Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
— Вылечим, Ерофей Максимович. Сейчас врач осмотрит.
Дав распоряжение вызвать доктора и отойдя от старика, Мурат неожиданно заметил Раушан, стоявшую в сторонке. Волосы ее выбивались из-под ушанки и серебрились от инея.
— Здравствуйте, Раушан, рад вас видеть крепкой и здоровой. Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Вот вы и опять в нашей боевой семье.
В это время кто-то из солдат крикнул:
— Кулянда! Кулянда! Раушан здесь.
И Раушан увидела бегущую к ней подругу в шинели, накинутой на плечи.
— Кулянда, дорогая моя Кулянда!
Прижавшись лицом к холодной щеке подруги, Раушан расплакалась. На глаза Кулянды тоже набежали слезы.
— Здорова?
— А твоя рана? — допытывалась Раушан. — Залечили твою рану?
— Я знала, что ты вернешься. Разве Ержан даст тебя в обиду?
Забрасывая друг друга вопросами, подруги вошли в прокопченную табачным дымом избу, отведенную для санвзвода. Коростылев, увидев Раушан, тяжело поднялся со скамейки, развел могучие руки.
— Кого я вижу? Раушан!
— Иван Федорович, вы? — Раушан так обрадовалась, словно вернулась домой, к родному очагу. Коростылев схватил ее за плечи и, крепко держа вытянутыми руками, пытливо смотрел ей в лицо.
— Вижу — голодная. Сейчас покормим.
Тяжело ступая, командир санвзвода вышел из избы и вскоре вернулся с котелком густого фасолевого супа. Когда девушка поела, он скомандовал:
— А теперь спать, — и, хлопнув дверью, вышел. Раушан оглядела комнату. В углу — старый деревянный сундук, у порога и вдоль стен разбросаны поломанные вещи, на полу валяется кукла с оторванной головой, консервные банки, обрывки газет. У стены железная кровать с оббитой краской, покрытая ветхим матрацем. Повсюду пыль и запустение. Видно, много раз останавливались в этом доме солдаты. Стоит ли прибирать в доме, который в любой день может разбить снаряд или бомба?
— Кулянда, давай приберем квартиру... Может, заглянет командир полка.
— Спи, я сама уберу. Эту избу выделили для раненых. Всего полчаса, как отсюда выбрались саперы. Надо бы проветрить.
Кулянда вышла и вернулась с березовым веником в руках.
Девушки подмели комнату, вынесли мусор.
Раушан легла на кровать, накрылась шинелью, но уснуть не могла. Сон бежал от нее. Она все видела себя в немецком окружении, среди молоденьких сосен, стволы их напоминали прутья клетки, и она никак не могла найти из нее выхода. На самом деле Ержан нашел выход. Помог лесник. Когда они напоролись на фашистов, Ержан не испугался и смело атаковал их. Она бежала рядом с командиром и вместе с ним стреляла в фашистов. У нее до сих пор болят пальцы, обожженные накалившимся от стрельбы автоматом.
Она приподняла голову с вещевого мешка, окликнула:
— Кулянда, не спишь?
— Ты спи, спи, — отозвалась Кулянда, но все же подошла, присела на край кровати и провела рукой по волосам Раушан.
— Куляндаш, посиди со мной. Я очень соскучилась. Расскажи о себе.
— Что рассказывать? Провалялась несколько дней в госпитале во втором эшелоне, залечила рану и вот вернулась. Лучше ты о себе расскажи.
Еще в первые минуты их сегодняшней встречи Кулянда заметила перемену в Раушан. В ней не было сейчас былой беззаботной легкости, на лицо будто лег отпечаток тревоги. Может быть, она смертельно устала? Вот и сейчас Раушан смотрит на Кулянду и не видит ее, она видит кого-то другого, и мысли ее витают далеко-далеко и мешают ей уснуть. А скоро явится доктор с санитарами, принесут носилки, начнут наводить чистоту, и тогда уже вовсе будет не до сна.
Раушан, заметив подозрительный взгляд подруги, прикрыла глаза.
— Вас вывел Ержан? — спросила Кулянда. — Уж очень он изменился.
Раушан сама не могла разобраться, какой теперь Ержан. Но она хорошо знала, что он не прежний. Это видно хотя бы по тому, с каким уважением относятся к нему солдаты. Они сразу понимали его и точно исполняли все его приказы.
В первый день окружения, когда он в лесу пришел к ней, чтобы перевязать раненую шею, у него был растерянный вид. А после первой серьезной стычки с немцами его словно подменили. Каждое его слово звучало как приказ. Он велел выбросить табак, чтобы не было соблазна, и курильщики, скрепя сердце, выполнили его волю. Даже старик высыпал из кисета махорку, но кисет сунул обратно в карман.
На свою беду Раушан почувствовала влечение к Ержану. Чем больше он отдалялся от нее, тем больше ее к нему тянуло.
