Юрий Пензин - К Колыме приговоренные
9. Двое
Пятый день шёл дождь. В палатке было сыро и холодно, коптил примус, от развешенной над ним одежды несло едким запахом немытого тела, а от портянок кислым потом, меховые спальники от сырости набухли и стали похожи на мешки из сырой кожи, они не грели, и ночью приходилось вставать и греться у примуса. В ожидании хорошей погоды, когда вода в реке упадёт и можно будет сплавляться, в палатке находились двое: геолог Иваньков Гриша и топограф Кретов Иван. У худого Иванькова была рыжая клинышком бородка, очки в толстой оправе на маленьком, в блюдечко, лице казались не по размеру большими, а у крупно сложенного Кретова большой бугристый нос, тонкие губы и глубоко посаженные серые глаза. Обоих мучило вынужденное безделье, и, как это часто бывает с людьми, надолго замкнутыми в тесные рамки общежития, они уже плохо терпели друг друга.
— Н-ну, и погодка! — вернувшись с реки, сказал Иваньков и, присев к примусу, стал греть руки.
— Погода как погода, — пробурчал Кретов. — На то и осень!
— Ну, не скажи! — возразил Иваньков. — Осень — это бабье лето. А с ним всегда и тепло, и сухо.
И стал объяснять, с чем это связано. По его выходило, что тепло идёт от разлагающегося лесного опада, потому что разложение — это окисление, а оно без выделения тепла не бывает. Не дослушав, почему в бабье лето ещё и сухо, Кретов вышел из палатки. От ударившего в лицо мокрого ветра его передёрнуло, как от холодной воды в бане. Накинув башлык плаща на голову, он пошёл к реке. Словно взбесившись, она несла всё, что смывала с берега, у недалеко расположенного прижима крутила водовороты, а ниже, на перекате, вздымалась высокой волной. Другой берег реки был затянут плотной пеленой дождя, а когда налетал ветер и рассеивал пелену, на нём обнажался скальный утёс с кривой наверху лиственницей. Возвращаться в палатку Кретову не хотелось, его раздражал Иваньков. «И что из себя строит», — не понимал он. Вечером, когда ложились спать, Иваньков раздевался до плавок, делал несколько приседаний, после чего нырял в свой спальник и говорил Кретову:
— А ты зря в одежде ложишься. Она мокрая и при испарении будет выделять холод.
И объяснял, что выделяется этот холод потому, что испарение — это процесс, обратный окислению.
— Ты бы лучше примус подкрутил! Дышать нечем, — обрывал его Кретов.
— И то правда, — выскакивал из спальника Иваньков.
Когда, дрожа всем телом, Иваньков возился с примусом, Кретову он казался похожим на трясущегося от холода мышонка, а когда, возвратившись от примуса, лез в свой спальник, ему казалось, что от него пахнет мышиным помётом.
А утром уже Иваньков злился на Кретова. Ему казалось, что он специально не вылазит из спальника первым, чтобы вскипятить чаю. «Ведь притворяется, что спит», — зло думал он и, покрутившись в своём спальнике, вылазил из него и ставил чайник на примус. После этого он делал физзарядку. Глядя на него, злился уже и Кретов. «И чего выдирается! — думал он. — Только в тайге этим и заниматься!»
После чая они решали, кому варить на день.
— Я вчера варил, — говорил Иваньков.
— Ха, вчера! — зло смеялся Кретов. — А ты не помнишь, мы договаривались меняться через два дня!
— Не было этого, — не соглашался Иваньков.
Кретов вскакивал с нар и кричал:
— У тебя что, скотина, память отшибло?
— От скотины слышу! — бросал ему Иваньков и, зло сплюнув, выходил из палатки.
Как и Кретову, мокрый ветер бил ему в лицо, отчего и он передёргивался, как от холодной воды в бане. И на реке он видел те же бешено несущиеся к прижиму мутные потоки, там они крутили водовороты, а на перекате вздымали крутые волны. «Господи, когда всё это кончится?!» — спрашивал Иваньков и уже не верил, что когда-то и сюда придёт сухое и тёплое бабье лето.
Вечером Иваньков с Кретовым чуть не перестреляли друг друга. Случилось это так. За ужином Иваньков сказал Кретову:
— Ты бы хоть не чавкал!
— Я чавкаю?! — вскричал Кретов и, бросив ложку на стол, вскочил на ноги.
— Да, чавкаешь, как свинья! — решил не отступать Иваньков.
— Я свинья?! Я свинья?! — бледнея, заорал Кретов и бросился к ружью.
Взять его в руки он не успел. Иваньков достал из кобуры служебный пистолет и тихо произнёс:
— Ещё движение, и ты труп!
— Ну, падла! — выскочив из палатки, кричал Кретов. — Я тебе покажу свинью! Я тебя живым из палатки нё выпушу!.
Ночевал Кретов у костра в сделанном на скорую руку шалаше, а утром, когда проснулся, на небе светило солнце, в лесу пели птицы, на ветке рядом стоящей лиственницы свиркал бурундук. Со спадом воды в реке Иваньков с Кретовым стали сплавляться. По всё ещё резвой воде резиновая лодка шла легко, на стрежне у борта её ласково шлёпали волны, у прижимов она ловко обходила опасные участки, а когда, за перекатами её сбрасывало в глубокие водовороты, у Иванькова и Кретова захватывало дыхание и кружилась голова. Настроение у обоих было хорошее. Скоро будут дома, а там… э-э, да что там! И банька — вот она рядом, и забегаловка: сиди в ней, тяни пиво, а что за окном: дождь ли идёт, снег ли валит — не всё ли равно! Портило настроение Иванькову и Кретову оставшаяся от ссор неприязнь друг к другу. Они всё ещё не разговаривали, а когда надо было что-то согласовать по сплаву, делали это как немые, с помощью рук и мимики. Первым молчания не вынес Иваньков.
— А погодка-то какая, а! — глядя в небо, произнёс он.
— Ты мне ещё про бабье лето расскажи, — не зло пробурчал в ответ Кретов.
— И расскажу! — рассмеялся Иваньков.
— И расскажи! — рассмеялся и Кретов.
И тут их словно прорвало. С хохотом, копируя друг друга, они кричали:
— Гриша, как это ты: не чавкай!
— А ты, Иван, у тебя что, скотина, память отшибло?!
— А ты: от скотины слышу!
Когда были исчерпаны все воспоминания, Иваньков спросил:
— Иван, а ты и правда бы меня застрелил?.
— Кто знает, — задумчиво ответил Кретов. — Ведь затмение на меня нашло.
И тут они словно враз вспомнили прошлогодний сплав по этой реке с Майкой Черепицыной. И тогда шли долгие дожди, и они так же сидели в сырой палатке, где от одежды пахло немытым телом, а от портянок потом, и тоже коптил примус, но ссор между ними не было. Кретов, похоже, приухлёстывал за Майкой, а Иваньков надеялся, что Майка его отошьёт и на него, Иванькова, положит свой глаз. Кретова Майка отшила, но и на него не положила глаза, и поэтому все, без обиды друг на друга, отсидев дожди в палатке, сплавились.
— Выходит, нам Майки с тобой не хватало, — рассмеялся Кретов.
— Выходит, — согласился Иваньков.
В следующий полевой сезон Иваньков и Кретов сплавлялись по реке с Майкой Черепицыной.
Примечания
1
Плохой человек.
2
Олень.
3
Хороший человек.
4
Идите ко мне, чай есть, водка есть.
5
Дурак ты.
6
Он плохой человек.
7
Не понимаю
8
Иди сюда.
