Александр Шмаков - В литературной разведке
Обзор книги Александр Шмаков - В литературной разведке
В литературной разведке
ОТ АВТОРА
Литературная разведка — это поиск всегда захватывающий, хотя и не всегда приносящий желанные результаты. Он, как всякая разведка — труден, требует знаний и навыка, а самое главное — большой любви и настойчивости. В отличие от военного разведчика, геолога, археолога, литературовед не подвергается опасности, однако на его пути не меньше, если не больше всяких неожиданностей.
Чтобы броситься в литературный поиск, иногда начинающийся только от заинтриговавшей, неизвестной строки или письма, забытой публикации, приходится перелистать тысячи страниц давно забытых рукописей и архивных документов. И чем труднее поиск, тем радостнее открытие — конечный итог многотрудной и продолжительной работы.
Иногда кажется — дальше искать безрезультатно, а одержимость разведчика подсказывает: «продолжай поиск». И в конце концов, из забвения воскрешается забытая личность, утраченная книга, рукопись, письмо.
Факты, о которых рассказывается в очерках, собранных в этой книге, далеко неравнозначны по своей ценности, но для историка литературы дорог каждый факт, позволяющий полнее понять явление и правильно оценить его.
Автор будет очень рад, если его очерки помогут будущему историку литературы Урала в его труде, а преподавателям, студентам, библиотечным работникам дадут нужный материал, чтобы представить полнее и зримее литературное прошлое нашего края.
ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЕ ГАЗЕТЫ УРАЛА О Ф. ДОСТОЕВСКОМ
Уральская печать по-разному относилась к жизни и творчеству выдающегося русского писателя. Прогрессивная общественность Урала прекрасно понимала, какую тяжелую утрату понесла литература со смертью Ф. Достоевского.
«Екатеринбургская неделя» в статье «Две свежие могилы» — о смерти А. Писемского и Ф. Достоевского писала:
«…Настал тяжелый для слишком многих 1848 год. Достоевский попал в число жертв и пошел по сибирской дороге искупать свои слишком ранние порывы. Уничтоженное до тла здоровье, разбитую жизнь да подавляющие своей художественной правдой «Записки из мертвого дома» — вот что вынес покойный из Сибири»{1}.
Автор статьи скрылся за псевдонимом «Авд. С-в», но он легко угадывается. Это Авдей Супонев — редактор газеты.
Далее он напоминает:
«Критика наша была беспощадна к Достоевскому, забывая все пережитое, перечувствованное и выстраданное автором. Она упрекала его в желчи, в злобе, во лжи и клевете на русскую жизнь. Мы не пойдем за критиками и вспомянем в покойном художнике с громадным талантом, честного писателя, горячо любившего Родину, человека, много страдавшего и до конца своей жизни не павшего духом».
Объективная и доброжелательная оценка, высказанная А. Супоневым о личности Ф. Достоевского, звучит вполне современно. Но автор не скрывает, что так воспринимали Достоевского не все русские люди, в том числе и уральцы. Статья заканчивается словами о том, что совет старшин «Музыкального кружка», которому было предложено отметить дату о Достоевском, не объясняя причин, отклонил это предложение.
И тем не менее «Екатеринбургская неделя» проявила последовательность в освещении событий, связанных с показом жизни и деятельности Ф. Достоевского. В очередном номере она продолжала печатать отклики на кончину писателя.
«Похороны его, — читаем в редакционной статье, — совершенные при небывалой торжественной обстановке, были не погребальной процессией, а «триумфом неутомимого борца за идею, за всех униженных и оскорбленных» и вместе с тем торжеством русской мысли»{2}.
Автор обзора пересказывает статью В. Острогорского, опубликованную в газете «Молва», о достоинствах Достоевского как писателя-человека, излагает подробности похоронной процессии и от себя делает чрезвычайно показательное для его мировоззрения, добавление:
«При чтении подробностей торжества невольно навязывается сопоставление его с бывшим почти 20 лет тому назад, а именно 20 ноября 1861 года похоронами другого борца за идею Н. Добролюбова, признавшего в Достоевском вслед за Белинским, даровитого и горячего защитника забитых людей».
