Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
— Я вижу, дорожка уже протоптана, — пошутил он, немного задетый тем, что инженер опередил его.
— Да, — откликнулась библиотекарша с верхней ступеньки передвижной лесенки, — в последний месяц почему-то большой спрос на литературу по регулированию. И, знаете, самые неожиданные люди интересуются. Мастер Перфильев из турбинного раньше только беллетристику брал, а ко мне впервые пришел, и тоже насчет регулирования.
— Ну-ка, покажите, кто именно интересуется.
Она охотно перебирала формуляры, по памяти выискивая нужные:
— Воробьев Яков Андреевич, — он вообще много берет технической литературы. Пакулин Коля, — тот все по обработке металла читал и вдруг тоже регулированием увлекся. Коршунов Иван Семеныч. Анна Михайловна Карцева для технического кабинета целую библиотечку по регулированию взяла, на щите выставила. Да, технолог Шикин просмотрел литературы по регулированию почти столько же, сколько Полозов. Ну, конечно, Воловик с Никитиным.
— Почему «конечно»?
— О, это мои постоянные, частые гости! Они и свои собственные библиотеки собирают, советоваться приходят, покупкой похвастать.
— Свои?
— Да! Воловик — тот уже давно полюбил техническую книгу. А Женя Никитин — недавно, но сразу, знаете, пристрастился по-настоящему. Это ведь замечаешь даже без разговора, как человек книгу в руки берет.
Григорий Петрович впервые внимательно, с интересом посмотрел на библиотекаршу. «Вот и еще один огонек», — про себя сказал он, забирая солидную пачку книг и журналов.
Клава ахнула, увидав мужа с такой кучей книг:
— И это все надо прочитать?
— Ну что ты! Просмотрю, чтобы ориентироваться в вопросе.
Это было легко сказать. Но когда он раскрыл журнал со статьей профессора Карелина, особенно интересовавшей его, оказалось, что он в ней многого не понимает, — статья была рассчитана на хорошо подготовленного читателя. Заглянул в другую статью, более общего характера, но та была лишена живости и образности, свойственных стилю Карелина, и усыпляла множеством формул. Он отложил журналы. Нужно было для начала оживить в памяти выветрившиеся институтские знания и с их помощью шаг за шагом проследить, как развивалась техническая мысль, как на смену одним методам регулирования приходили другие, а затем и те старели, заменяясь новыми.
Был момент, когда он готов был захлопнуть книги и положиться на суждения авторитетных специалистов: не мое дело, в конце концов, влезать в тонкости отдельных технических проблем!
Он вызвал к себе Любимова и в середине его доклада спросил:
— С новой схемой регулирования познакомились?
— Познакомился, — как всегда сдержанно ответил Любимов, но в его лице появилось несвойственное ему выражение искреннего увлечения.
— Хороша?
— Очень.
— Много лучше прежней?
Любимов запнулся, видимо взвешивая, какую роль может сыграть его оценка, но восхищение новой технической идеей пересилило обычную осторожность, и он заговорил, опять-таки с несвойственной ему живостью, об оригинальной и остроумной простоте новой схемы. Технические подробности, радовавшие начальника цеха, были непонятны Немирову, но зато было понятно: раз Любимов увлечен — значит, есть чем увлечься.
— Что же, Георгий Семенович, выходит — надо регулятор менять?
Любимов смолк на полуслове. Лицо его сразу потускнело.
— На следующей серии? Конечно, — сказал он рассудительно. — Может быть, даже на последних двух краснознаменских, если поспеют чертежи. Что касается второй турбины, то большинство деталей регулятора уже запущено в производство. Да и нельзя же вот так, с ходу, с бухты-барахты...
— Оставить старый регулятор, когда уже есть новый, лучший?
— Гри-го-рий Пет-ро-вич! — с шутливой укоризной протянул Любимов. — Ведь совершенствовать можно до бесконечности! Об этом регуляторе никто еще не знает. Его могло и не быть! А турбины считались бы превосходными, не так ли?..
В его улыбке проскальзывала снисходительность к слишком молодому и горячему директору. Чтобы урезонить этого директора, Любимов весело добавил:
— Мало ли турбин мы выпустим на своем веку, Григорий Петрович! Успеем еще похвастаться!
А Немиров, подавив малодушное желание довериться другим, в тот же день снова засел за книги. Легко ли, трудно ли, он разберется сам!
Теперь вечерами он торопился домой, к книгам, и с удовольствием замечал, что за день поспевает с делами, да и голова ясней. Вузовский учебник был отброшен, статья Карелина оказалась понятной. Чем свободнее он чувствовал себя в кругу специальных проблем, тем интересней ему становилось читать и тем больше он радовался, что у него хватило настойчивости углубиться самому в эту увлекательную область техники. И чем больше он понимал, тем отчетливее припоминались ему объяснения Котельникова; он снова, по памяти, читал чертежи, только теперь все было понятно и — покоряюще просто, остроумно, ново!..
Однажды, проходя по заводскому двору, Григорий Петрович услыхал сильный, быстро нарастающий звук, похожий на рев водопада или на грохот ливня по железной крыше.
— Ротор!
В специальной загородке, обнесенной металлической сеткой, на особом станке с чуткими приборами испытывался ротор — длинный вал с насаженными на него колесами, ощетинившимися рядами лопаток. Это был рабочий организм турбины, ее богатырская мускульная сила.
Сейчас вал пришел в движение. Лопатки будто исчезли: стремительное вращение колес сливало их в сплошные кольца.
Григорий Петрович остановился неподалеку от сетки, рядом с Коршуновым и двумя мастерами — Клементьевым и Гусаковым. У Коршунова, впервые после того как он запорол колесо, расправились плечи и лицо будто разгладилось под порывами ветра, поднимаемого вращением колес, в которые было вложено так много его труда. Пышные усы Ефима Кузьмича подрагивали на ветру, а жидкие усы Гусакова так и мотало.
Станок выключили, но ротор еще долго не мог успокоиться, неохотно замедляя вращение.
Рабочий, производивший испытание, полез на ротор и прицепил к одной из лопаток переднего колеса маленький груз. Шла балансировка ротора — проверка полной точности его веса по всей окружности колес.
— Сила! — почтительно сказал Ефим Кузьмич. Они впервые видели ротор такой мощи.
У Немирова зрелище этой силы вызывало ответный подъем всех душевных сил.
— Слушайте, отцы! — закуривая и давая закурить трем своим собеседникам, напрямик заговорил он. — Слыхали вы, что конструкторы недовольны регулятором? Что они разработали совсем новую схему, гораздо более прогрессивную и удобную в управлении?
— Краем уха слыхали, — ответил Ефим Кузьмич.
Гусаков ахнул:
— Неужто опять переделки будут? Вечная с ними волынка, с этими конструкторами!
— Так необязательно и соглашаться, — как можно беспечней заметил Григорий Петрович. — Первую отошлем со старым регулятором, а на других поставим новый. А то и отложим на будущее.
Старики разом повернули головы к директору, стараясь что-то прочитать в его лице. Коршунов стоял невозмутимо, будто и не слушал.
Снова взревел воздух, сминаемый колесами ротора. Снова ударил в лица тугой ветер.
Зрелище покоряло, но все четверо ждали, когда затихнет этот все покрывающий шум.
— А новая схема много лучше? — спросил Гусаков, как только шум затих.
В этом был весь вопрос. Ради того, чтобы выяснить его, Григорий Петрович сидел над книгами и журналами, крепчайшим чаем разгоняя сон.
— Ну, а если много лучше? — сказал он и отвернулся от стариков, чтобы не торопить их с ответом.
— Я так понимаю, что вы хотите получить наше мнение, старых производственников, — обстоятельно начал Ефим Кузьмич. — Что таить, в цехе будет много воркотни. Но мое мнение такое: если эта новая штуковина много лучше старой, как мы в глаза посмотрим заказчику? Отправим в Краснознаменку первые две турбины. На обеих та же заводская марка. Как же так, скажут, завод прославленный, работали ленинградцы, сдали нам две машины, на одной регулирование — любо-дорого, а на другую пороху не хватило?
Все трое живо представили себе незнакомых, но очень понятных людей — тех, кто с уважением и доверием примет в свои заботливые руки новые турбины с отлитой на крышке заводской маркой — три буквы в середине миниатюрного рабочего колеса — «ЛКТ» — Ленинградский «Красный турбостроитель».
Должно быть, и Коршунов представил себе то же самое. Не оборачиваясь, он внятно сказал:
— Как ни трудно, а позорить завод еще хуже.
Через несколько минут Григорий Петрович взбегал по лестнице тихого домика, окруженного молодыми деревцами, на которых уже наметились бугорки почек.
— Добрый день, товарищи!
Конструкторы и чертежницы не успели ответить, а он уже пронесся мимо них, веселый, ворвался к Котельникову:
