Григорий Ходжер - Белая тишина
— Водку всегда найдем. Эй, Гайчи! — закричал Американ.
В проеме юрты показался Гайчи.
— Принеси мне бутылку.
Гайчи исчез и через некоторое время принес бутылку ханшина.
— Чего ты принес? — возмутился Американ. — Русскую водку неси. Эту отдай гребцам. Принеси им еще одну такую, пусть угощают рыбаков, а то люди запах водки забыли. Когда тебе понадобится водка, — сказал Американ, понизив голос, — приезжай ко мне.
Пиапон вспомнил о разговоре с братьями, о решении провести летом касан и отправить душу отца в буни.
— Летом нам много водки потребуется, — сказал он.
— Лодку, две? — усмехнулся Американ.
— Касан устраиваем.
— Найдем. Весной напомнишь.
Гайчи принес русскую водку. Американ разлил ее по кружкам, налил и Дярикте с Мирой.
— Красивая у тебя дочь, чего замуж не отдаешь? — сказал он, оглядев Миру.
— Когда захочет, сама найдет мужа, — ответил Пиапон.
— Плохо. Это плохо, — сказал Американ, нажимая на слово «плохо». Дярикта бросила на него злой взгляд, Мира опустила голову. Мужчины выпили.
— Нет хо, нет чашечек, пьем по-русскому, — сказал Пиапон.
— Ничего, так даже лучше.
Американ всячески старался показать, как он рад встрече с Пиапоном. Вызвал Гайчи и потребовал вторую бутылку водки, банку леденцов, но стоило Пиапону упомянуть о поездке в Маньчжурию, как он начинал морщиться и пытался увести разговор на другую тему.
— Американ, я никогда не кривил душой, — сказал Пиапон, глядя, как бывший его приятель разливает прозрачную влагу.
— Знаю, — кивнул головой Американ, не отводя глаз от кружки.
— На русской земле каждый день власти меняются. Это ты знаешь? Богачей преследуют. Это знаешь?
— Я много езжу. Сейчас из Хабаровска возвращаюсь. Там богачи сидят на своих же местах. В Николаевске богачи кету солят, икру солят и еще больше богатеют.
— Не будет их, я верю умным людям, они сказали, что наступит такая жизнь, когда богачей не будет. Куда ты тогда денешь свой су?
— Выброшу, — засмеялся Американ и опрокинул в рот крутку.
Пиапон подождал, когда он выпьет содержимое кружки, смотрел на ползавший вверх и вниз кадык.
— Су твой — обман, — сказал он, когда Американ перестал крякать после водки. — Никто не верит в твой су.
— Верят, — ответил Американ, прожевывая жаренную на огне юколу. — Не все еще такие умные, как ты.
Пиапон ожидал, что Американ вскипятится, начнет ругаться, отпираться, доказывать, но он был совершенно невозмутим.
— Слушай дальше. Хунхузы, которые напали на нас…
— Были мои друзья, — досказал за Пиапона Американ и усмехнулся. — Это же я давно знаю, друг мой. Мне давно рассказали, что Холгитон ездит по стойбищам, выискивает, за что бы зацепиться и обвинить меня в смерти двух охотников.
— Если знаешь — хорошо, — спокойно проговорил Пиапон. — Так знай, я тоже думаю так же, как и Холгитон.
— Тоже знаю. Слухом полнится Амур. Я о тебе-то больше знаю, чем ты сам.
— Еще бы, если бы я имел столько должников, все амурские новости знал. Но не будем уходить от прямого разговора. Скажи, Американ, почему хунхузы не забрали халико?
— Потому, что халико был мой, а хунхузы — мои друзья. Ты же знаешь об этом.
— А откуда эти хунхузы?
— Из Маньчжурии, наверно, вслед за нами плыли.
— Ты же говоришь, что они твои друзья…
— Это ты и Холгитон говорите.
— Об этом говорят все, кто с нами ездил. Старик со старухой были тоже на стороне хунхузов.
Американ строго взглянул на Пиапона и сказал:
— Все это ваши выдумки.
— Ты кричал хунхузам по-китайски — тоже выдумки?
— Выдумки.
— Хунхузы говорили по-нанайски — тоже выдумки?
— От страха показалось.
Пиапона стала раздирать злость, но он крепился. Американ невозмутимо уплетал поджаренную юколу.
— Американ, идут новые времена…
— Пиапон, я часто бываю в городе, не учи меня. Сам запомни, какие бы времена ни настали, умники всегда будут умничать, бедные — нищенствовать, а богатые — приумножать свое богатство.
— Нет, не будет этого! Мне говорили умные люди.
— Мне тоже говорили, люди еще умнее, — Американ стал заметно нервничать. — Если Холгитону и еще кому-нибудь не дает спать мое богатство, то я могу уделить…
— Холгитону и мне не нужны твои богатства, понял, Американ? Мы боимся стать богатыми, потому что слишком метко стреляем, от нашей пули не ушел бы Берсенев.
