Александр Шмаков - Гарнизон в тайге
— Срывают сроки выполнения задания командарма, — негодовали красноармейцы.
— Нужна выдержка и спокойствие, — отвечали командиры и политруки.
Как бывает в таких случаях, припоминали все, что связано с событиями. Говорили:
— Один начальник укрепрайона не вытерпел и предупредил гостей. Не послушались — открыл по ним огонь. Осложнение в международном масштабе…
— И что же?
— Посадили на скамью ревтрибунала.
— Вот дела-то какие. Живем, как на вулкане…
* * *Шаев вышел из политчасти. Через час во все концы Союза полетят телеграммы за его подписью. «Прошу принять срочные меры…» Те, кто получит его телеграммы, забегают, сделают все, что нужно, и немедленно ответят: «Меры приняты».
Помполит прошел мимо дежурного.
— Товарищ комиссар, фуражку забыли.
Он не любил носить фуражку, махнул рукой, пошутил:
— Всегда голову подставляй солнцу. Дурные мысли света боятся.
Шаев, насвистывая, сошел с крыльца. Сияло полуденное солнце, под деревьями поджались густые, бархатные тени, будто свернувшись синим клубочком. Хотелось подойти, присесть на траву и погладить их рукой. Тайга разомлела от жары. Спрятались птицы, не поют: забрались в густую траву и дышат прохладой. Только стрекочут кузнечики, кажется, кто-то невидимый стрижет траву ножницами.
В дежурной комнате штаба раздался звонок телефона. Шаев слышал, как дежурный принимал телефонограмму с маяка.
— Что передают?
— В наших водах замечено судно, держит курс норд-ост. Опознавательные знаки не разобраны… — доложил дежурный.
— Опять рыбаки без неводов?!
— Сторожевой катер вышел навстречу…
— Хорошо, хорошо!
Шаев совсем собрался уйти. Но теперь ему захотелось дождаться новой телефонограммы с маяка.
Дежурный записал в суточный журнал сводку.
Помполит зашел в палисадник и сел на скамейку. Он разглядывал яркие цветы на клумбах, словно видел их впервые, Он только сейчас заметил, что клумба в средине была сделана в виде значка ГТО. У физкультурника, выложенного из битого кирпича, стекла, фарфора, были слишком коротки и толсты ноги.
…В дежурной комнате задребезжал звонок. «Скоро, очень скоро», — подумал Шаев и услышал, как, повторяя, дежурный записывал телефонограмму.
— При приближении нашего катера судно отошло за условный знак направлением зюйд-вест… Товарищ комиссар, удрали! — крикнул дежурный.
— Пакостливы, как мыши, а трусливы, как зайцы. Тьфу!
Растерев плевок сапогом, Шаев зашагал от штаба. Пойти домой? Никого нет! Клавдия Ивановна в клубе или ушла в лес за ягодами. Не вернуться ли в политчасть? Еще полдня свободного времени. Это так необычно много, что Шаев даже растерялся.
Сергей Иванович заметил ребятишек, играющих возле дороги, и подошел к ним. Увлеченные игрой, они не обратили на него внимания. Тогда Шаев присел на пенек и прислушался к тому, что они говорили. Его поразили их рассуждения.
— А если переплыть море, что там? — загадочно спросил один из них у загорелого веснушчатого мальчика, должно быть, вожака.
— Япония, — ответил тот. — Вечная задира — все драться лезет.
— Там кто живет?
— Танаки, — важно ответил веснушчатый.
— А знаешь, Вась, когда я буду большим, построю лодку, переплыву море и проведу политзанятия с ними, чтоб не дрались, — с серьезным видом проговорил первый.
— А я буду большим, — заговорил третий, кудлатый, — летчиком сделаюсь, перелечу к ним и газеты наши сброшу…
Шаев встал, подошел к ребятишкам. Они сразу смолкли.
— Вы что тут делаете?
— В политзанятия играем, — ответили дружно.
Сергей Иванович узнал в веснушчатом сынишку Крюкова, а в меньших — двойняшек политрука Серых. Он нежно потрепал ребятишек, взъерошил им волосы на голове.
— Дорогие мои ребята, — проговорил он взволнованно, — конфет нет при мне. За такую игру вы заработали по шоколадке.
Шаев решил обойти казармы и ускорил шаги. Он шел и думал, что вот ребятишки и те живут общими интересами. «Политзанятия провести с ними, чтоб не дрались», — повторил Сергей Иванович слова малыша, и ощущение полноты жизни захватило его. Можно ли было посягать на эту красоту человеческого существования, осквернять ее войнами?
Шаев зашел в караульное помещение, обошел посты и теперь направился в казарму связистов. Издали он услышал, как красноармейцы разучивали песню, пели ее еще бессвязно и недружно.
