Анатолий Чмыхало - Три весны
— Нормально идет, ребята, — шептала сияющая Агния Семеновна.
В антрактах из публики прибегали к Соне восторженные девицы. Они обнимали Соню и щебетали без умолку:
— Чудесно, чудесно! Петр Петрович сидит за нами и со смеху покатывается! А Мария Михайловна всплакнула. Говорит, что не хуже, чем до войны.
Воспрянувший духом Демидов в одном из антрактов рассказал историю, случившуюся с Шаляпиным на гастролях в Лондоне. Шел «Фауст», в котором певец исполнял партию Мефистофеля. Поначалу все было гладко. Однако нашелся хорист, который взял ту же ноту, что и знаменитый певец. Грех невелик. Но Мефистофель рассвирепел и запустил в хориста стулом.
— Да, можете мне верить, — Демидов окидывал комнату царственным взглядом. — Я отдал всю свою жизнь искусству.
— А хорист так и стерпел обиду? — с интересом спросил Алеша.
— Хорист стерпел, да его друзья возмутились. И решили они устроить знаменитому басу обыкновенную вздрючку. Вы знаете, как это делается. И когда он ехал после спектакля в карете, хористы остановили лошадей, вытащили его на мостовую и пересчитали ему ребра…
— Это ценно, — заметил железнодорожник Витя Хомчик.
— Если кому-то из вас придется быть на вершине славы, будьте скромными, не заноситесь, не унижайте человеческого достоинства, — сказал Демидов.
Когда спектакль окончился, кружковцев долго не пускали со сцены. У Агнии Семеновны на глаза навернулись слезы.
Потом за кулисами целовались все, поздравляя друг друга с премьерой.
— Ты счастлив, Алешенька? — спросила Вера.
— Очень, — Алеша взял ее за круглые, совсем девичьи, локти.
— Я сегодня домой не пойду. Не хочу. Я буду ночевать здесь, в театре.
Кружковцы ехали на рудник. Маленький паровоз сипел и тяжело пыхтел на подъемах. Он тащил длинный состав из порожних платформ, на которые грузили руду. Одну из платформ, что почище, и облюбовали артисты. Они сидели на чемоданах с реквизитом, и сырой встречный ветер нещадно трепал их волосы. Говорили о премьере, вспоминали все подробности.
— В одном месте я споткнулась. Вы заметили, да? — говорила счастливая Соня. — Стою и не знаю, что сказать. Все забыла. И Витя лицом к публике. Ему никак нельзя подсказать мне. А суфлера совсем не слышу. Ни одного словечка! Ну, думаю, конец. Уже и глаза закрыла от позора. А как закрыла, так и вспомнила сразу.
Демидов, укутанный в стеганку и платки, высунул из тряпья свой свекольный нос и посоветовал:
— В таких случаях, Сонечка, возвращайтесь к сказанным репликам. Варьируйте их. Партнер все поймет и подключится. Ставили мы до войны, уж не помню, какую, пьесу про шпионов. Наш чекист у таежного костра арестовывает вражеского разведчика. Перед этим идет большая сцена. Так, понимаете ли, актер, который играл чекиста, в этот момент уснул. Он прошлой ночью не спал, пьянствовал. А тут, видно, похмелился, его и сморило.
— Ну и как же? — потянулась к Демидову Соня.
— Шпион поднимается и бежит, а задержать его некому. Вот положеньице, милейшие! Надо давать занавес. Но это ж будет всемирный скандал. Наш театр могли вдрызг раскритиковать. Вы поняли меня? Чекисты спят… И выручил всех помреж. Он из-за кулис палкой толкнул в бок чекиста и тот вскочил. А шпион снова выбежал на сцену, как будто что-то забыл у костра. И вот тогда-то чекист выхватил пистолет и закричал: «Вы думаете, когда-нибудь чекисты спят? Они никогда не спят!» Так еще и аплодисменты были. И театралы потом восхищались. Вот, мол, как здорово решили сцену у костра. Актерская находка! Да-с!
Уныло, будто нехотя, постукивали на стыках колеса. Уплывали назад, к Ачинску, начинавшие зеленеть кусты, а за ними тянулись бурые вспаханные полосы, на которых изредка можно было увидеть тракторы и лошадей с сеялками. Кое-где на свежей траве паслись худые коровы, с торчащими ребрами.
Вера глядела на поля, на телеграфные столбы, что тянулись совсем рядом с железной дорогой, на неугомонных сорок, что охорашивались, присев на вершины молодых березок. Она, казалось, не слышала демидовского рассказа. Не улыбнулась и даже не повернула головы.
Алеше стало тревожно. Может, что случилось с ней? Где она тогда ночевала? В театре?
Словно прочитав в Алешиных глазах все эти вопросы, Демидов заговорил с Верой:
— Сникла наша примадонна?
— Я плохо спала сегодня, — слабо улыбнулась Вера.
