Вениамин Каверин - Избранное
— Лев Иваныч, ведь вышло-то что: он за ней ухаживал, а я…
— Спать!
Оба они разделись и легли, и Лев Иваныч, казавшийся в постели крупнее и выше ростом, уже собрался гасить свет, когда Карташихин вернулся к нему, накинув на плечи одеяло.
— А этот мерзавец Неворожин, этот подлец и вор, из-за которого столько несчастий, — что же, ему все так и сойдет с рук? Я его вчера на Литейном встретил. Веселый! Красивый!
Лев Иваныч откашлялся и подоткнул одеяло.
— Н-да, — задумчиво сказал он, — больше ты его не встретишь.
Они посмотрели друг другу в глаза.
— Доброй ночи!
— Доброй ночи!
Глава десятая
Продавщица в тяжелых очках, чуть державшихся на ее маленьком носу, вопросительно обернулась, когда, зайдя за прилавок, он стал подниматься по винтовой лестнице.
— Борис Александрович! А я вас не узнала!
— Здравствуйте, Шурочка, — весело сказал Неворожин.
В заваленном книгами тупике бородатый мужчина писал за столом.
Улыбаясь, Неворожин с минуту следил, как ездит его борода по бумаге.
— Руки вверх!
Мужчина вздрогнул и выронил перо.
— Фу, как вы меня напугали, Борис Александрович!
— Да что вы!
Неворожин засмеялся и сел.
— Никаких перемен, — оглядываясь, сказал он, — и даже Зуевская на том же месте.
Он говорил о библиотеке, приобретенной едва ли не за год до того, как он ушел из «Международной книги».
— Да, лежит, — со вздохом согласился мужчина.
— Что же так?
— Все некогда.
Они помолчали.
— Аркадий Николаевич, а я с предложением.
— Рукописи?
— Не совсем, — улыбаясь, возразил Неворожин, — книги. Три с половиной тысячи томов, историческая библиотека.
— Интересно. Чья?
— Ну, это пока секрет. А покупатель найдется?
— Смотря по цене.
Подложив локти, Неворожин навалился на стол.
— Цена небольшая, — приблизив свое лицо к бороде, быстро и негромко сказал он. — Но дело срочное. Владелец уезжает через три дня.
Мужчина нахмурился и зачем-то надел пенсне.
— Каталог есть?
— Печатный, — ответил Неворожин.
Он вынул из портфеля книгу. Первые страницы ее были оборваны.
Печатный каталог частной библиотеки — вещь редкая, и заведующий магазином перелистал его с уважением. Некоторые отделы — французская революция 1789 года, декабристы — были представлены с замечательной полнотой. Исторические журналы — в том числе и редкие — в комплектах. Были и антикварные книги. Не было только — хотя заведующий магазином со всех сторон внимательно осмотрел каталог — имени владельца библиотеки.
— Надо подумать.
Неворожин показал палец.
— Один день.
— Ну да!
— Аркадий Николаевич, очень серьезно. Если до завтра не получу ответа — продам. И не скажу — кому, а продам.
— Соседям? — глупо улыбаясь, спросил мужчина.
Рядом с «Международной книгой» были тогда букинисты.
— Хоть и соседям. Так вот. — Он быстро написал на столе цифру, еще быстрее зачеркнул ее и написал другую.
Мужчина взглянул — и изумился.
Неворожин смотрел на него, не мигая.
— Очень срочно, — повторил он, — если бы владелец располагал временем, сумма была бы другая. В расписке она и будет другая.
Мужчина снова нахмурился и на этот раз снял пенсне.
— Впрочем, это ваше дело, — поспешно добавил Неворожин. — Мое дело маленькое. Я сдаю товар, кстати, франко — «Международная книга», и получаю деньги. Ну-с?
Мужчина задумался. С первого взгляда можно было предположить, что он с неба звезд не хватает, но теперь, когда, вспотев от размышлений, он сунул свою бороду в рот и начал жевать ее задумчиво и злобно, стало видно, что он просто дурак.
— Да… Ну что ж, позвоните…
Они поговорили еще несколько минут — о жалованье, о сокращении штатов.
Неворожин спустился вниз.
— До свиданья, Шурочка!
— До свиданья, Борис Александрович!
2Старший делопроизводитель — пожилой человек, седой и стриженый, с умным солдатским лицом — все возился с какой-то старушкой, и полчаса были потеряны даром.
— А живешь-то одна?
— Эх, милый, ради пятницы уж не буду врать. Не одна живу, с дочкой, да не кормит она меня. Судиться надо, а мне девять десятков лет. Сегодня судиться стала, а завтра померла.