В ночной темноте, пробираясь через лес, взвод наткнулся на немцев. Едва оторвались от преследования и углубились в хвойную чащу, как неожиданно раздался резкий окрик: «хальт!»
Солдаты, ломая ветви, осыпаемые снегом, кинулись врассыпную. Ержан остался на месте, скомандовал:
— Ложись! — и сам упал в снег. Он приказал открыть редкий винтовочный огонь, послал Зеленина и Какибая разведать, что делается на левом фланге.
Раушан лежала рядом с Ержаном и слышала, как он спросил старика, велик ли лес.
— В глубину километров десять будет. Там никакой леший не сыщет, — ответил Ерофей Максимович.
После десятиминутной перестрелки Ержан приказал продолжить движение вперед, к линии фронта. Бойцы, отстреливаясь, отходили в сторону, куда ушли разведчики. Вскоре по ним начали бить из минометов.
Несколько мин разорвалось совсем близко от Ержана. Раушан по колено в снегу бежала за командиром и, как и он, не ложилась при режущем свисте мин. Вдруг ей показалось, что небо опрокинулось над головой, качнулось и встало,как стена, упираясь в землю. Рядом плюхнулась мина, и словно какая-то тяжесть придавила ноги. Она попыталась привстать, но ноги сразу омертвели и не двигались. От сознания своего бессилия Раушан скрипнула зубами. Кто-то подбежал к ней, опустился на колени и, нагнувшись, заглянул в лицо.
— Что с тобой, ты ранена?
Раушан с трудом узнала изменившийся голос Ержана.
— Не знаю... Не могу подняться, — прошептала она и, закусив губу, двумя руками оперлась о землю. Она задыхалась, судорожно глотая воздух.
Ержан проворно ощупал ее ноги.
— Нет ни раны, ни крови... Контузия, — заключил он и, легко подняв Раушан на руки, побежал с нею, глубоко проваливаясь в снег. Услышав завывание мины, он опустил девушку и сам пригнулся. Когда мина разорвалась, Ержан понес Раушан, как ребенка, дальше, догоняя взвод.
Девушка огорчилась: в трудную минуту она стала обузой для товарищей.
Ноги не действовали больше суток. Из двух винтовок и плащ-палатки солдаты смастерили носилки и поочередно несли Раушан.
— Оставьте меня в какой-нибудь деревушке или бросьте в лесу, — жалобно просила она.
Ержан прикрикнул:
— Чтобы больше я не слышал этих слов!
Раушан замолчала. Ей все чудилось, что она маленькая девочка и помогает матери стирать белье в холодном арыке. Она видела абрикосовые сады в белом цветении хотя хорошо знала, что это не цветы, а иней.
Ержан сменил Земцова, послал его в боевое охранение и взялся за ручки носилок. Он нес Раушан дольше других, и она верила, что этот человек не бросит ее ни в какой беде...
— О чем ты думаешь? — настойчиво спросила ее Кулянда.
Раушан вздрогнула и невидящими глазами посмотрела на подругу.
— Да что с тобой? — повторила Кулянда. — Тебя не узнать, так ты переменилась.
— Постарела, что ли? Договаривай, не стесняйся, — с прежней веселой насмешливостью спросила Раушан.
— Ты где-то в облаках витаешь.
— Изменилась? Да, я очень изменилась, — вдруг покорно согласилась Раушан. — Словно душу во мне подменили. — Она подняла голову с постели. — Я нехорошо жила в твое отсутствие. Сделала ошибку, которую не поправишь. Ты знаешь, я сама себе противна. Ну, просто сжечь себя хочется. А там, в этом аду, один человек несколько километров еще тащил меня на руках. А ведь он мог бросить меня...
— Это Ержан, да?! — почти крикнула Кулянда.
— Ержан.
За порогом послышался шум, и в избу, отряхиваясь от снега, ввалились санитары, и с ними пожилой усатый доктор с трубкой в зубах.
III
Опустевшая грязная комната, оставленная хозяевами, наводила уныние на Уали. Сам себе он казался таким же опустошенным.
Он подошел к окну с выбитыми стеклами. За окном, с винтовками за плечами, проходят солдаты. По дороге к передовой едут сани с ящиками боеприпасов. Навстречу им рысит одинокий всадник, ветер развевает красный башлык за его спиной. Всадник, видимо, из казачьего корпуса генерала Доватора. Говорят, этот лихой корпус ушел в рейд по тылам противника. Остался только второй его эшелон.
Тысячи незримых нитей еще недавно связывали Уали с солдатами и командирами. Одни подчинялись ему, другие ему приказывали. Но сейчас все эти крепкие нити оборваны...
В небесной выси плывут холодные, словно слежавшийся снег, перистые облака, и даже слепящий диск солнца не греет, а холодит душу. Сосновый бор закоченел. Ледяное дыхание войны сковало мир. В книгах пишут о жарком пламени войны. Это неправда! На войне больше холода, чем огня.