Американ вскочил на ноги, ударился о согнутый тальник, поддерживающий хомаран.
— Кто сказал?! Пиапон, скажи, кто сказал?
— Друзья твои, хунхузы.
— Не шути, Пиапон!
— Боишься? За это, пожалуй, и нынешняя власть не погладит по головке.
Американ побледнел. Теперь он походил на молодого, темпераментного Американа, который по вечерам веселил охотников в зимнике. Походил тем, что уже не скрывал свои чувства за маской невозмутимости; лицо его отражало страх и гнев.
— Вот, давно бы так, — сказал Пиапон и выпил свою кружку.
— Откуда ты знаешь? Кто сказал? — допытывался Американ.
— Ты сам сейчас сказал. Я не знал, кто стрелял, теперь знаю.
Американ недоверчиво смотрел на Пиапона, разлил еще водки, выпил, пожевал юколу.
— Я не стрелял, никто этого не видел, тайга, она…
— Она все знает, — подхватил Пиапон. — Правильно, ты не стрелял, стрелял другой.
Американ перестал жевать юколу и прошептал:
— И это знаешь?
— Знаю. Знаю, что не ты на фасоль меняешь соболя.
Американ засмеялся, смех этот не был похож на его смех, из горла его вырывалось бульканье, клохтанье, будто из бутылки с широким горлом выливали жидкость.
— Не я! Пиапон, не я! Просто я хотел тебя попытать, что ты знаешь, потому что я сам слышал этот рассказ, о выстреле мне рассказывал сам Берсенев. Не веришь? При встрече спроси его. Он сам рассказал, как в него стреляли? Рассмешил ты меня, Пиапон, сильно рассмешил. Давай допьем, мне надо спешить.
— Твой груз только ночью можно перевозить, правильно, надо спешить.
— Могу и днем везти, да вот ночь застала.
— Потому тихо плывешь, тишину чтобы не нарушить.
— Ты все понимаешь, Пиапон, все понимаешь. Эй, Гайчи! Собери гребцов, выезжаем.
Американ опрокинул кружку, надел шапку и вылез из хомарана. Гребцы, провожаемые рыбаками, шли к лодке.
— Пиапон! Не забывай, умники всегда будут умничать, — сказал Американ, когда лодка закачалась на воде.
— Помню, Американ, но, посмотрим, будут ли богачи приумножать свое богатство.
— Будут, Пиапон, будут!
Пиапон устало закрыл глаза и подумал: «Теперь посмотрим, как ты богатство свое будешь приумножать».
Он лег, и ему приснился неприятный сон. Всю ночь он ссорился с женой, дочерьми, ругался с Американом. Он ворочался с боку на бок, но сон преследовал.
«Видно, неудача ждет нас», — подумал Пиапон, проснувшись. После завтрака Пиапон с зятем и с Богданом нагрузили две большие нарты рыбой и повезли на лесопильный завод Александра Салова. Собаки резко волокли тяжелые нарты, и после полудня рыбаки прибыли на Шарго. Управляющий Салова сам принял рыбу и расплатился с Пиапоном.
— Сазанчики, сомишки, черт те знает, хороши, — говорил он, тяжело дыша. — Если есть еще рыба, привози, всю заберу.
— Есть еще рыба, — ответил Пиапон и подумал: «Все хорошо обошлось».
Из тайги возвращались лесорубы, усталые лошади тащили тяжелые сани с усталыми людьми. Пиапон собрался было домой, но Богдан попросил подождать, он хотел что-то передать мужчинам большого дома.
— Вон наши, видишь Гнедко, — сказал Богдан.
Пиапон тоже узнал лошадь Полокто, купленную нынче осенью у того же Александра Салова. Это была вторая лошадь Полокто. Первая, подаренная Саловым, зиму вывозила бревна из тайги, а ранней весной околела. Все няргинцы жалели ее, ругали Полокто, что из-за жадности не купил сена у русских и заморил лошадь. На самом деле сено было у Полокто, но лошадь не хотела его есть, то ли от того, что сено было не пригодное для корма, то ли была сама лошадь больна. Услышав о смерти лошади, Митрофан сказал: «Это мы знали. Разве Санька подарил бы здоровую лошадь».
Полокто долго убивался, он всем говорил, что сам виноват в смерти лошади, потому что слишком намучил ее на вывозке леса. Было отчего убиваться ему — он на этой вывозке заработал хорошие деньги, а лошадь была дареная, он за нее не уплатил ни копейки. Нынче осенью Салов продал ему Гнедко по умеренной цене.
— Мы еще купим женщину-лошадь, приплод будет от нее, — хвастался Полокто.
— Говори, кобыла, — поправлял его младший сын Гара.
— Кобыла, так кобыла, мне все равно, лишь бы она приплод приносила каждый год. Надо только, чтобы она резвая была, Гара на ней почту будет гонять. А что? Маленько поработаем в лесу, подзаработаем денег и купим. Знаю я, Гара не хочет работать в тайге, его все тянет к молодой жене. Пусть он почту гоняет.
