Николай Богданов - Пропавший лагерь
Так и пришлось попу, соблюдая обычай, окропить победителя Прошку.
Не успел лихой поп пережить это поношение, как новая беда. Его любопытная попадья заглянула в «комнату смеха» и выскочила из нее с воплем:
— Воды, воды! Ох, тошно! — кричала она. И подбежавший к ней поп стал кропить ее той же кистью, которой он кропил коней.
Поповичи с досады хотели комнату смеха разгромить, но крестьяне их удержали:
— Не трогайте, граждане, это же замечательные экспонаты. Пускай тут остаются. Придет время — музей сделаем!
Все перебывали на празднике. Повидали пионеры и своих старых знакомых. Вежливый дяденька, живущий в «Бедноте», сам подошел к ним. Поздоровался и говорит:
— Если бы мне дали должность — ну вот, как обещают бывшему дьячку, счетовода или бухгалтера, я бы тоже в колхоз вошел!
Узнал их и шкуродер. Он был трезв, побрит и чисто одет ради праздника. И этот сам подошел и говорит:
— Недоразумение у нас с вами вышло. Поповичи это нас попутали, столкнули лбами. Вы не знали моего больного места, я не знал вашего истинного обличия. Вы уж извиняйте!
Ну и углежоги на празднике были. Подарки ребятам привезли — поделки из разных необыкновенных сучков, лукошки для ягод.
Уговаривали Рубинчика принять участие в скачках, давали на выбор лучшего коня. Но он отказался. После скачки в милицию он о езде на лошади и подумать не мог. Он даже на скачки мальчишек не смотрел, отворачивался.
…Наступил час обеда. Выселковцы разошлись по домам, обсуждая необыкновенные события, а приезжие устроились обедать под телегами, доставая из кошелей все, что захватили с собой. Многие угощались хлебным квасом, фруктовыми водами.
А после обеда начались песни, пляски, борьба парней.
В пении соревновались хоры разных деревень. В плясках — хороводы девушек и парней.
В борьбе — силачи. И вот тут всех деревенских силачей переборол вожатый Федя. Ведь он же был студентом Института физкультуры. Все приемы знал. И даже парней, которые были больше его, ловко укладывал на обе лопатки.
Вот ему-то и досталась прекрасная телочка со звездой на лбу. Куда ее девать? Решили подарить перед отъездом деревенским ребятам на добрую память — пусть вырастят для будущего колхоза. Их оказалось очень много.
— Где же они раньше-то были? — недоумевали пионеры. — Почему прятались, дичились?
И в этом были виноваты поповичи. Это они напугали доверчивых деревенских ребятишек, будто пионеры с них насильно будут крестики срывать. И тогда уж им ни в лес, ни на речку. Кто без крестов в речке будет купаться, того водяные утащат, в лесу кто будет ходить — лешие ухватят.
Но самое интересное случилось к вечеру.
Как только стемнело, началось кино. На полотне, натянутом между березами, замелькали кадры замечательных приключений красных дьяволят.
А затем показывали сказку Льва Толстого «Первый винокур». Деревенские жители увидели на экране первого самогонщика. Сколько же было удивления и возмущения, когда зрители узнали, что первым самогонщиком был сам черт.
После кино зажегся голубой свет, и на площадке перед экраном появился дед Еграша. Увидев его фигуру, залитую светом прожекторов, зрители подумали, что продолжается кино, и захлопали в ладоши. Еграшу все знали и обрадовались, что он уже действует на экране как комик.
— Граждане! — когда утихли рукоплескания, объявил Еграша. — Все, которые отдавали в ремонт и на переделку самогонные аппараты, прошу вас выйти сюда и получать каждому свое.
Наступила тишина, никто не шелохнулся.
— Повторяю, граждане, пожалуйте сюда!
Снова никто не идет, только слышны в напряженной тишине чьи-то глубокие вздохи.
— И еще раз объявляю, на вашу жалобу насчет задержки вышло такое распоряжение — выдать вам ваши самогонные машины без промедления. И чтобы не было никакого неудовольствия, каждый пусть распишется в получении. И бумага, вот она. Подходите, берите, расписывайтесь!
Но, услышав такое да увидев бумагу, самогонщики еще пуще затаились.
— Так что же. граждане самогонщики, долго я буду тут стоять, глаза ослеплять и заместо петуха кукареку кричать? Или вы оглохли? Или вас кету?
Молчание.
— Что же нам прикажете с вашими аппаратами делать? Солить их? Мариновать? Или как?
— Хватит гнать это зелье чертово! — раздались женские голоса.
— Кувалдой их!
— Разбить — да в омут!
Тут вышел на помост Калиныч.
— А что вы скажете? Хозяева, я вас спрашиваю? Куда девать этот хлам, если вы его не хотите брать? Я у вас аппараты принимал, я за них и отвечаю.
Никто ни гугу.
Калиныч переминался с ноги на ногу:
— Если не заберете, граждане, придется сбыть этот хлам, допустим, в металлолом. На переплавку в плуги, в бороны или, допустим, в швейные машинки.
— На плуги их!
— Швейные машинки лучше, — раздались голоса.
— Без согласия хозяев не могу, — развел руками Калиныч.
Хозяева промолчали.
— Ну, вы же здесь, граждане, я же вас всех видел, вы же мне весь день подмигивали, когда, мол, отдашь? А я отвечал — ужо, стемнеет. Ну, вот оно и стемнело. Настал срок. Берите ваши самогонные аппараты, кто желает быть самогонщиком!
Желающих не было.
— Тогда вот что, граждане, я сейчас сам обойду всех известных мне заказчиков и возьму их отказ в письменной форме!
С этими словами Калиныч в сопровождении Еграши спустился с помоста и отправился по рядам. Следом за ними заскользил голубой луч прожектора.
И что тут началось! Скрытый шум, движение, толкотня… Самогонщики разбегались от луча прожектора, как летучие мыши от луча света.
Сопровождаемые смехом, свистом собравшихся, они спасались от позора кто как мог.
Когда все самогонщики удрали, Калиныч вышел на помост с кувалдой в руках. Комсомольцы стали вытаскивать аппараты, а Калиныч при всем народе стал бить по ним, плющить аппараты сильными ударами. Плющил и приговаривал:
— На плуг! На борону! На швейную машинку! Раз-два! В переплавку. Раз-два!
И собравшиеся смотрели на это, как на театральное зрелище.
Потом показывали кинокомедию «Смертный чае» — про смешные приключения деревенского мужика, попавшего первый раз в жизни на курорт и испугавшегося «мертвого часа».
Позднее, усевшись на берегу реки, пели хоровые песни.
Разошелся народ только с рассветом. Очень довольный.
И это не все. Скоро в селе Выселках организовался колхоз, в него вошли все крестьяне, за исключением кулаков. А при школе был создан первый в этой сельской местности пионерский отряд.
Так что лагерь-то не пропал. Не помогли богатеям ни хитрости попа, ни проделки поповичей. Наша взяла!
Когда пионеры вернулись в Москву, загоревшие, посвежевшие, каждый с удовольствием рассказывал родным и знакомым всю эту историю. И, конечно, каждый по-своему, с какими-то новыми подробностями.
И если бы все их рассказы записать, то получилась бы не одна, а тридцать три повести о пропавшем лагере!
