Юрий Пензин - К Колыме приговоренные
На следующий день, уже к вечеру, на попутке, Анна Андреевна вернулась домой. Соломатина дома не было, постель его была не заправлена, посуда на столе не убрана, в квартире было сыро и холодно. Надо было браться за уборку, но делать её Анне Андреевне не хотелось. «К чему? — думала она. — Не всё ли равно, как теперь жить». Поздно вечером заявился Соломатин. Он был слегка выпивши и поэтому возбуждённый.
— Всё, — заявил он с порога, — мастера твоего я уволил!
— За что?! — не поняла Анна Андреевна.
— А пусть не высовывается! — зло рассмеялся он. — Ишь, золота захотел! — И повесив плащ на вешалку, добавил: — Кто хочет много, тот теряет всё!
На следующий день, рано утром, Анна Андреевна уехала на перевал. Делать ей там было нечего, и она стала помогать Варваре готовить обед рабочим. Поздно вечером, когда все уже легли спать, она вновь застала Юлия Марковича одного у костра.
— Анна Андреевна, — радостно встретил он её, — ах, как хорошо, что вы пришли! А я вас так ждал!
— И я хотела с вами встретиться, — ответила ему Анна Андреевна.
С тех пор они стали часто встречаться. Что побуждало их к этому, они, видимо, и сами хорошо не понимали. Известно, что беда небитых людей разъединяет, а битых — сплачивает. Первые в ней, как правило, ожесточаются, вторые становятся добрее. Видимо, и Анну Андреевну, и Юлия Марковича свела не любовь, а свалившаяся на каждого из них беда.
IIIПришла зима, с бурения перешли на шурфовку, а золота на перевале всё не было. Соломатин выходил из себя и с перевала уже не вылазил. Сам опускался в шурфы, проверял: добиты ли они до плотика, не отходил от промывальщиков, следил: правильно ли они промывают породу, нередко сам брал лоток и работал им, как опытный промывальщик. Вода в колоде была горячей, и когда он вынимал из неё руки, на морозе они немели и покрывались ледяной коркой. От этого они огрубели и вскоре стали похожи на две большие мозоли.
А морозы на перевале всё крепчали. Ледники обретали первобытный вид, ущелья, распадки и гроты обрастали льдом, не заходили сюда дикие олени, не кружили в небе птицы. Когда работы на шурфовке прекращались на короткий отдых, наступала мёртвая тишина, а спрессованный морозом воздух свинцом давил голову и вызывал тревожное чувство безысходности. Сон рабочих в балках был беспокойным, они громко стонали и беспокойно ворочались, словно в своих снах перекатывали тяжёлые камни. Соломатин в такое время выходил из балка и разжигал костёр. Сидя у него, он думал: что делать дальше? Не будет до конца года на перевале золота — его, по настоянию Рябова, с работы снимут. В рядовые геологи он не пойдёт, друзей, которые поддержали бы его в это время, у него нет, жена совсем стала чужой и уже редко бывает дома. «Мне бы ещё месяца три-четыре», — думал он. Но где их взять: до нового года осталось полтора месяца, а после него сразу в райкоме заседание бюро, в управлении балансовая комиссия, а после неё и оргвыводы. В такие минуты Соломатин часто вспоминал мастера Зубова. И не потому, что он его ни за что уволил, нет! Однажды, когда Соломатин приехал на перевал, этот Зубов ему сказал: «Не там, начальник, золото ищешь, — и указав на распадок, в верховье которого стояли два гранитных останца, сказал: — Вот там оно». Тогда Соломатин грубо его обрезал, а сейчас всё чаще приходила в голову мысль: «А может Зубов прав? Ведь он на золоте собаку съел».
А Анна Андреевна и Юлий Маркович, как только Соломатин уезжал с перевала, возобновляли свои встречи. Делали они это теперь в балке у поварихи Варвары. Она угощала их бражкой, а выпив с ними, уходила в соседний балок играть в лото со своим, как она говорила, полюбовником. Наедине, в своих разговорах, Анна Андреевна и Юлий Маркович всё больше находили в себе общего, а в обнаруженных различиях видели гармонию, дополняющую их добрые отношения. И как все счастливые люди, вокруг себя они видели только то, что хотели видеть. В окружающих перевал ледниковых нагромождениях они видели полные экспрессии альпийские пейзажи, в гротах, им казалось, таятся всё ещё неразгаданные тайны, а гранитные останцы были для них похожими на старинные замки. К сожалению, ни Анна Андреевна, ни Юлий Маркович не знали, что счастливые люди должны прятаться, а не высовываться на люди, потому что немало среди этих людей и тех, кому чужое счастье поперёк горла. Когда у Варвары отношения с полюбовником разладились, терпеть встречи Анны Андреевны с Юлием Марковичем ей стало невмоготу. Теперь она бегала по балкам и с присущим бывшим зэчкам цинизмом разносила всё, что происходит в её балке, когда Соломатин уезжает. А однажды, когда он стал ругать её за грязный котёл, грубо хихикнув, она заявила:
— Вы бы, гражданин начальник, в свой котёл заглянули!
