Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3
Эйнштейн. Боюсь, что это нечто останется только феноменальным.
Издатель. Пусть. Не мне судить о вашей теории единого поля… Но я слышал, что она так же колоссальна, как проста. Мне посчастливилось встречаться с Эдисоном… Вы — родные братья. Он тоже никогда не мог остановиться… Присмотритесь к американскому народу. Европе хочется до слез, чтобы мы остановились, а мы не останавливаемся…
Фей. Вот это уже говорит настоящий сенатор.
Издатель. И говорит серьезно.
Эйнштейн. А русские?
Издатель. Русские?.. Они — загадка. Но они не останавливаются и, конечно, хотят, чтобы остановились мы.
Фей. А мы хотим, чтобы остановились они.
Издатель. Тоже верно.
Эйнштейн. Это звучит смешно, как в мольеровских комедиях, но не дай бог, если такая веселая ситуация превратится в шекспировскую трагедию. Не хотел бы я дожить до того дня, когда вы столкнетесь с ними.
Издатель. Мы не столкнемся с ними. Мы завтрашние союзники. Вы это увидите.
Эйнштейн. А Гитлер это знает?
Издатель. Знает, но не верит. Он дурак, а дураки восторженны…
Меллинген. Простите… сейчас будет петь наша знаменитая певица… Их у нас называют стар — звезда… Фей, пойди за нею. Что-то она долго занимается собой…
Фей. С удовольствием… Господин великий человек, вы сейчас снизитесь до джазового пения… Но какое это удивительное пение! (Уходит.)
Издатель. Вас не шокируют странности этой девушки?
Эйнштейн. В молодости я был такой же забияка, как она… Шокируют тупицы. А она умница.
Меллинген. Выйдет замуж — и от ее эксцентричности ничего не останется.
Возвращается Фей.
Фей. Артистка сбежала.
Меллинген. Фей, не шути.
Фей. Пойди и посмотри сам. Оставила белые перчатки… Кто-то ей сказал, что она будет петь перед пророком… У нее сразу же сел голос. А на перчатке карандашом написано: «Больна. Простите. Уезжаю».
Король шляп. Сел голос… Работа на рекламу.
Фей. Ну, знаешь, если бы мне сказали, что я буду петь перед пророком, я тоже бы сбежала. Учти, что она верующая и поет на богослужениях.
Эйнштейн. Как, в джазе — и на богослужениях?!
Меллинген. Не удивляйтесь. Вы в Америке. (Поднял руку.)
Заиграла музыка.
Дама средних лет. Мистер Эйнштейн. Подарите мне минуту. Я хочу получить ваш автограф.
Эйнштейн. С удовольствием, мадам.
Подходит дама в красном. Молча протягивает блокнот. Эйнштейн расписывается.
Дама в красном. Мерси. Гранд мерси. (Величественно отходит.)
Эйнштейн. Кто она?
Фей. Председательница общества дочерей Иисуса.
Эйнштейн. Какое это имеет отношение к богу?
Фей (с интонацией Эйнштейна). Я отвечу вам, как вы ответили одному епископу: никакого.
Эйнштейн. Это так отрадно.
Фей. Адамсы — мои друзья… Элла, Чарли. Я очень люблю их, и вам советую к ним присмотреться. Городишко наш тупой и скучный.
Элла. Город не может быть тупым, Фей.
Фей. Ого… Целые страны могут тупеть.
Чарльз. Мы скромные люди, профессор, но что касается американского образа жизни, то можем вам помочь в нем разобраться.
Эйнштейн. Мне у вас очень нравится… Но образ жизни… вот сейчас… ничего не могу понять… Здесь так шумно… я как-то нетрезв…
Элла. В этой шумной стране легко помереть в одиночестве. (Приветливо.) Чарли, дай дорогу Притчарду.
Притчард стоит рядом в нерешительности и волнении.
Чарльз. Антуан Притчард, наш знаменитый физик.
Эйнштейн (восторг). Здесь! Притчард! Антуан! Как тривиальны наши представления… Вы же красавец!
Фей. Природа редко дает людям все… ему — дала.
Эйнштейн. Идите же сюда, Притчард… дайте вас обнять.
Притчард (радость и смятение). В эту минуту надо молчать… или сказать что-то очень простое. Но рвутся вперед неуместные слова. Я хочу сказать, что жил не зря… О доктор, о учитель, как хорошо, что вы приехали в эту страну!
Эйнштейн (заливаясь смехом). Учитель… Я учитель?! Что вы! Отовсюду меня выгоняли, как никудышного профессора.
