Иван Шевцов - Во имя отца и сына
- Дешевая провокация. Жалкая и гнусная, - ровным голосом, будто речь шла о постороннем человеке, сказала Глебова, возвращая газету.
- Ну, знаете ли… - только и могла произнести та, отходя в сторону.
В этот день Елена Ивановна в школе не задержалась. По пути домой еще нужно было забежать в поликлинику. Врач, уже немолодая, седеющая женщина, несколько флегматичная, устало взглянула в лечебную карточку пациентки, осведомилась:
- Вы не родственница того Глебова, о котором сегодня два фельетона?
- Жена, - твердо ответила Елена Ивановна и улыбнулась.
- Я вам сочувствую, - не меняя интонации, сказала врач.
- Благодарю вас. Но это провокация, - стараясь себя сдержать, добавила Елена Ивановна.
- Все равно. Какое это имеет значение? Такое не прощают.
- Не понимаю, что вы имеете в виду? - Слова врача насторожили ее.
- Такие всегда плохо кончали. Прошлое не повторится. Нет, никогда, - туманно пояснила врачиха. - И знайте: вашим детям придется расплачиваться за отца. Такого не прощают, - повторила она полушепотом.
- Вы угрожаете? - вспыхнула Елена Ивановна и встала. Руки ее задрожали, из глаз готовы были брызнуть слезы.
- Нет, мне просто вас жаль. Вы такая симпатичная…
Это было брошено в лицо с откровенной наглостью человека, уверенного в своей неуязвимости.
Возвращаясь из поликлиники домой, Елена Ивановна не шла, а бежала, подстегиваемая нарастающим чувством тревоги. Ей казалось, должно что-то произойти ужасное, непоправимое. Теперь она думала не о муже, которому грозила опасность, а о детях. В ушах все еще звучал монотонный угрожающий голос врачихи, а ее взгляд, злобный и холодный, горел такой ненавистью, от которой не жди пощады.
Елена Ивановна решила никому об этом не говорить.
Дома она взяла газеты и теперь уже внимательно прочитала оба выступления. Читала и чувствовала, как неукротимо надвигается на нее тревога и вместо негодования закрадывается растерянность. Она тревожилась за мужа, знала, что эту подлость он примет близко к сердцу, опасалась, как бы сгоряча не совершил какого-нибудь необдуманного шага. Позвонила на завод, и, когда Людочка ответила, что Емельян Прокопович в райкоме, Елена Ивановна еще больше заволновалась. А тут еще Русик подошел, тихий, виноватый, с застывшей слезой на глазах, и доложил, что ему сегодня поставили "кол" по поведению.
- А что случилось? - рассеянно, скорее машинально спросила Елена Ивановна сына.
- Я подрался с Геной.
- Из-за чего?
- А что он врет? - взволнованно заговорил мальчик, готовый вот-вот расплакаться. - Он сказал, что мой папа хулиган и кляузник. Что про него в газете написано. А я сказал, что это неправда, что он сам кляузник. А он все дразнился: "Хулиган, хулиган, сын кляузника". Я его ударил кулаком. И совсем не сильно. По носу… У него кровь пошла. Совсем немножко.
Мальчик ожидал со стороны матери серьезных упреков и ощетинился к защите. А Елена Ивановна, потрясенная этим фактом, тихо и даже ласково сказала:
- Не надо было драться, мой мальчик.
- А что он говорит неправду?! Пускай не выдумывает!
- Он глупый.
- Ну вот, - уже совсем успокоился Русик, поняв, что ругать его не будут. - А глупых бьют.
Это было ужасно. Дети сильно любят отца и гордятся им. И вдруг такая гнусная грязь! Елена Ивановна убрала осе газеты. Русика еще можно как-то успокоить А как быть с дочерью? Небось и она уже знает.
Действительно, придя из школы, Любаша первым делом спросила:
- Мама, где сегодняшние газеты?
- Не знаю, - с безразличным видом ответила Елена Ивановна и также мельком спросила: - Зачем тебе?
- Нужно, - как всегда, отрывисто сказала дочь. - Руслан, ты не брал газет?
Настороженный мальчик сообразил:
- А-а, знаю, зачем ей. Она думает, что про папу написали. А это неправда, это Генка все наврал.
- Ну хорошо, отдай газету, - понизив голос, попросила Любаша, и Елена Ивановна поняла, что дочь уже знает.
- У меня нет, - искренне признался Русик, а мать ушла на кухню и оттуда позвала дочь.
- Что, мама? - дочь смотрела настороженно.
- Зачем тебе газета? - Елена Ивановна доверительно смотрела в большие синие, отцовские, глаза дочери.
- Что там про папу?
- Это фальшивка, Любаша, - ответила Елена Ивановна и поправила дочери волосы.
- А зачем тогда напечатали?
- Папины враги, доченька, нечестные люди написали, а редакция не разобралась и напечатала.
- И что ж теперь будет?
- Их накажут.
- А папа как же? Его оклеветали, опозорили…
- Будет добиваться опровержения.