Окна казармы были раскрыты. На подоконнике стояли банки с цветами: георгины склонили свои пышные головы, а астры раскланивались, тронутые легким ветром. «Работа женсовета, — отметил он, — создает уют, облагораживает». Сзади казармы, на площадке, собрались красноармейцы: одни играли в волейбол, другие дружно над чем-то смеялись.
Шаев заходил к связистам утром или вечером. И всегда его раздражал лай и скулеж собак в питомнике. Сейчас здесь было тихо. Собаки, разомлевшие от жары, уткнув морды в землю, лежали в траве.
Шаев прошел на площадку.
Волейболисты в трусиках, вспотевшие, задрав голову и вытянув руки, ловкими и быстрыми ударами направляли мяч.
В стороне от волейбольной площадки по столбу с перекладинами лазил медвежонок, пойманный командиром отделения Сигаковым. Медвежонок, как циркач, ловко забирался наверх и смешно спускался.
Помполит, отвечая на приветствия красноармейцев, раскланивался то в одну, то в другую сторону.
— Вырастет — убежит. Сколько зверя не корми, а он все в лес смотрит…
— Убегал, товарищ комиссар, поймали…
Шаев сел на скамейку к красноармейцам.
— Ну, как живем, что нового у вас?
Это было неизменное начало самых непринужденных разговоров. Красноармейцы любили помполита, говорили с ним, как с другом, забывая о его высоком чине.
Шаев обвел глазами сидящих. Взгляд его остановился на красноармейце с большими черными бровями. О чем он думает сейчас? О службе? Учебе? Или о жене? Он запомнил этого красноармейца. Он тоже был у него. Жена просила выслать справку, жаловалась в письме, что одной плохо жить. Красноармеец настоятельно просил разрешить ему привезти сюда жену. Она живет недалеко от гарнизона. Он сказал красноармейцу: «Сейчас нельзя, а чуть позднее можно будет — люди гарнизону нужны».
— Что пишет жена?
— Просится сюда.
— Лучше ей будет здесь?
— А то как же! Все вместе — и горе пополам делить легче, — досказал красноармеец.
Помполит усмехнулся.
— Дома и стены помогают. Жена сейчас неплохо живет. Квартира есть, муку дают, жить только без тебя скучновато, а? Приехала бы она сюда, работа найдется, а где поместили бы ее? Квартир-то нет!
Красноармеец соглашался.
Из раскрытых окон доносилась песня. Теперь ее уже пели слаженней, чем вначале.
— Готовятся к олимпиаде, — сказал Власов, заметив, что помполит прислушивается.
Красноармеец передернул черными бровями, добавил:
— Комвзвода хороший…
— Ну, а как твои дела? — спросил он Мыларчика.
— «Солнышком» овладел, могу показать… — боец подбежал к турнику, снял ремень и, сделав несколько махов вперед и назад, быстро завертелся на турнике.
— Ловкий он у вас парень, — сказал Шаев, любуясь гимнастической выучкой красноармейца.
— Душа у него только частнособственническая, — вставил сосед, совсем еще безусый красноармеец.
И Шаеву рассказали, что у Мыларчика при осмотре сундучков нашли сорок осьмушек махорки.
— Накопил, в деревню хотел увезти.
— Там папирос хоть отбавляй…
— Верно! Я получил письмо. Пишут, высший сорт курят…
— Жалко ему было отдавать…
— О чем спорить? — сказал Шаев. — Что было, то прошло.
— Правильно, товарищ комиссар, — слезая с турника, заговорил Мыларчик. — Я теперь уже осознал свою ошибку…
Шаев в душе радовался.
— Ну, а что пишут из дома?
— Кулаков ликвидировали.
— Я, товарищ комиссар, — начал Мыларчик и сел к Шаеву, — много думаю, как сделать специальный прибор, чтоб всех кулаков сразу разглядеть можно было. Думаю, думаю и придумать не могу.
Вспыхнул и погас дружный смешок.
— Думать-то не над чем. Этот прибор уже изобретен, описан в книгах и называется ленинизмом. С его помощью не только кулаков разглядишь, а весь мир поймешь — что к чему? Одни люди жили и живут богато, другие бедно. Почему? Буржуазия вечно воевала и воюет с пролетариатом. Почему? Япония провоцирует нас на войну. Почему? Как занимаешься по политподготовке-то?
— На удочку.
— На удочку сейчас рыбу не поймаешь, умная стала. На «хорошо», на «отлично» надо заниматься! Тогда и прибор изобретать не надо.
— А еще я интересуюсь вопросом… Кулаков мы ликвидировали, живут они в определенном месте. А как кончат там жить, куда их денем?
