Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести
Но все это мечты, а пока Магдилав не спеша открыл покосившиеся от старости ворота родного дома и, низко пригнувшись, чтобы не задеть их головой, вошел в маленький дворик. Отец только что вернулся с мельницы, даже не стряхнув мельничной пыли с бороды и одежды, обозленный на что‑то, рубил топором огромный чурбан. Пень был крепким — из гипары и каждый раз, когда отец на что‑нибудь сердился, хватал он топор и начинал стучать по чурбану сначала изо всех сил, так что мелкие щепки летели во все стороны, наводя ужас на соседских кур, а потом, по мере того как гнев его утихал, топор стучал все тише, взмахи рук делались все медленнее, и наконец морщины на лбу разглаживались, и глаза опять смотрели на домочадцев спокойно и ласково.
Когда‑то Магдилав в таких случаях рвался помочь отцу, но мать его останавливала: «Не мешай отцу, сынок. Это он гонит шайтаньего беса, пусть, бедный, поработает, устанет — успокоится». Был он маленький, но крепкий, мать в сравнении с ним казалась высокой как тополь. Нужда согнула ее раньше времени, и сейчас особенно заметна стала ее хромота. Спокойная, с добрым сердцем, она для всех находила ласковые слова, всегда умела погасить гнев вспыльчивого и сварливого мужа. Но уж если ничего не помогало, в таких случаях старый Магди хватался за свой заветный чурбан.
Так было и на этот раз. Отец, весь белый от муки, пыхтел с топором. Увидев сына, он резко выпрямился.
— Чья лошадь забрела в наш двор? — спросил он ворчливо.
Магдилав усмехнулся:
— Была чужая, стала наша.
— Украл, что ли? — голос отца задрожал от гнева. Даже мать охнула у порога, не решаясь показаться сыну в рваном платье.
— Зачем же красть? Разве в нашем роду водились конокрады? — ответил Магдилав с достоинством. — Я заработал ее.
— Так я и поверил, — сказал отец с некоторым облегчением. Сгустившиеся на его лице тучи начали рассеиваться.
— Хочешь верь, хочешь нет, отец, а я говорю правду. И у кого бы ты думал — у самого Будагила из Тенхи, — и Магдилав рассказал, как все случилось. Постепенно лед растаял в глазах мельника, складки на лбу разгладились, он то и дело ходил вокруг коня, щупая его бока, спину, будто говорил: «Хорош конь, и как он пригодится в нашем хозяйстве».
А мать слушала и кивала головой.
— А это тебе, мама, — спохватился Магдилав и вынул из старых хурджинов сугуру — на платье.
— Ой, спасибо, сынок, — запричитала старая Муслимат. — Давно я не носила новое платье, кажется лет десять. И какая крепкая сугура, на всю жизнь хватит мне.
— Все это на платье не пойдет, — важно вмешался Магди, — оставишь и на шаровары для меня.
— На дороге я встретил Исилава с сыном, — продолжал Магдилав.
— Какого Исилава? — снова нахмурился отец.
— Того, из Турутли. Какой добрый человек! В гости меня пригласил. Говорит, и седло для коня найдется…
— Без его седла обойдемся, — прервал Магди, — Проклятый враг, не произноси при мне его имени. Он моего брата убил и еще смеет показываться в наших местах...
— Отец, ведь прощеный кровник становится братом, — пытался Магдилав оправдать Исилава.
— Братом становятся, сынок, те, кого родила одна мать, а меня, как тебе известно, родила гондохская женщина, а не полураиятка из Турутли...
...Младший брат Магди Султан не походил на брата — стройный, высокий, веселый. Целые дни он проводил с друзьями, ставил капканы для фазанов, ловил рыбу на речке, по вечерам пропадал по чужим гумнам на играх. Придет певец или сказочник из соседнего аула Алилмахсуд, он уже сидит с ребятами где‑нибудь в уголке среди взрослых. «Что же ты брата не берешь с собой?» — спрашивали его аульские девушки и ребята. «Он на мельнице, кроме шума жерновов, ничего не любит», — смеялся Султан. А сам веселился и за себя, и за брата. Отец ругал, бывало, и бил его иногда за легкомыслие:. «Стрекочешь как стрекоза, а вот обзаведешься семьей, посмотрю я на тебя, как будешь жить!»
Но Султана все равно невозможно было отбить от ватаги ребят. И танцевал он лучше всех, и ездил на лихом коне как настоящий джигит, поэтому и сельские девушки сохли по нем, хотя родители не изъявляли желания увидеть его зятем. Пробовал отец засватать ему девочку, по обычаю аула, но многие отказывали выдать за него дочку, считали лоботрясом, мол, землю не любит, к крестьянскому труду непривычен, значит, и хозяин из него выйдет никудышный.