Такое добавление интересно тем, что в нем сказано об оценке революционными демократами, в частности, Н. Добролюбовым и В. Белинским творчества Достоевского, как защитника «забитых людей». Ценность такого выступления «Екатеринбургской недели» состояла в том, что газета впервые на Урале ставила под сомнение официальную критику личности писателя, оценку его творчества.
Уральская литературная критика видела в Достоевском прогрессивного писателя, выражающего интересы определенной части обездоленного народа. Народность в произведениях писателя составляет основной пафос его творчества, это еще видел Д. Писарев, говоря в своей статье «Забитые люди» о народности и гуманизме Достоевского.
Очень показателен для положительной оценки редакционной статьи «Екатеринбургской недели», ее заключительный абзац, раскрывающий цель, ради которой писался обзор:
«Будем надеяться, что здешние представители молодежи, успевшие из университетских аудиторий попасть в преподаватели местных средне-учебных заведений, сумеют передать своим юным слушателям и слушательницам те же самые чувства к писателю».
Автор обзора призывает познакомить учеников с сочинениями Достоевского и
«указать им, как глубоко он знал человеческую душу, не исключая и детской, как горячо любил все человечество, а в особенности, слабых и угнетенных».
В 1906 году исполнилось 25 лет со дня смерти Ф. Достоевского. Революционные события, всколыхнувшие Урал, способствовали тому, что на страницах газет нашлось место для новых раздумий о писателе. Прогрессивной общественности Урала важно было использовать в этот момент каждый факт истории, чтобы подчеркнуть — царские власти беспощадно расправлялись со всеми, кто поднимал голос в защиту народа, искал пути для облегчения его судьбы.
Газета «Уральская жизнь» публикует корреспонденцию «Как арестовали Достоевского». В ней безымянный автор воскрешает жуткую обстановку Петропавловской крепости, камеры № 8, где сидел писатель, а затем приводит подробности допроса его в третьем отделении жандармерии.
Корреспонденция была составлена на основе описания ареста Достоевского, появившегося в заграничном издании, хотя и не было указано каком.
Проходит еще пять лет. Наступает 1911 год. Исполняется 30-летие со дня кончины писателя. Уральские газеты, несмотря на бушующую реакцию, наступившую после поражения первой русской революции, широко дают материалы о Достоевском. Это были не только официальные сообщения, получаемые из столиц, материалы, перепечатанные из московских и санкт-петербургских органов, но и выступления собственных авторов, по-своему осмысливающих творчество писателя.
И, когда теперь вчитываешься в эти заметки и статьи, то улавливаешь общую для уральских газет того времени позицию, отмечающих не только литературные заслуги Достоевского, но, прежде всего, его лицо политического борца и страдальца.
«Уральская жизнь» опубликовала статью Прикамского.
«Он был властителем дум русского общества, — писал автор, — по своему влиянию в истории русского правдоискания. Он напоминает другого великого писателя — недавно покинувшего мир — Толстого».
Здесь примечательно сравнение Достоевского с Л. Толстым. Действительно, еще в конце XIX века в мировой литературной критике имена этих великих русских писателей были поставлены рядом по силе влияния их произведений на читателей и писателей, ибо почти одновременно за рубежом появились «Война и мир», «Анна Каренина», «Преступление и наказание», «Идиот» и оказали огромное воздействие на мировую литературу.
Эта же газета дает целую полосу о Достоевском, сделанную с большой любовью к его памяти. Особенно выделяется вдохновенный очерк «Поэт страдания», написанный Владимиром Носом, позднее известным советским читателям под псевдонимом — Владимир Юрезанский. В своем очерке — интересном и своеобразном, дающем психологический портрет Ф. Достоевского, автор также касается значения его творчества в русской и мировой литературе.
«Есть человеческие лица, на которые стоит раз взглянуть, чтобы неизгладимо запечатлеть их на всю жизнь, — пишет В. Нос. — Они встречаются редко, как исключения среди общего фона многих, но чрезвычайно однообразных, в сущности, лиц. На них лежит особая тень, какой-то тайный знак, делающий их отличимыми и непохожими на все прочие: какой-то духовный особенный свет освещает их изнутри, все черты сливает в одну цельную гармонию — стройную, яркую и незабываемую. У Достоевского именно такое лицо: тихое, глубоко задумчивое, жуткое»{3}.
