последующим двум. В нем намечены темы, которые будут занимать Омон и позднее, использованы и «опробованы» приемы, которые найдут развитие в ее дальнейшем творчестве. Некоторые — сюжетные повороты, ситуации и даже отдельные детали войдут затем в ее последующие произведения.
В этом романе Омон попыталась рассказать о судьбе скромной женщины, живущей с мужем в маленьком городке вдалеке от Парижа. Судьбе весьма и весьма заурядной, но одновременно и очень грустной. Сюзанна Плин — и это привлекает внимание к ее образу — прилагает немалые усилия к тому, чтобы в этом обыденном, банальном существовании не растворилась и не исчезла ее индивидуальность. Госпожа Плин очень одинока. Муж от нее далек, заказчицы, которым она шьет, заняты только собой. Ее общение с внешним миром осложняется тем, что она теряет слух. И тогда она создает себе воображаемый мир, некую фантастическую, вымышленную жизнь, в которой живет, отгородившись от реально происходящего. (Сходная ситуация затем возникает в «Дороге», когда писательница обращается к образам Антуанетты Клед и Каатье Баластуан, и отчасти в «Губке» в связи с образами бабушки и матери героя.) Госпожа Плин воскрешает в памяти прошлое, историю нескольких поколений своей семьи, воспоминания о которой переплетаются в ее сознании с событиями сегодняшнего дня и дают ей ощущение полноты существования. Замечу попутно, что мысль о связи человека с его прошлым, с близкими ему людьми, связи, которая помогает ему жить и выстоять, приобретает для Омон важное значение. Так книга об отдельной судьбе постепенно превращается в семейную хронику и наполняется приметами быта состоятельной бельгийской семьи конца XIX — первой половины XX века и отзвуками исторических событий этого периода, в первую очередь событий второй мировой войны, опалившей Бельгию. В первой книге связь Омон с бельгийской действительностью очень ощутима.
В романе «Дорога» эта связь исчезает, решительно изменяется и манера повествования: перед нами достаточно типичное произведение французской прозы 70-х годов, с ее заметной камерностью, вниманием к частному, а не к общему, интересом к вещному миру. Перед нами повседневная жизнь вполне заурядной современной женщины. Но показана эта жизнь уже не извне, а изнутри, ибо «Дорога» — это роман-исповедь. Впрочем, безымянная рассказчица «Дороги» ведет свое повествование нарочито сухо и сдержанно, старается избегать всяких эмоций и лиризма, так что роман порой напоминает отчет.
Роман очень насыщен материалом и строго организован. События, описанные в нем, происходят в течение двух дней. Но в рассказ о происходящем попутно вливаются исповеди других действующих лиц, воспоминания героини, настоящее вызывает цепи ассоциаций, таким образом жесткие хронологические рамки раздвигаются, и читатель получает более полное представление о жизни рассказчицы, ее работе, ее окружении.
Первое впечатление от этого рассказа — впечатление упорядоченности, размеренности, равновесия. Жизнь героини, казалось бы безукоризненно организованная, неторопливо течет по раз и навсегда проложенной колее. Никаких отклонений и изменений. Все заведено раз и навсегда. Дом, работа, автобус — вот три самостоятельных мира, связанных между собой образом рассказчицы; они описаны неторопливо, тщательно, подробно. Так подробно и на первый взгляд беспристрастно, что поначалу даже закрадывается сомнение, уж не возрождает ли Мари-Луиза Омон некоторые традиции французского «шозизма» 50-х годов, превратившего в самоцель объективистское описание вещного мира. Очевидно, именно эта сторона романа Омон и вызвала поначалу отношение к нему как к документальной прозе.
Но по мере развертывания повествования, по мере того как в рассказ втягиваются все новые и новые эпизоды, все яснее ощущается, что это не столько бытовой документ, сколько опыт исследования психологии человеческой личности в современном буржуазном обществе. Перед нами рассказ по существу своему достаточно трагический, потому что мы видим, как его героиня для того, чтобы защититься от реальной жизни, приспособиться к миропорядку, превращающему индивидуальность в хорошо отлаженный механизм, по сути дела, сама пытается загнать внутрь все человеческие чувства. Почти маниакальная страсть к аккуратности доходит у нее до такой степени, что оставшаяся не затворенной на ночь дверца шкафа становится «целым приключением, даже поводом для беспокойства». Она признается, что ощущение покоя приходит к ней, «когда все приведено в порядок, расставлено по местам и определено». Это не просто свойство характера, не просто индивидуальное качество героини, а определенная концепция жизненного поведения, отношения к миру. Прислушаемся к признаниям рассказчицы: «Центр — вот где был бы рай, если бы я могла жить в нем по своему четкому графику. Теперь, когда я притерпелась к своим оковам, теперь, когда я знаю, насколько опасна попытка сбросить их — раз они оберегают меня от всяких неожиданных встреч как с людьми, так и с мыслями, — мне спокойно за этими нерушимыми стенами». И в другом месте: «Работа, дом, автобус — три моих мира; и в каждом из них я чувствую себя защищенной от того, чего опасаюсь: от встреч и неожиданностей… И еще должна существовать внутренняя дисциплина: ни встреч, ни неожиданностей».