Но вот подрос Султан и, как вы думаете, стал абреком — гонял из та–Однажды встретился он в волчьем ущелье с молодым Исилавом. Тот возвращался с базара. Накинулись на него трое абреков, завязалась драка, но турутлинец показал чудеса храбрости, дружки Султана убежали, а они — двое остались лицом к лицу. Поединок их кончился внезапно: Исилав выбил оружие из рук Султана. Опозоренный, безоружный Султан хотел было покончить жизнь самоубийством, но Исилав не дал ему прыгнуть со скалы.
— Аллахом проклят тот, кто покончит с собой. А у тебя для этого вовсе нет основания. И ты многих оскорблял, и у тебя должно хватить мужества вынести поражения. Дай руку, мы с тобой, я надеюсь, останемся друзьями.
В ту ночь Исилав почти силой привел к себе гостя.
— Вот мой друг, и отныне двери моего дома всегда открыты ему, — сказал он матери.
К великому удивлению гондохцев, изменился Султан с тех пор. Покончил он с жизнью абрека, с помощью Исилава похитил он первую красавицу из Гондоха и женился на ней. Нанялся Султан лесником к Арса–буна богачей коней, грабил на большой дороге купцов, нагоняя страх на людей хану, охотился с другом Исилавом в горах на туров и кабанов. А дома ого ждала красавица Сумайшат, в сравнении с которой даже луна бледнела. У нее были синие–синие глаза, похожие на чистое, безоблачное небо, тонкие крылатые брови и смеющиеся алые губки, за которыми таилась белая стенка жемчужных зубов. Ходила она нежной куропаточьей походкой, и старики при встрече с ней шептали про себя: «Никогда не видели в наших местах такого редкого цветка». Из‑под белой шали, из чохто, сделанного из бахромы, падали золотистые косы — чуть касаясь пяток.
Султан души не чаял в ней. Соседки завидовали Сумайшат: «Везет же людям, что есть у нее, кроме красивого лица? Накликает эта красотка беду на голову Султана! Не зря же говорят: «Красивую жену лучше иметь у соседа». А мужчины завидовали Султану: «Надо же, чтобы Султану Аллах подарил такую гурию, а не мне».
Недолго радовался своему счастью Султан. Над его головой неожиданно нависли тучи беды.
Увидел аварский хан Нуцал красавицу Сумайшат. И зависть заела низкую душу хана, стал он замышлять коварным путем завладеть гондохской красавицей. Через Арсахана распустил слух, будто турутлинский Исилав не зря заглядывает так часто в гости к Султану. Быстрее молнии облетели горский аул лживые слова, кинжалом ранили сердца людей. Дошли они и до Султана. Посмеялся он над этим, не поверил: «Хотят поссорить меня с единственным другом, всем поперек горла костью застряла Сумайшат».
Но не зря сказано в мудрой пословице: «Злое слово способно разрушить стальную скалу, не то что ранить сердце мужчины». Постепенно оно проникло в сердце Султана. А вдруг и правду говорят люди? Ведь рядом с горячей любовью ходит и проклятая ревность.
В тот вечер Исилав возвращался из далекой отлучки, — ездил он к родственникам жены в Табасаран, остановился отдохнуть в Гондохе у друга, а Султана дома не было. Сумайшат обрадовалась кунаку, принялась стряпать, сказала — вот–вот и Султан должен вернуться. А тот, как нарочно, задерживался и по пути еще заглянул по делам к Арсахану. Тот напоил его бузой, между прочим сказал: «Видел коня твоего друга, стоит у тебя во дворе, а Сумайшат твоя поет ему песни».
Поднялся Султан сам не свой, положил руку на рукоятку кинжала и вошел, шатаясь, во двор к себе. Видит, конь Исилава ест сено. Как бешеный ворвался в дом Султан и, обнажив кинжал, бросился на Исилава. «Защищайся, турутлинец! Двум нам не жить под одним небом!» — «Как ты смеешь так оскорблять меня, Султан!» Исилав поднялся, он хотел уйти из этого дома навсегда. Но Султан кинжалом нанес ему в плечо удар, и тогда Исилав вынужден был ответить. Рана Султана оказалась смертельной.
Похоронили Султана всем селом, приехал даже сам Нуцал. Радовался коварный хан, что чужими руками убрал он соперника. И вскоре во дворце Нуцала появилась новая служанка — Сумайшат. Только тогда кое‑что поняли родители Султана, да и брат Магди, но сказать об этом вслух не смели, ибо идти против хана, что плыть против течения — так говорит народная мудрость.
Каждый день взгляды гондохцев напоминали Магди о мести: «Когда ты смоешь позор с нашего рода, когда убьешь убийцу брата?» И Магди готовился. Но готовился он не к встрече лицом к лицу — Исилав был слишком сильным противником. Он мечтал подкараулить его где‑нибудь и из засады нанести смертельный удар.
