Николай Богданов - Пропавший лагерь
И какого! Новенькая форма так и сверкала на нем, кожаные ремни блестели, сапоги поскрипывали. И сам он был новенький, румяный, ясноглазый, веселый.
Милиционер ввел на паром коня в поводу и отдал честь звену пионерок.
Сима решительно отвела его в сторонку и, пока пионерки помогали деду-паромщику тянуть канат, объяснила всю ситуацию с самогонщиками.
— Пойти с нами — это ваш долг. Обезвредить это зло — ваша обязанность.
— Так-то оно так, — задумался милиционер. — Но я здесь человек новый, не знаю обстановки. Только что заступил на должность… Вчера из армии.
— Вы еще неопытный, — усмехнулась Сима, — конечно, вы один, а их много.
— А вы уверены, что они действительно там? — вспыхнул милиционер.
— Да, мы видели их своими глазами. Они собираются в глухом лесном урочище по ночам и варят и шпарят…
Дым идет… Огни горят…
— Если так, захватить их на месте преступления — это очень хорошо. Но у меня совсем другое задание. Я еду проверить цыган, — доверительно сообщил милиционер бойкой Симе, которая уже успела покорить его.
— Отлично, вы все успеете. Цыгане расположились недалеко, мы вам покажем, проводим к ним. Вы их проверите засветло, а самогонщиков надо ловить потемну.
И ведь уговорила милиционера!
С парома сошли вместе и до самой полянки, где были разбиты шатры цыган, шли дружной компанией. Милиционер вел коня в поводу, а девчонки поспевали рядом, любуясь его нарядной формой и красивым вороным конем.
Незаметно подошли к цыганской поляне.
Огляделись — а пестрых шатров нет! Исчезли цыгане.
Только дух их остался. Пахло дегтем, дымом, недавно брошенным, неприбранным жильем. Ведь только что были здесь. Еще утром, когда шли на экскурсию, видели, как они завтракали у костров. Свежие следы колес да теплая зола в кострах говорили, что уехали цыгане совсем недавно.
Куда? А мало ли куда! На то они и кочевники. Следы вели на юг. Милиционер посмотрел на карту, достав ее из полевой сумки, рассчитал движение конного транспорта по военным нормам и сказал:
— По всем данным, уже в другом районе… Преследовать нет смысла.
— А почему вы их преследуете?
— Плохие дела за ними водятся. Есть сведения — скупают за бесценок лучших коней у хозяев, которые не хотят, чтобы достались они колхозам.
— Вот противные… Мы из-за них тоже пострадали, — сказала Сима, — нас в деревне приняли за цыганят!
Милиционер рассмеялся:
— Да, черны вы, как цыганочки.
— Мы еще не очень, вот у нас Рубинчик черен и курчав, как настоящий цыган.
Пошутили, посмеялись, пособирали земляники, а тут и вечер наступил.
— Ничего, — утешала милиционера Сима, — не догнали цыган, поймаете самогонщиков.
И как только стемнело, повела свое звено в сопровождении конного и вооруженного товарища туда, где зажигают ночные огни и курят поганое зелье самогонщики.
Все шло отлично. Симу только мучила совесть, что она, никого не предупредив в лагере, ведет звено в лесной поход. Наступит ночь, а их нет. Все будут волноваться.
И вдруг навстречу старые знакомые — Фома и Ерема.
Важно шествуют босиком, с удочками на плечах на вечернюю зорю.
— Здравствуйте, ребята!
— Наше вам, красные галстучки! Где запропали, почему в село не показываетесь?
— Да нет… просто у нас другие экскурсии были. Слушайте, друзья, выручите меня, отнесите в лагерь записку, — попросила Сима.
— Ладно, — согласились, не отнекиваясь, ребята, — нам все одно, под берегом у вашего лагеря поудим, там на поздней заре здорово окуни берут.
Сима отыскала тут же щепку и торопливо написала на ней несколько слов вожатому, чтобы о них не беспокоились, а Фоме шепнула:
— Только, чур, не говорите, что мы пошли в лес.
— Ладно, — кивнул Фома, — про милиционера тоже не говорить, что заарестовал вас?
— Нет, какой ты смешной, за что милиционер может арестовать пионеров? Мы идем с ним вместе ловить самогонщиков!
— Ага, — подмигнул Ерема, — тех, которые в лесу дымокурят!
— Ну конечно. Только молчок. Это наша тайна.
Фома и Ерема понимающе кивнули и, схватив щепку, зашагали к лагерю.
Конечно же, в лагере беспокоились. К обеду девочек не ждали, но когда солнце пошло к закату, Васвас то и дело выходила на крутой бережок и поглядывала в заречные луга. Да и вернувшийся из района Калиныч прикладывал ладонь к глазам, смотря в сторону заката, где за излучиной реки чуть виднелся паром.
Только Федя, занятый своей «фотографической тайной», сказал:
— Ничего им не сделается, наверно, плотно пообедали, вот и не торопятся.
И он удалился в палатку. Там нетерпеливо ждал его Боб.
И как только Федя, плотно прикрыв вход, очутился в фотоателье, он услышал прерывистый шепот толстяка:
— Кажется, я что-то открыл!
— Что такое?
— А вот посмотрите, не знакомы вам эти типы?
И показал фотографию, которую заказала увеличить выселковская попадья. С сыроватой еще бумаги, озаренные красноватым светом, нагло глядели Фома и Ерема.
Да, они самые, только на фотографии эти простаки были не в деревенских портках и посконных рубашках, а в чистеньких костюмчиках. А над ними возвышался поп в рясе с крестом, свисавшим на цепочке до живота.
Полюбовавшись на эту картину, Федя свистнул:
— Да это же поповы дети! Попадья попросила сделать увеличение получше «это наши младшенькие, любенькие»…
— А у нас они объявились сиротами! Притворились простаками — Фомкой да Еремкой!
— Вот так штука! Но для чего им это понадобилось?
Вожатый и пионер вопросительно посмотрели друг на друга.
— Наверно, хотят нас одурачить, подловить, а?
— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого подловит, — сказал Федя. Собирай-ка копии увеличенных нами фотографий кулаков, лавочников и поповские… Бери фотоаппарат, магний для ночных съемок. Мы с тобой пойдем туда, где ты ни разу не был, и откроем такое, что тебе и не снилось. Вставь новую батарейку в фонарь. И тихо, без шума, это дело ночное. Тайное.
Боб стал молча собираться, стараясь не шуметь, чтобы не привлечь любопытства ребят. Но ребятам было не до того. Их захватило более интересное событие. Перед ними раскрылась таила Калиныча.
В его мастерскую со всех сторон все эти дни подтаскивали на ремонт и усовершенствование самогонные аппараты. Привозили их на телегах, укрытых рядном, в лодках, прикрытых сетями, притаскивали на спине в мешках.
Были здесь и степенные мужики и опасливые старухи, бойкие молодайки и мордастые парни. И все шептались с Калинычем и задаривали его заранее кто десятком яиц, кто горшком сметаны, кто куском сала.
И весьма довольный изобретатель, копаясь в разнообразных витиеватых штуковинах, только посвистывал да напевал про себя какие-то веселые мотивы.
В этот вечер, решив, что самогонных аппаратов накопилось достаточно, Калиныч оглядел их, довольно потерев руки: «Шабаш!»
Потом он собрал пионеров и показал им эту необыкновенную выставку:
— Дивитесь, хлопчики, какой пакостью засорена деревня! Когда-то было сказано: немец изобрел обезьяну, а русский — самовар. Добавим к этому, а кулак — самогон! Полюбуйтесь! Денно и нощно в клунях, в банях, в подполье курятся эти вот самопары и переводят нужный людям хлеб в отравное зелье. Заправляет этим делом кулак, за ним тянется середняк, не прочь разбогатеть на этом и иной неустойчивый бедняк. Несет эта пакость с собой пьяные драки, пожары — народное бедствие, одним словом.
Рубинчик навострил уши.
— Договорился я в райкоме — нам помогут пригласить на воскресенье как можно больше людей из всех деревень. Устроим вот здесь, на высоком берегу, показательный суд над самогонщиками. Обвиняемых я уже пригласил. Они явятся за своими «отремонтированными» и «улучшенными» мной самогонными аппаратами. Тут и получат наш сюрприз! Только вы пока секрета не открывайте. Наш праздник начнется хороводами, танцами.
Вначале мы покажем кино. Кинопередвижка нам обещана, завтра я за ней сам съезжу.
Это сообщение Калиныча вызвало бурный восторг.
Особенно возрадовался Рубинчик. С души у него словно туча сошла. А он-то подумал, будто старый рабочий, да еще коммунист, способен из-за грошового заработка пойти на сговор с самогонщиками!
Стыдно стало Рубинчику и ребятам из его звена. Очень стыдно. Порывисто бросился он к Калинычу, прижался к нему и заговорил горячо:
— Дядя Ваня, простите! Простите меня, пожалуйста!
— Да что с тобой? За что простить? Чем провинился?
— Я про вас плохое подумал… Я так раскаиваюсь!
— Ну вот и хорошо, — улыбнулся Калиныч. — Все прекрасно, когда все ясно!
В это время к лагерю подошли Фома и Ерема и, заметив старого знакомого, вручили ему «говорящую щепку».
Узнав почерк Симы и прочтя несколько торопливо нацарапанных слов, Рубинчик спросил:
