Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая
Подходя поближе к тому открытому скалистому месту, что называлось летним рабочим театром, я замедлил шаги, вглядываясь в толпу гуляющих на другой стороне улицы. Опять знакомый светло-серый костюм появился там перед моими глазами. И теперь я окончательно убедился, что вижу Юсси Мурто. Вежливо уступая на узкой панели дорогу встречным прохожим, он шел неторопливо и верх по улице, в ту же сторону, что и я.
Вдруг он тоже замедлил шаги, вглядываясь вперед. Я проследил за его взглядом. Ого! Вот так встреча! По той же стороне улицы прямо на него надвигался сверху не кто иной, как Антеро Хонкалинна. Он тоже успел заметить Юсси. Сближаясь, они все больше замедляли шаг, не сводя друг с друга взгляда, и наконец совсем остановились.
Так они постояли на месте секунд пять, эти два рослых парня, один черноволосый и черноглазый в темно-сером костюме, а другой светлый с головы до ног. Покатость улицы чуть прибавила росту молодому Антеро, и от этого их глаза оказались почти на одном уровне. Что им надо было друг от друга — непонятно. Но в глазах того и другого затаилось ожидание. Только в голубых глазах это ожидание выглядело серьезным, а в черных оно содержало легкую примесь усмешки. Черные как бы говорили: «Мне все равно. Могу ответить, если будет вопрос. А если не будет — великолепно обойдусь без разговора. У меня в жизни нет неясностей». Но и голубые глаза не выказывали особенного нетерпения, сохраняя все то же спокойное и вежливое ожидание.
Тогда Антеро двинулся дальше своим путем. Но, делая первый шаг мимо Юсси, он продолжал смотреть ему в глаза. И далее при втором шаге его лицо оставалось повернутым к Юсси, сохраняя веселую готовность к разговору. И только с третьим шагом оно обратилось в сторону движения ног Антеро вниз по улице. Тогда и Юсси тронулся с места, продолжая свой путь вверх.
Но, отойдя на несколько шагов от места встречи, оба они одновременно обернулись и в таком положении помедлили немного, словно каждый из них ожидал от другого оклика и приглашения к разговору. Но опять никто из них не сделал такой попытки, и оба продолжали путь в разные стороны. После этого оглянулся еще один раз только Юсси. Но, кинув последний взгляд вслед Антеро, он, больше уже не оглядываясь, дошел до самой высокой части улицы и перевалил через нее.
Потеряв его из виду, я некоторое время тоже смотрел вслед Антеро. Но, спрашивается, зачем мне это было нужно? Не собирался же я догонять этого мальчишку. Не хватало еще, чтобы я побежал за ним вприпрыжку, да еще на виду у всего города. Нет, я подумал немного и опять взял направление туда, где видел весной тех четверых рабочих.
Так уж у меня повелось в жизни. Когда следовало без колебания к чему-то примыкать, я не примыкал. А когда я наконец решался на это и спешил к нужным людям, их уже не оказывалось на месте. Ясно, что никто не ожидал меня возле театра, и нелепо было бы предполагать, что я надеялся кого-то там увидеть. Кого я мог надеяться там увидеть? Уж не тех ли четверых рабочих, что мастерили ранней весной на травянистом склоне скалы разрезанную надвое мельницу? Никого из них я не увидел. Спину Юсси я опять увидел, которая неторопливо удалялась от билетной кассы театра. Вот зачем он, оказывается, приходил в этот конец города. Не за тем ли самым приходил сюда и Антеро Хонкалинна?
Да, так оно и было. За тем же самым. И вечером во время спектакля они сидели почти рядом, отдаленные друг от друга лишь на ширину прохода, разделявшего ряды скамеек. Сидя позади них, я видел, как они смеялись над проделками молодого мельника, сумевшего опутать доверчивые сердца молодых женщин и девушек целой деревни. Друг друга они еще не заметили. Получилось так, что Антеро запоздал к началу и уселся на свое место: у него уже не было времени озираться по сторонам. Смеялись они одинаково громко и смеялись в тех же местах, где и все остальные зрители. Так ловко умел Майю Лассила затронуть какую-то общую струну и в душе коммуниста, и бывшего члена «Суоелускунта», и всех остальных, не говоря уж об Акселе Турханене, который тоже смеялся во весь рот.
Дело было, конечно, в том, что там, на зеленом склоне скалы, артисты показывали кусок настоящей финской жизни, которая была всем зрителям одинаково знакома и близка. Промчалась лошадь с телегой, на которой стоял парень, помахивающий вожжами, — и это было свое, финское. Вышел из бани крестьянин в одном нижнем белье — и это тоже было свое. А когда внутренность мельницы наполнилась возлюбленными молодого мельника, которых он туда упрятал одну за другой, и когда они были там наконец обнаружены их мужьями и матерями, смех среди зрителей уже не прекращался ни на минуту. Так со смехом и улыбками все поднялись со своих мест.