На следующий день, когда Анна Андреевна приехала домой, Соломатин её не пустил.
— Иди к своему еврею! — сказал он.
После этого Анна Андреевна уволилась из экспедиции, устроилась учительницей географии в школе, где ей дали место в общежитии. А Соломатин, закрыв квартиру на замок, уехал на перевал. Он всё так же лазил по шурфам, промывал лотком пески, лицо от мороза стало грубым, как наждачная бумага, а когда оброс, стал похож на таёжного старовера. На рабочих он уже не кричал, не погонял их грубым матом, да и у них отношение к нему изменилось. «С таким начальником работать можно», — говорили они. Однажды, когда в одном из шурфов нашли немного золота, он поехал в посёлок и привёз спирта. Пили сутки, а отоспавшись, наверстали в работе всё, что было потеряно по пьянке. Во время её пьяная Варвара сильно поколотила своего бывшего полюбовника. Его пришлось отвезти в больницу, а её после того, как, закрывшись в своём балке, она три дня пила бражку и никого туда не пускала, пришлось отправить домой. Готовить рабочим обеды Соломатин поручил Юлию Марковичу. Он видел, что на промывке от него толку мало. Конечно, за связь его с Анной Андреевной Соломатин мог дать ему расчёт, но, видимо, полагая, что по таким воробьям, как Юлий Маркович, из пушек не стреляют, решил его не трогать. Это ещё больше укрепило рабочих в хорошем мнении о Соломатине. А сам Соломатин, несмотря на то, что золото по настоящему всё ещё не шло, кажется, впервые в жизни почувствовал себя человеком, которому и мелочи в радость. Ему нравилось после работы сидеть с рабочими в балке, пить с ними чай, слушать их простые, ни к чему не обязывающие разговоры. Не было в этих разговорах ни бурных суждений о людях, ни зависти к ним, ни подозрения их в злом умысле. Казалось, в балке одна большая, дружная семья, в которой всё отлажено вперёд на долгие годы. Всё это для Соломатина было новым, и как всё новое, оно заставило посмотреть на себя со стороны. И, кажется, впервые за много лет у него появилось сомнение в том, что он считал обязательным в своей жизни. Верно ли, что в ней он делал ставку только на крупное, не потерял ли он за ним те мелочи, которые и составляют радости жизни? В своём стремлении утвердить себя по большому счёту он не видел душевной теплоты от простого общения с людьми, не испытывал удовольствия от участия в товарищеских застольях, не замечал, что рядом есть по-другому устроенная жизнь, в которой люди радуются, что они живы, что у них есть дети, что над ними голубое небо и яркое солнце.
К новому году золота на перевале не нашли. На бюро райкома Соломатину вынесли строгий выговор и рекомендовали управлению освободить его от обязанностей начальника экспедиции. Зная, что среди членов бюро нет ни одного геолога, Соломатин не проронил на нём ни слова. В управлении же, как он ни доказывал, что золото на перевале есть, с работы его уволили. И было бы странно, если бы этого не произошло. На смену эмвэдэшникам Дальстроя, приказы которых не обсуждались, пришли партийные секретари, выполнение рекомендаций которых считалось обязательным.
После этого Соломатин из посёлка исчез. Последний раз его видели в ресторане с Зубовым. И хотя они пили водку, было видно, что ведут деловые разговоры. А говорили они о золоте на перевале. Оба были уверены, что оно там есть, и это, несмотря на прошлые между ними разлады, их объединяло. Договорились они ехать вдвоём на перевал и бить шурфы в распадке с двумя останцами в верховье, где, как считал Зубов, золото обязательно будет.
На перевале все работы уже были прекращены, буровые вывезены, и поселились Соломатин с Зубовым в брошенном здесь старом балке. Жизнь их стала похожа на жизнь отшельников, у которых в однообразии быта потерян счёт времени. Всё измерялось числом пройденных шурфов и количеством в них золота. Они не замечали, что давно не мылись, уже не чувствовали в обмороженных руках боли, обросли так, что стали похожи друг на друга. В минуты короткого отдыха падали в сон, как в яму, проснувшись, на скорую руку пили чай с галетами и шли на шурфы. Проходили их на пожог, в забое работал Зубов, а на воротке стоял Соломатин.