— Она очень плохо спала, — подтвердила Агния Семеновна. — Мы обе плохо спали.
Демидов поправил на голове разноцветные платки:
— Так вон что! Значит, Вера ночует у вас?
— У меня, потому что дома у нее никого нет, — объяснила Агния Семеновна. — Муж ее искал после премьеры. Приходил в театр. Ну, а я откуда знаю?..
Агния Семеновна вопросительно посмотрела на Веру, но та не отрывала взгляда от придорожных кустов. И Алеша понял, что Вера ушла от Ванька, совсем ушла. А тяжело ей сейчас потому, что не знает она, как быть дальше. Ведь это Алеша должен решить, она ждет его решения.
Чувствуя свою вину перед ней, Алеша попытался развеселить Веру. Он подсел к ней и стал вспоминать школьные смешные истории. А помнит ли Вера, как ребята принесли в класс ужей и сунули их девочкам в портфели? А как рвались нитроглицериновые шарики, когда преподаватель немецкого языка с журналом под мышкой входила в класс и бралась за спинку стула? Она пронзительно визжала при каждом таком взрыве. А помнит ли Вера, как звали преподавателя ребята?
— Конечно, помню. — У Веры скривились уголки губ. — Ее звали Умляут.
Снова завозился на чемодане Демидов. Наклоняясь к уху Агнии Семеновны, прокричал:
— Что значит, милейшая, наша с вами актерская закваска? Иногда и волнительно, но не так, чтобы очень. К чему излишние волнения? Это молодежь — ах, ах, ах!
Поезд подходил к руднику. Потянулись карьеры с обнажениями красной глины, жилые бараки, рудничные постройки. Справа побежал забор с колючей проволокой наверху, со сторожевыми башнями. Витя Хомчик понимающе присвистнул:
— Заключенные.
— Большой лагерь, — заметил Алеша.
— А то как же! Не бывает суток, чтобы с запада бандюг не подвозили. Больше власовцы, — сказал Витя.
Рудничный поселок был небольшой, но сильно разбросанный по склонам холмов. От станционной будки до клуба пришлось идти не меньше километра. Шли напрямик, по тропинке, которая петляла в кустах таволги. Тяжелые чемоданы оттягивали руки, и артисты часто останавливались, чтобы перевести дух.
Вера хотела помочь Алеше нести чемодан, ведь у Алеши болит нога. Но он отказался от ее помощи:
— Молодец ты, Вера! А это я сам донесу.
— Почему ты решил, что я молодец? — Вера вскинула на него пристальный взгляд.
— Вечером скажу. После спектакля, — Алеша ускорил шаг.
Как всегда в рудничных поселках, люди долго собирались в клубе. У одних запоздала пересмена, другие только что узнали о приезде артистов, а идти домой с работы многим было далеко. Нужно и переодеться: не пойдешь на спектакль в спецовке.
Но мало-помалу зал заполнялся. Люди захватывали места поближе к сцене. Лишь первые четыре ряда стульев никто не занимал. На эти места не пускала маленькая белокурая девушка.
— Для кого? — кивнув на стулья, спросил Алеша у заведующего клубом.
— Да тут… понимаешь… — махнул рукой тот. — Власовцев приведут, которые хорошо работают. В порядке поощрения. А я б их взорвал в карьере вместе с рудою. Так и смотрят на тебя волком. Особенно бандеровцы.
Алеша ушел гримироваться в маленькую комнатку за сценой. Соня шептала трудные места роли. И опять ее успокаивал, пританцовывая перед настольным зеркальцем, Демидов:
— Только не волноваться! — А у самого уже отвисла челюсть.
У Агнии Семеновны что-то не ладилось с оборками на платье, и она нервно ковыряла иголкой. Соня отложила тетрадку с ролью и поспешила ей на помощь. А помреж Сережа подскочил с другой стороны:
— Все готово, Агния Семеновна. Давать второй звонок?
— Они ждут власовцев, — бросил Алеша через плечо.
— Власовцев привели.
— Давай, Сережа, второй, — распорядилась Агния Семеновна.
По сцене торопливо простучали чьи-то каблуки и замерли у двери в гримировочную. Алеша оглянулся. В дверном проеме стояла Вера, растерянная, с округленными глазами.
— Что случилось? — невольно привстал Алеша.
— Там… там… — она задыхалась. — Там Петя Чалкин. Петер.
— Где? — не сразу сообразил Алеша.
— С власовцами. Пойдем-ка. Не могла же я ошибиться!..
Алеша как был недогримированный, так и бросился следом за нею. Чуть отодвинув занавес, чтоб только образовался маленький просвет, Алеша посмотрел на первые ряды. Среди мрачных, наголо остриженных людей он почти сразу увидел Петера. Петер сидел, съежившись и скрестив на груди руки. На его лице была смертельная усталость, лицо застыло, как маска.
