Михаил Аношкин - Сугомак не сердится
Она сбоку смотрела на Виталия, и ему показалось, что на лице ее скользнула и тут же погасла насмешливая улыбка.
Они свернули к пруду и остановились у ограды.
Пруд спал. Ночь окутала его густой синевой. Огни лесопилки на том берегу вытянулись цепочкой. Справа шумно работал механический завод. Порой в звездное небо врезался голубой огонь электросварки. Где-то далеко-далеко, за прудом, угадывались Уральские горы.
— Как хорошо! — вздохнула Людмила, взявшись за решетку изгороди. — Смотрите, звезда упала!
Давно ждал этой минуты Виталий. Сейчас он скажет девушке все. И, словно угадывая думы Виталия, Людмила повернулась к нему и проговорила:
— Я все знаю. Знаю, что вы спрашиваете обо мне, следите за мной.
Виталий не отрывал взгляда от ее лица. Матовый свет фонаря, пробившись сквозь листву, мозаикой лег на ее плечи, лицо, волосы. Глаза ее смотрели грустно, придавая лицу мечтательное выражение.
— Вы очень настойчивы, — продолжала вполголоса Людмила, — и мне это нравится. Но вы никогда ни о чем не догадывались?
— О чем?
— А вы могли бы догадаться. Я бы ведь тоже могла искать с вами встреч, но не искала.
Смысл ее слов медленно дошел до Виталия.
— Значит? — шопотом спросил он, опуская глаза.
— Да, — подтвердила девушка. — Я люблю другого. — И, словно желая смягчить удар, ласково спросила: — Но ведь мы не станем врагами, не правда ли?
* * *Еще по-летнему шумели березы, но чуткое ухо слышало осеннюю печальную нотку. Листья подернулись светло-багряным налетом. Не пройдет и двух недель — они побуреют и ветер спугнет их с веток, закружит в воздухе, а потом бережно опустит на сырую землю.
Еще по-летнему выглядела гора Сугомак, но от нее уже веяло осенним холодком. Скоро выцветет у горы зеленый наряд и окутается она, зябко поеживаясь, в серые тяжелые тучи.
Еще по-летнему спокойно перекатывались на гальковом берегу ленивые волны. Но пройдет немного времени, и заплещутся они глухо и тоскливо, предчувствуя ледяное дыхание зимы.
Стояли последние дни теплого лета.
Виталий подошел к заветному месту и сел на камень, недалеко от пенька, к которому была прикована людмилина лодка. Ворчали на гальковом берегу волны, легкий ветер освежал лицо.
И вспомнил Виталий первую встречу с Людмилой, видел в воображении синее утро, лодку на середине озера и слышал: «Прощай, Пелагеюшка!» — «Прощай, Ефимушка! Прощай!»
— Здравствуйте, Виталий! — услышал он за спиной девичий голос, вздрогнул и вскочил на ноги.
Людмила! А рядом с ней парень в военном кителе, невысокий, коренастый, с проницательным взглядом. И не красив и не строен он был — самый обыкновенный. На плече нес весла. Виталий сконфуженно улыбнулся. Людмила подошла к лодке и загремела цепью.
— Думаем туда — на тот берег. К ее отцу, — положив весла на землю, запросто поведал Виталию людмилин спутник. — Закурим!
Виталий не курил.
— Готово, Андрюша! — крикнула Людмила. — Поехали!
— Может, за компанию? — пригласил Андрей.
— Спасибо, — отозвался Виталий.
— Да у него водобоязнь! — добродушно рассмеялась Людмила и помахала рукой: — До свидания, Виталий! Счастливо тебе!
Они отчалили.
Виталий грустно смотрел на лодку, на Людмилу, на ее счастливого спутника. Двое поплыли навстречу своему счастью, и Сугомак не сердился. Он мирно плескался.
ЛЮБОВЬ
После демобилизации из армии я готовился в институт. Многое забылось — пришлось усиленно заниматься. А когда уставал, шел на Сугомак отдыхать.
Однажды, возвращаясь с озера, повстречал девушку. Поровнявшись со мной, она застенчиво улыбнулась и поздоровалась:
— Здравствуйте, Николай Петрович!
Я удивился: девушка была мне незнакома.
— Здравствуйте, — ответил я, а сам подумал: «Где же я ее встречал? Кто она?»
— Не узнаете?
— Н-нет, — пожал я плечами и заметил, как девушка смутилась, потупила глаза. — Откуда вы знаете меня?
— Вы у нас пионервожатым были, только давным-давно. Еще до войны.
— В четвертом «б»? — улыбнулся я.
— Ну да, в четвертом «б»!
— Кто же вы?
— Я Маша Потапова!
— Не припомню что-то.
Маша посмотрела на меня исподлобья, затаив улыбку.
— А я бы вас и через двадцать лет узнала.
— Почему же?
— Да так, вообще, — уклонилась она от ответа и вдруг засмеялась. — Вы обидели меня тогда.
— Я? Обидел?
— Правда. Вы с Сугомака? А я на Сугомак!
Я вернулся — пошел с Машей. Сбоку поглядывал на нее: правильный профиль, нежный такой, по спине коса толстая сбегает.
— Чем же я вас тогда обидел?
— Ничего особенного. Вы культпоход в кино организовали, а меня не взяли. Алька Спиридонова что-то набедокурила, а вы подумали на меня и не взяли в кино. Обидно было, но я промолчала.
Мы вышли на берег. Маша села на пенек. Я взял камень и бросил в воду.
— Знаете, почему мне нравится это озеро? — спросила Маша.
— Почему?
— Оно никогда не бывает скучным, одинаковым.
Как она верно подметила! И ведь я любил Сугомак за это же!
Вырывается вдруг из-за гор ветер, тогда перекатываются синие волны и с шумом рушатся на берег. Вода пенится, шуршит на гальке и, шипя, отползает обратно, волоча за собой камешки. И тогда сердито и неуемно ворчат старые сосны, трепещут березы, пригибаются к земле. И что-то такое могучее, богатырское слышится в реве волн и посвистах ветра.
То вдруг оно затихает, добродушно плещется о берег, ни на кого не сердится. Таким оно было в день нашего знакомства с Машей. Не шумели суровые сосны, тихо шептались о чем-то березы. Голубое небо отражалось в озере, и казалось, было два озера: одно вверху, а другое внизу — брось камушек и покачнешь его. А часто бывало так: скроется солнце за тучей, озябнет озеро, подернется мелкой рябью. Насторожатся старые сосны, притихнут березы. Душно — дышать нечем. Значит буря будет. На западе над горами закипает грозовая темень, уже блещут молнии, слышатся раскаты грома.
И разразится буря, загудят сосны. А дождь полощет и полощет. Какая тогда разудалая сила гуляет на великих горных просторах!
Славное озеро! Об этом думал я, смотря вдаль на серебристые блики на воде, об этом, кажется, думала и Маша. Она сидела задумчивая, притихшая. Потом она улыбнулась, приподняв крылатые брови, взглянула на меня и сказала озорно:
— Давайте соревноваться, кто дальше бросит камень!
И мы кидали в воду маленькие камушки, старались, чтобы они падали как можно дальше. Сначала камни летели дальше у Маши, и она бурно радовалась, хлопала в ладоши. Но и я скоро наловчился.
С озера возвращались старыми знакомыми, болтали обо всем, смеялись.
Потом почти каждый день виделись на берегу. Первым обычно приходил я, садился на камень и подставлял разгоряченное лицо свежему ветру. Плескались волны, покачивались вдалеке рыбацкие лодки, синела за озером гора. Было радостно от того, что есть на свете такое озеро, что в мире так много солнца, что существует на свете кареглазая девушка Маша. И я ждал ее, нетерпеливо поглядывая на дорогу, которая лениво выползала из соснового бора. Сосны мешали видеть дальше, а там могла быть Маша.
Но вот она появлялась — стройная, приветливая. Садилась рядом, глядела чуть лукаво и говорила:
— Я так спешила. А вы, Николай Петрович, почему хмурые?
— Взгрустнулось.
— Не надо грустить! — ласково улыбалась она и вздыхала.
— Мама сегодня сказала, что я правильно решила поехать в педагогический. У меня с детства склонность к учительской работе.
Маша, наверно, уловила мой недоверчивый взгляд и горячо принялась убеждать:
— Верно, верно! Бывало, посажу кукол и учу их. А подросла — мальчишек учила.
Я засмеялся, а Маша воскликнула:
— Вместе учиться будем! Ведь, правда, это хорошо?
В конце августа мы попрощались с Сугомаком. Нас ждал большой город, институт. Мы об этом только и говорили — какие у нас будут товарищи, как станем учиться. Загадали, что встречаться будем часто.
Маша неожиданно побежала вдоль берега и крикнула:
— Ловите! Ловите меня!
Я догнал ее, поднял на руки и бережно понес. Маша доверчиво прижалась ко мне. Я поцеловал ее. Она закрыла глаза. И вдруг обвила мою шею и прильнула к моим губам.
— Какой ты сильный, Коля! — прошептала она, когда я опустил ее на прибрежный камень. — Какая я счастливая!
Я обнял Машу за плечи, и мы долго смотрели на белую кипень озера, на лесистые горы Урала.
* * *В институте устроились хорошо. Учились на разных факультетах, но жили в одном общежитии. Встречались каждый день. Чаще я приходил к Маше в комнату, а иногда она приходила в нашу. Стучала отрывисто, но напористо. Я всегда узнавал Машу по стуку: никто так не стучал, как она.