Притчард. В это слово я хотел вложить не профессорский, а иной смысл… высший.
Эйнштейн. Бросьте высший смысл. Я давно мечтаю вас обнять за ваши парижские уравнения.
Фей. Уравнения? Математика? Конечно, ужас!
Притчард. Математика не ужас, а художественная работа с очень твердым материалом, мисс… (Эйнштейну.) Я страшно сомневаюсь в этих уравнениях.
Эйнштейн (почти восторг). Это безумно интересно! Вы сомневаетесь! Простите, дорогой мой, я представлял вас вполне законченным, а законченные люди в большинстве — недалекие. Вот видите, как плохо я о вас думал.
Притчард. Моя беда в обратном… Я ни на чем не могу остановиться.
Эйнштейн (живо, с весельем). И не останавливайтесь! Если я что-нибудь сделал для науки, то только потому, что сомневался и ни на чем не мог остановиться. И до сих пор остановиться не могу. А кажется, пора бы… Как?.. Пора?.. Или потяну еще?
Фей. Неужели вам нужны комплименты?
Эйнштейн. Нужны. Я, конечно, знаю, на что способен, но хочется услышать и от других. В особенности от таких, как вы.
Фей. Я не скажу вам ничего. Пусть это сделает мистер Притчард. Он смотрит на меня с ненавистью. Он уже ревнует.
Притчард (чуть задет). Мы незнакомы…
Фей. Зато я знаю вас. Вы же звезда. Вас показывают на экране. И вы там выглядите обаятельнее всех киноактеров мира и еще разочарованным.
Эйнштейн (счастлив). Вижу, пора вас познакомить. (Притчарду.) Моя новая приятельница… Мисс…
Фей. Мисс Фей.
Притчард. Фей… Это красиво… Поэтично…
Фей. «Фей» — это старая обувная фирма. Я, как говорится, отпрыск древнего рода средних богачей Америки… А вы супермен и душка.
Эйнштейн. Вы на нее не обижайтесь. Она называет меня «господином великим человеком», я не обижаюсь. Так как же с вашими уравнениями? С удовольствием послушаю, в чем вы сомневаетесь. Готов поспорить.
Фей. Затеять здесь ученый диспут было бы восхитительно. Но сейчас начнутся танцы. Вас затолкают. Знаете что? Пойдемте отсюда. Вашего отсутствия никто и не заметит. Это даже сделает вам рекламу. Поехали. Захватите вашего последователя, который молится на вас. И пошли отсюда.
Эйнштейн. По-моему, неловко.
Фей. Вам все сойдет, раз Дизи назвал вас гением. Он действительно друг президента.
Притчард. А куда же вы хотите ехать?
Фей. К Адамсам. (Эйнштейну.) Там вы увидите настоящую Америку.
Эйнштейн. А здесь разве не Америка?
Фей. Настоящая Америка не состоит из одних миллиардеров. Их очень мало. Поехали к Адамсам.
Эйнштейн. Если разрешите, мы это сделаем в другой раз…
Фей. Тогда пошли в сад. (Берет Эйнштейна и Притчарда под руки.)
Все трое незаметно уходят.
Эпизод второй
Старые деревья. Беседка. Из освещенных окон доносится музыка. Фей, Эйнштейн и Притчард идут молча.
Фей. Вот видите. Я ошиблась. Вместо танцев гостей решили услаждать Моцартом.
Притчард (останавливаясь). Почему вы даже о Моцарте говорите с иронией?
Фей. Потому что мне смешно, когда в этих домах подражают венской аристократии прошлого века. (Эйнштейну.) Сегодня я прочла в одном журнале массу небылиц про вас. Но то, что вы любите музыку, конечно, правда?
Эйнштейн. Правда.
Фей. Мы жить не можем без сенсаций. Там написали, что вы играете на скрипке.
Эйнштейн. Тоже правда.
Фей. Тогда, быть может, правда, что вы романтик… или мистик. Вы уединяетесь со своей скрипкой, выбираете для этого старинные храмы, играете с нажимом…
Эйнштейн (смеясь). Ах, негодяи! Так и написали «с нажимом»? Это надо учесть на будущее… Но как они все это узнают?.. Романтик — может быть. Мистик — нет… Скрипач… немного… Моцарт для меня… этого мне и не выразить никогда… Для меня Моцарт сливается с теоретической физикой. Там беспредельность высшей математики, как беспредельность высших музыкальных построений. Работы Антуана Притчарда покорили меня своей красивой логикой. Это уже эстетика, нечто бесконечно прекрасное в мире познания. Словом, я не умею говорить, но гении музыки стоят рядом с гениями физики.
