Владимир Курочкин - Избранное (сборник)
Алексей Федорович перешел на другую платформу и сел в поезд, идущий в противоположном к Северному вокзалу направлении. В голове его, как это всегда бывает, когда обстоятельства мешают человеку удовлетворить свои желания, упрямо мелькала навязчивая мысль: «Нет, я все-таки поеду на вокзал. Поеду!.. Вот вылезу сейчас наружу, возьму такси и поеду. И наверстаю все потерянное время».
3С каждым шагом, подходя все ближе и ближе к станции, Варвара Николаевна все больше и больше прилагала усилий к тому, чтобы удержать себя и не побежать, как маленькой девочке, встречающей своего доброго отца. Ей мерещилось, что и поезд уже подлетел к платформе и все вышли из вагона, а она, не заметив мужа, разминулась с ним в пути. И мерещилось наоборот, – что поезд еще далеко и стоит он у светофора, потому что неисправна линия и движение будет возобновлено только завтра утром.
Добравшись до станции и узнав, что до прихода электрички осталось несколько минут, Варвара Николаевна прошлась по платформе, вглядываясь в даль, откуда должна была показаться электричка. На платформе было много встречающих. Под выходной день сюда приезжало большое количество гостей с патефонами и запасами еды. Они наполняли все вокруг своим смехом, песнями, шутками. На ночь гости устраивались в садах, в гамаках, на террасах, а на следующий день с утра веселье возобновлялось. Свой выходной эти люди и не мыслили себе проводить в городе.
«Приедет… приедет… приедет!» – стучало сердце Варвары Николаевны, в то время, как она, расхаживая по платформе, оглядывала собравшуюся публику. Франтовато одетый молодой человек попался ей навстречу. Он держался очень гордо, выступая, как пава. Курил, стараясь небрежным жестом стряхивать пепел. Он был очень некрасив. Так безобразен, что Варвара Николаевна несколько секунд внимательно разглядывала его лицо. А он, заметив ее взгляд, подтянулся и, не дойдя до конца платформы, пошел обратно, чтобы еще раз попасть ей на глаза. Так он проделал несколько раз, стремясь показать своим взглядом, что он оценивает ее внимание к себе. «Как же глупы бывают иногда мужчины, – подумала Карташова, – вот я смотрю на некоторых из-за того, что они уж слишком уродливы, а они думают Бог знает что, и готовы уже приволокнуться… Какое все-таки самомнение. Взгляд женщины у всех у них расценивается одинаково».
Но вот показалась электричка. Варвара Николаевна устроилась у перил в самом начале платформы и стала смотреть, как приближается поезд. От того, что дорога в этом месте была прямая, она видела только зеленовато-красноватый четырехугольник первого вагона. Видела темное окошко машиниста, но совсем не замечала, что электричка приближается. Словно та даже и не увеличивалась в размерах, а застыла на одном месте. На минуту Варваре Николаевне показалось, что не только поезд, но и все вокруг как-то притихло и замерло. И грузовики, и телеги, подъезжающие к закрытому шлагбауму, и ожидающие на платформе люди, и, главное, она сама. Точно она уже и не дышала и не жила в тоскливом ожидании чего-то непоправимого. Но, взглянув на кусты, растущие сбоку насыпи, по которой шел поезд, она заметила, как стремительно передвигалась тень от электрички по зеленым верхушкам кустов. И тогда ее глухота исчезла, и опять она услыхала, как на платформе, шумно разговаривая, прохаживаются люди. И вместе с тем у нее появилось маленькое сомнение в том, что муж приедет с этим поездом. Это сомнение стало уверенностью в тот самый момент, когда электричка подошла к платформе и из вагонов посыпались нагруженные кульками и сумками пассажиры: верные и заботливые мужья с портфелями и корзинками, любящие матери с игрушками для своих птенцов и гости, веселые и не унывающие гости с гитарами и патефонами. Вся эта пестрая толпа смешалась и, не дробясь еще на отдельные группы, двинулась по платформе. От нее рябило в глазах, и нельзя было увидеть, приехал ли тот, кого ждешь или нет.
Варвара Николаевна внезапно поняла, что мужа нет среди этой толпы, и она успокаивала себя, но так, как будто все дело не представлялось ей особенно серьезным и трагичным. «Я напрасно даже вышла так рано его встречать, – думала она, – конечно, он не управился с делами и не поспел к этому поезду. В лучшем случае он приедет со следующим». Она не хотела думать о том, что он может не приехать совсем. Если днем, у реки и в лесу, Карташова рассуждала реально, ясно представляя себе, что случилось с ее Алексеем и что сулит ей это событие, то теперь, когда дело дошло до той критической точки, после которой для нее должно было бы быть или радость, или горе, она оказалась слепой и давала волю только своим чувствам, подавляя все то, что шло от разума. Она видела, как электричка ушла в тупик, чтобы отправиться через некоторое время в обратный путь. Она видела, как расходились во все стороны веселые и возбужденные люди, как пустела платформа. И, не приглядываясь к группам приехавших, она медленно пошла домой. «Нет, нет, он приедет позднее, – думала Карташова, – он должен приехать. В конце концов он же должен понимать, чем все это пахнет». И казалось, спокойствие вновь появилось и в ее душе и во всех ее движениях, однако изредка она нет-нет да оборачивалась назад, чтобы с замиранием сердца посмотреть, не спешит ли за ней знакомая фигура мужа, замешкавшегося в поезде и увезенного случайно в тупик.
Дома она нашла все спокойным. Юрик спал, все было в порядке. Тогда она попросила хозяйку, если проснется сын, посмотреть за ним. Потом, стараясь объяснять как можно более равнодушным голосом, она поведала ей, что идет погулять на станцию и встретить при случае мужа, который, вероятнее всего, задерживается в городе.
– А также, возможно, приедет Надя… Помните, моя подруга, которая приезжала? Она такая забывчивая, что наверняка заблудится, если ее не встретить, – добавила Варвара Николаевна, уже выходя из дачи.
Она пошла к станции тем же путем, как и в первый раз. С теми же настроениями, с теми же надеждами. Солнце уже заходило. Но закат не был таким, каким он бывал обычно: оранжевым или пурпурным. Этот закат был белым и нежным. Светлые тонкие облачка были пронзены лучами солнца. Они тихо плыли к северу. Варвара Николаевна, не отрываясь, смотрела на эту картину, и ей приходило в голову, что перед ней, на горизонте, ярко освещенные озерца и плавающие в них мелкие, причудливой формы, льдинки, ослепительно сверкающие на солнце своими гранями. «До чего же все это блестит и сверкает, – подумала она, – как это все там чисто. Так бывает еще только в музыке»… Ей внезапно захотелось послушать хорошую музыку, большой симфонический оркестр. «Или лучше всего… – вспомнила она оперу «Золотой петушок» – лучше всего слушать сейчас что-нибудь оттуда. Да, да, именно так! Такая музыка лучше всего бы подошла к этому вечеру»…
К ней вернулись воспоминания. Промелькнул и сегодняшний, такой светлый и радостный в природе и такой тяжелый и неприглядный для нее день. И странно: она вдруг подумала о нем так, как будто был он в прошлом году или даже еще раньше. Все оставалось по-старому. И конфликт с мужем, и обидные мысли о своем положении, и призрачные робкие надежды, которые она только силой характера пыталась обратить в твердую уверенность. Но вместе с тем весь сегодняшний день, так богато насыщенный ее переживаниями, казался ей, как это ни смешно, каким-то чужим и непохожим ни на один из ее дней, словно она лишь слышала о нем подробнейший рассказ, а сама никогда не переживала. И тогда Карташова как бы спросила себя, в конце концов, – она, может быть, отказывается от всего, от всей своей прошлой жизни? И что она вообще желает: любить ли, ненавидеть, страдать, смеяться, мстить или просить? Но она ничего не ответила на этот вопрос, потому что была как во сне, хотя и могла поднять руку и шагнуть, и пойти куда хотела, и смеяться, и плакать, и восхищаться природой, и ждать. Все оставалось на месте и одновременно для нее как будто ничего не существовало.
Это безразличие ко всему, которое Варвара Николаевна так внезапно и остро почувствовала, произошло от ее физической усталости. Почти весь день она была на ногах, в движении, в волнении, до тех пор, пока не произошел этот надлом во всем ее существе. Она даже не поняла, когда это произошло. Может быть, как раз в тот момент, когда она захотела послушать хорошую музыку. Ведь до этой минуты она была полна все тех же противоречивых и очень сильно с самого утра заставляющих ее страдать переживаний. Теперь же не было ни волнения, ни боли, ни даже печали. Все внутри казалось выщербленным и пустым. И невольно при взгляде на Варвару Николаевну напрашивался вопрос: а как скоро пройдет эта калечащая человека апатия? Сегодня или завтра?.. Возможно, что и останется она на всю жизнь, как это нередко бывает, когда человек сильно чувствует и потом неожиданно узнает, что все его горение прошло впустую, и что он никого не зажег, даже не передал никому ни одного градуса своего внутреннего тепла. Кого в этом винить, кого судить и кому предъявлять тяжелые обвинения?.. Ведь многие, очень гордящиеся своим умением понимать женщин, и не подозревают, что они всего-навсего слепцы, ощупью проходящие мимо того, что с таким самоотречением и преданностью готовы отдать им их подруги. И как эти люди оскорбительно и бестолково ищут в других женщинах то, что уже давным-давно находится рядом с ними…