- А разве так можно? Печатать неправду? Так всякий хулиган может опозорить любого порядочного человека. - Любаша быстро повернулась и, боясь разрыдаться, помчалась в детскую.
Что могла на это ответить учительница истории ученице? Что могла ответить мать дочери? Как объяснишь ребенку, который верит каждому печатному слову? И тут Елена Ивановна поняла, какой страшный удар нанесен ее мужу. Если детям она еще как-то могла объяснить, то как объяснишь друзьям, знакомым, соседям и просто незнакомым людям, которые тоже привыкли верить нашей печати?
Когда Елена Ивановна стала возиться на кухне, Русик таинственно сообщил:
- А Любка плачет…
Елена Ивановна вошла к дочери.
- Ну ты что?
- Я… ничего. - Девочка ладонью смахнула слезы, не глядя на мать, затем вдруг сообщила, быстро и ненужно перебирая на столе учебники: - Сегодня Антонина Михайловна спросила: "Твой отец где работает?" Я сказала, что на заводе "Богатырь". "Да?.. Секретарем парткома?" И так ехидно, что, понимаешь, мама, мне было неприятно.
- Ну что ж, читала и она. Газеты читают… - попробовала пошутить Елена Ивановна. Она не знала, что из салона Гризула уже ползли сплетни, инсинуации, сочиненные и распространяемые превеликими в этом деле мастерами: "Кляузник… хулиган… бабник… Связался с какой-то распутной девкой, приехавшей из Африки…"
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ОСТОРОЖНО: ЛЮДИ!
Жизнь полна неожиданностей. Иногда их выпадает на долю одного человека столько, что можно подумать: жизнь состоит из одних неожиданностей. В этот самый тяжелый для Глебова день Емельян немного задержался на работе. Просто в конце рабочего дня к нему в партком зашли Борис Николаевич и Ян Витольдович. Потом появились Константин Лугов и Андрей Кауров. Зашли как бы по делу, придумав предлог, а в действительности хотели подбодрить Глебова, успокоить. И разговор-то начинали самый деловой, не относящийся к истории, которую теперь уже все с убежденностью считали провокацией. Говорили о том, что на днях нужно поехать в заводской дом отдыха и окончательно решить, где строить новый корпус для отдыхающих, спортивную площадку. И все старались держать себя так, как будто с Глебовым ничего не случилось. Константин Сергеевич с юмором рассказывал, как вчера приходила в литейный цех Клавдия Ивановна Каурова и вела деликатную дипломатию с молодыми формовщицами. И вдруг звонок из дома. Елена Ивановна спрашивала:
- Ты когда придешь?.. Дело в том, что тебя дожидается гость. Ну кто, кто! Приходи - увидишь. Сейчас я передам трубку.
Да, это была неожиданность: Емельяна ожидал Арон Маркович Герцович, когда-то давным-давно, еще до войны помогавший Емельяну выходить в люди. В последний раз они виделись в 1937 году - Герцович тогда редактировал районную газету, а Глебов уехал учиться в военное училище пограничных войск. Сколько воды утекло с тех пор! Емельян вспоминал Герцовича трогательно и нежно, как вспоминают ученики своего любимого учителя. С именем Арона Марковича у Емельяна была связана его крылатая юность, безграничный голубой простор его мечты, хотя сам Герцович и не подозревал, что Емельян помнит его, и вспомнил о нем совсем недавно, когда имя Емельяна Глебова стали произносить с какой-то зоологической ненавистью его домашние. И однажды он спросил Фриду: а не тот ли это босоногий селькор, который подписал одну свою корреспонденцию псевдонимом Денис Дидро?
- Именно тот самый.
- А где он и что? - оживился Герцович.
- Зачем тебе? Ты хочешь с ним увидеться? - насторожилась дочь. - И не думай. Этого еще не хватало.
Он тогда ничего не ответил дочери. Но думать - думал. Подмывало любопытство: почему Глебова, которого он знал с положительной стороны, так, мягко говоря, не любят Гризул и Маринин, Поповин и Златов? Предположим, Гризул и Маринин - понятно: вместе работали - не сработались. А почему не сработались? Почему Ефим Поповин, участвовавший в первых боях с гитлеровцами на самой границе, так плохо отзывается о своем бывшем командире? Почему? Это очень интересовало Арона Марковича, не давало покоя. Он, старый газетчик, человек, проживший долгую и нелегкую жизнь, каким-то чутьем догадывался, что тут какое-то недоразумение, кто-то кого-то не понял и он, Герцович, должен помочь сторонам во всем разобраться, все выяснить и быть беспристрастным судьей. А если окажется, что Глебов действительно такой, каким его рисуют дети Герцовича, - когда-то Емельян, кажется, был влюблен в Фриду первой отроческой любовью, - если он в самом деле подонок, то Арона Марковича занимал другой вопрос: как хороший сельский парнишка, сын участника штурма Зимнего, мог стать подонком? Все это надо было выяснить.