Поднялись и Юсси с Антеро, тоже продолжая смеяться. Но, шагнув от своих мест к середине прохода между скамейками, они оказались лицом к лицу и сразу оборвали смех. Однако длилось это самое короткое время. Пьеса Лассила успела начинить их за два часа таким запасом веселья, что оно прорвалось наружу, переборов их серьезность, и они опять громко рассмеялись, черти белозубые, уходя из театра плечом к плечу.
Мое место было не у самого прохода, но все же я смотрел на них во все глаза, думая, что они заметят меня и прихватят в свою компанию. Нет, они не заметили меня, увлеченные смехом. И я понял, почему они теперь смеялись особенно заливисто. Они вспомнили свою дневную встречу на улице и подумали о том, что едва не повторили ее здесь. А повторять ее не было никакой причины, потому что весело выглядело все у них впереди. Да и в этот момент с чего бы им хмуриться? Пьеса была хорошая. Это была своя, финская народная пьеса, и поставлена она была в своем, финском рабочем театре, не огражденном от мира никакими стенами, что как бы сливало его в одно целое со всей той землей, которая его окружала, и с тем народом, который в него валил волнами в эти летние светлые вечера.
С чего бы им угощать друг друга молчанием и отчужденностью, если одинаково горячей любовью к прекрасной Суоми бились их сердца? Только умы работали по-разному. Но кто мешал им сравнить в хорошем споре направление своих раздумий и по достоинству разобраться и взвесить, на чьей стороне больше истины? В их собственных руках было все это. Вот какая мысль, если она у них родилась, могла добавить еще больше силы и звонкости их смеху. К тому же вечер был светлый, теплый и тихий. А народ, выливаясь вместе с ними за ворота театра, то и дело сшибал их вместе плечами. И были они оба молоды, красивы и сильны. Почему им было не продлить от всех этих причин свой смех до самых ворот и даже продолжить его за воротами?
Но я тоже хотел примкнуть к их веселью. Почему мне было дано посмеяться только внутри театра? А разве за его пределами я не имел права на свою долю смеха? Не так уж много перепадало мне его в жизни. Так почему бы не призанять малую толику смеха у молодого Антеро, начиненного им, как видно, с избытком. Ведь сумел же он зарядить им Юсси Мурто, известного своей угрюмостью. Разве был бы способен Юсси прогреметь подобным смехом один, без Антеро? Этого смеха ему хватило до самых ворот рабочего театра. И даже за воротами его рот остался в растянутом положении, сверкая молодыми зубами, и сощурились от веселости голубые глаза. Смотрел он при этом куда-то вперед, вдоль улицы — не на Антеро, но в то же время не торопился отходить от него в сторону, приноравливая к нему свой шаг, хотя разговора опять-таки не затевал.
Когда я их догнал, они все еще шагали молча, сохраняя на лицах улыбки. Я, конечно, собирался сразу окликнуть их и втиснуться между ними, чтобы пойти с ними в одном ряду, но не придумал, как их окликнуть. Надо было сказать примерно так: «Нно! Кого я вижу вместе? Привет смертельным врагам!». Или так: «Эгей! Здорово, непримиримые! Что нового в политике?» — или что-то еще в этом роде. Но пока я подбирал подходящие слова, Антеро сказал, глядя в небо, на котором еще виднелись последние отблески вечернего солнца:
— А день все еще держится. Не желает уступать места ночи.
И Юсси ответил ему: «Да», — и тоже взглянул на небо. Он, кажется, был не прочь прибавить к этому еще что-нибудь, но ничего не придумал. А Хонкалинна, как более быстрый на язык, добавил к сказанному:
— Сегодня долгота дня восемнадцать с половиной часов.
Юсси сказал:
— А у нас двадцать один час.
— В Туммалахти?
— Да.
И отсюда у них разговор перекинулся на другой предмет. Антеро спросил:
— Давно оттуда?
А Юсси ответил:
— Нет. Всего два дня. А здесь я проездом. Справочная контора понадобилась. Одна наша женщина просила выяснить местопребывание Акселя Турханена.
Вот какими делами он, оказывается, приехал сюда заниматься. Тут бы мне кстати втиснуться между ними и сказать: «Могу дать справку, поскольку знаком немного с упомянутой темной личностью, не сумевшей оценить в свое время доброго сердца Майи Линтунен». Но пока я набирал в грудь воздуха, чтобы выпалить это, их разговор покатился дальше. Антеро спросил:
