Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая
— Не откажите мне в любезности показать лучшую комнату в вашей гостинице, пожалуйста. Могу я попросить вас об одолжении подвинуть мне эту солонку, пожалуйста. Не будете ли вы столь добры отнести мой чемодан извозчику, пожалуйста. Сделайте такое одолжение. Окажите любезность. Весьма вам благодарен. Искренне тронут вашим вниманием. Примите уверения в моей признательности, будьте добры, пожалуйста.
Одним словом, я двигался в сторону России, вполне готовый к ее завоеванию, но и на этот раз пощадил ее, вернувшись к островам.
И еще несколько вечеров и даже два воскресных дня затратил я на подобные прогулки, одеваясь каждый раз в тот же новый костюм, чтобы приучить людей видеть меня в нем за рыбной ловлей. Не упускал я также случая оказаться лишний раз на пути пограничного катера, откуда меня провожали теперь взглядами без особенного внимания. Два раза я брал с собой младшую девочку и три раза провел в заливе ночь напролет, приучая хозяина не тревожиться обо мне. А время шло. Оно двигалось вперед, а не назад. Наступал июнь. Ночи становились все короче и скоро могли совсем исчезнуть. В новом доме хозяина я отделывал последнюю дверь, после которой мне грозило возвращение на север.
Я не хотел этого возвращения. Но, как говорится: «Спящему коту сама мышь в рот не прыгнет». Надо было действовать, если я надеялся повернуть все иначе. В один из вечеров подул северо-западный ветер, и я начал действовать. Первое, что я сделал, — это поел поплотнее за ужином жареной рыбы с картошкой и молоком, положив на всякий случай украдкой в карман кусок хлеба. Конечно, я не собирался следовать примеру финского матроса Тиира, которого носило по Тихому океану на обломке доски более месяца, но мало ли что могло произойти в открытом заливе.
После ужина я взял из лодки парус, как будто бы для починки, и принес к себе в баню. Но чинить его я не собирался. Я завернул в него пилу, разобрав ее предварительно на части и прикрепив эти части к парусу бечевкой, чтобы они не вывалились на пути из бани к лодке. Топор, фуганок, рубанок, стамески, клещи и точильные напильники я тоже плотно пристегнул к парусу, обернув их предварительно несколькими штуками белья и рубашками, которые мне тоже не хотелось дарить хозяину. Но зимние сапоги пришлось оставить. Их было неудобно завертывать в парус. Он и без того выглядел слишком раздутым, когда я понес его к лодке, набросив на плечи теплую тужурку. Будь на дворе ночь, я мог бы унести в лодку не только зимние сапоги, но даже чемодан и ящик для инструментов. Но остаться ждать ночи — значит удивить хозяина, который привык видеть меня уходящим в море задолго до захода солнца. Бог с ними, с вещами. Свои заработанные у него деньги я тоже оставил ему на память, не придумав причины выпросить их раньше.
Младшая девочка подбежала ко мне, когда я сел в лодку, и я сказал, чтобы отпугнуть ее от поездки в море:
— Холодная будет сегодня ночь. Ишь, ветер какой поднялся.
Но она, несмотря на это, взмолилась:
— Дядя Аксель, возьми меня с собой!
Я повторил:
— Холодно тебе будет, Лайна.
— Не будет. В прошлый раз тоже было холодно, а я же не мерзла. Я и теперь потеплее оденусь. Возьми, дядя Аксель.
Что с ней было делать? Я сказал:
— Мы с тобой завтра пойдем в море, ладно? — И, сообразив, что говорю неправду, добавил: — Если ничего такого не случится, конечно. А сейчас иди домой, иди домой. Холодно тебе в платьице.
Но она постояла еще немного, и мне пришлось сделать вид, что сети не в порядке. Я потянул их к себе на колени, перебирая в руках. Она смотрела, смотрела на это и, соскучившись, убежала к дому. Бедная Лайна! У меня тоже могла быть такая же девочка, если бы не проклятые чужие люди на нашей земле. Скомкав сети, я бросил их на камни подальше от воды и взялся за весла.
Ничего хозяйского я не увозил, но все же не хотел бы с ним больше встретиться, как и с другими жителями островов. Кое-кто из них мог подойти ко мне на лодке поближе и поинтересоваться, что я буду ставить сегодня. Пришлось бы ответить, что сети, конечно, которые лежат под парусом. Но кто-нибудь мог крикнуть: «Эй! Почему парус не ставишь? Упускаешь зря такой хороший ветер!». На это тоже пришлось бы как-нибудь отшутиться. А тем временем я греб и греб, уходя все дальше и дальше от островов. И, отойдя на порядочное расстояние, стал понемногу освобождать из паруса свои инструменты и белье, засовывая часть из них в дорожный мешок, а часть укладывая просто так под заднее сиденье, где прикрыл их зимней тужуркой.
Немного погодя я опять взялся за весла и греб до полной усталости, а потом освободил парус от остальных вещей, жалея, что малые размеры дорожного мешка вынуждают меня складывать их прямо под сиденье, куда очень быстро набиралась вода. Сделав это, я стал придумывать, что сказать людям, когда подниму парус, а сетей в лодке не будет видно. И я такое придумал им сказать: «Да, сегодня я просто так вышел свежего ветерка хватить без ловли. Пусть подрастет рыбка до завтра». И, придумав это, я начал ставить парус, а поставив его, понесся на юг быстрее.
И все же, когда я выбрался к открытому заливу, солнце на северо-западе уже протискивалось куда-то вниз позади островов, краснея и раздуваясь от натуги. Катер пограничной охраны прошел невдалеке от меня вдоль южной линии островов, направляясь на восток. Но для него я уже не был новинкой и мог спокойно продолжать свой путь. По сторонам от меня виднелись другие рыбачьи лодки и даже моторный бот моего хозяина. Но я старался держаться от них подальше и только для виду покрутился туда-сюда, ожидая сумерек, а потом взял прежний курс. И надо думать, что мой серый, грязный парус не очень долго был виден им в сумерках, которые все плотнее охватывали меня со всех сторон.
А скоро совсем стемнело. Но я знал, что эта темнота продлится немногим более часа, и поэтому ни на минуту не менял положения руля, стараясь дать парусу полный ветер, который дул с северо-запада и гнал меня прямо на юго-восток. Со стороны запада на небо начали наползать тучи. Разглядеть я их не мог, но догадывался об этом, видя, как на пути их движения постепенно гаснут звезды. Не совсем приятно было видеть, что волны становятся крупнее по мере удаления лодки от островов. Лодка и без того пропускала воду намного щедрее, чем любая другая в том же возрасте, заставляя меня то и дело прибегать к черпаку. А тут еще волны, ударяясь о корму, сбрасывали часть своих гребней на ее дно, прибавляя мне работы.
Но не беда! Хоть и утяжеленная водой, она все же двигалась куда я хотел. А тучи, заняв небо, удлинили ночь, словно помогая мне в моем намерении. И ветер усилился, как бы содействуя тому же. Волны делались все крупнее, заставляя меня работать черпаком без отдыха. Но, обрызгивая меня сзади и поднимая на свои высокие гребни, они в то же время несли меня туда же, куда гнал ветер. Что ж, они знали, что делали, эти волны и ветер, угоняя меня подальше от родной финской земли. Кому я был нужен там, недопроданный, недокупленный?
На рассвете я чуть разогнул спину, не выпуская, однако, из руки черпака, и кинул полный надежды взгляд вперед, но и назад не забыл оглянуться. А оглянувшись назад, я оставил руль в покое и принялся действовать черпаком еще старательней, перехватывая его из руки в руку. Только на несколько секунд выпустил я его из руки, чтобы выдернуть из гнезда мачту и положить ее вдоль борта лодки вместе с парусом, а потом опять схватил скорей в руки черпак.
Вот что я сделал после того, как оглянулся назад, ибо финское побережье и финские острова преспокойно пребывали тут же у меня под боком, как пребывали накануне. А отнесло меня от места ловли на юго-запад с моим тяжелым водяным грузом не далее как на два километра и, конечно, никуда не принесло. Неровный хребет Суурсаари[25] виднелся на юге не яснее, чем в любые другие дни, от места ловли.
Весь мокрый изнутри и снаружи от брызг и пота, я продолжал торопливо выливать воду из лодки, так не вовремя приоткрывшей свои старые швы под ударами слишком крупных для нее волн. Только этого дела не мог я оставить ни на минуту, если не желал уйти на дно залива, потому что вода в лодке уже подступала к сиденьям и моя серая шляпа давно колыхалась на ее поверхности, сдунутая ночным ветром с головы. Про все остальные дела я забыл на то время, пока таким способом показывал рыбам свое нежелание идти к ним в гости.
Правда, случись это со мной, был бы я наконец замечен и помянут в Суоми. На всю страну объявило бы по радио центральное полицейское управление о том, что в ночь на седьмое июня сельскохозяйственный рабочий Аксель Матти Турханен, отправившись на рыбную ловлю на заливе, не вернулся к месту своего жительства на Леппясаари, и только шляпа его была найдена на волнах залива да крохотная мачта с парусом. А ростом он, Турханен, был сто шестьдесят шесть сантиметров, лицо имел худощавое, нос прямой, губы средние, волосы и брови светлые и одет был в синий костюм и сапоги.