— Тогда зачем же заявление подавала, бабушка, если не хочешь судиться?
Рассеянно и неподвижно следя за посетителями, переходившими от стола к столу в накуренной и тесной канцелярии, Неворожин прислушивался к разговору.
«Еще несколько дней, и я не увижу больше этих грязных людей, этих заплеванных комнат и улиц. В последний раз вздохнуть этим воздухом. Трудно поверить.
Народный суд… Здесь была школа, и даже чернильных пятен не смыли со шпалер. Крюки на стене, где была доска. Грязно, душно. Как у них ничего не выходит!..
…Остановить раздел, пока я не возьму своей доли, А потом — пожалуйста, хватит и на вас…»
— Вы ко мне?
Он очнулся.
— Да.
— Пожалуйста, — выговаривая все буквы, сказал делопроизводитель.
Неворожин достал из портфеля бумаги.
— На днях вы присылали агента, чтобы произвести опись и оценку имущества покойного академика Бауэра.
— Адрес?
— Улица Красных зорь. — Он подождал. — К сожалению, я не был при этом. Наследники просили отложить составление акта, но агент отказался, и…
— А вы кто такой будете?
Неворожин показал ему доверенность Дмитрия Бауэра.
— Да, — гладя себя по стриженой голове, сказал делопроизводитель. — Из этого не следует, что без вас нельзя было составить акт.
— Совершенно верно. Но я предупредил бы ошибки.
— Какие ошибки?
— Часть имущества была почему-то не включена в общую опись. Я имею в виду так называемое «личное» имущество дочери покойного — Марии Сергеевны Бауэр. Письменных доказательств, что оно принадлежит ей, не имеется. Стало быть, оно должно быть разделено между всеми наследниками на общих основаниях.
Хмуро и бегло делопроизводитель посмотрел на него.
— Из чего состоит…
— А вот… я не специалист по описям, — добавил Неворожин, улыбаясь, — и, может быть, что-нибудь упустил. Во всяком случае…
Сердито дыша, делопроизводитель прочитал список.
— Здесь указаны необходимые домашние вещи, — сухо сказал он, — кровать, стол… какой-то там чертежный. Подушки, одеяло. Это при всех разделах остается в личном пользовании. Да и сумма, очевидно, ничтожная. А между тем общая оценка достигает, кажется, сорока тысяч?
— Да.
— И вы настаиваете?
— То есть мой доверитель? — вежливо, но твердо переспросил Неворожин. — Да, он настаивает.
Делопроизводитель нахмурился.
— Кажется, родной брат?
— Да.
— Ну что ж, подавайте.
Неворожин тут же, не отходя от стола, написал заявление.
— Я должен вас предупредить, — сказал делопроизводитель, — что ввод в наследство будет отложен на неопределенное время благодаря этому заявлению.
«Надеюсь», — подумал Неворожин.
— Очень жаль, — с некоторым затруднением и как бы колеблясь, возразил он, — но мой доверитель хочет воспользоваться всеми своими правами. Я всячески убеждал его — ведь родная сестра — но он, к сожалению, решительно отказался.
3День был хороший. Только что кончилась оттепель, и снег, куда ни взгляни, был весь усеян следами, как будто кто-то в сказочных семимильных сапогах мигом обежал весь город. Мягкий ветер дул, весенний, хотя до весны было еще далеко.
Неворожин вышел к Тучкову мосту. Нева была забита баржами; должно быть, их здесь строили или чинили. Большие, чистые деревянные борта в тесноте заходили один за другой, так что до середины река была грязно-белым льдом, а потом становилась деревом, мачтами, избушками на корме, запахом смолы, который и здесь, у Тучкова буяна, где стоял Неворожин, был слышен.
«На всякий случай простимся».
Вся набережная, плавно загибавшаяся назад, была в тени, только от Первой линии начиналось солнце. Поворот от моста был срезан им наискосок, и люди, трамваи, машины, как из-под земли, вдруг вылетали на свет. Маленькие фигурки чернелись на том берегу, направо от моста, где — он помнил — было написано: «Не бросать якорей. Электрический кабель». Они съезжали вниз и медленно поднимались, таща за собой черные точки. Это мальчишки катались со съезда в Неву.
«Здесь я вырос. Ну что ж! На всякий случай простимся!»
4Плохо было только одно: он стал думать о людях, которые на него внимательно смотрят. Когда-то, лет десять назад, это могло пригодиться. Оглядываться, думать о встречных, широко огибать углы — это была привычка времен гражданской войны. Она вернулась к нему. Спасибо!
